Джеффри Барлоу - Спящий во тьме
Нетвердым шагом, не говоря ни слова, поднимается он все выше и выше по крутой улице к вершине Свистящего холма. Этот джентльмен не разговаривает сам с собою, не бормочет себе под нос, не напевает, даже не насвистывает, хотя и поглотил устрашающее количество грога в ближайшей пивной – именно там потратил он последние несколько часов и почти всю наличность. Пошатываясь, вяло бредет он вперед: кажется, это дорога домой, но, по правде-то говоря, какая разница! На нем старое коричневое пальто и темный жилет, синяя рубашка с розовыми якорьками, грязноватые желто-коричневые штаны до колен и гетры. Одет джентльмен явно не по погоде, да только в нынешнем своем занятном состоянии холода не чувствует. Вот он останавливается и стягивает шляпу, чтобы почесать голову, являя взгляду буйную шевелюру каштановых волос.
На мрачноватом углу улицы тускло мерцает в тумане масляный фонарь. Мистер Ричард Скрибблер, покачиваясь, минует эту веху и вдруг застывает на месте, услышав прямо у себя под ухом чей-то резкий голос:
– Эй, приятель, ты доволен своим положением?
Из темноты выныривает высокая худая фигура – матрос с торгового судна, судя по его одежде, кстати говоря, видавшей лучшие дни. Мистер Скрибблер щурится на любопытного незнакомца, вглядываясь в туман, сотканный из мглистой хмари и винных паров.
– Ну же? Отвечай, приятель! Да что с тобой такое? – свирепо рычит вопрошающий. – Или у тебя нет мыслей? Нет чувств? Нет желаний? И сожалений тоже никаких нет? Неужто в твоей расфуфыренной башке одна лишь стоячая водица?
В ответ клерк лишь самую малость меняется в лице. «Расфуфыренная башка»! Это выражение ему не то чтобы по душе. Кажется, его попытались оскорбить; хотя опять же в нынешнем его состоянии с определенностью судить трудно. Он чешет в голове, сурово сводит брови и нечеловеческим усилием воли удерживает себя на краю провала в бессознательное. Воспоминание о недавней попойке выброшено из головы, настоящее властно заявляет о своих правах: мистер Скрибблер убежден, что когда-то, где-то, бог весть в каком качестве, но этого морского волка он знал. Вот если бы еще вспомнить подробности…
– А жизнью своей ты доволен, приятель? Сбылось ли все то, на что ты рассчитывал? Счастлив ли ты? Или несчастлив? Проклятие, либо одно, либо другое – а иначе ты не живешь!
Мистер Скрибблер остро осознает тот факт, что глубоко несчастлив; да только кто такой этот невежа, чтобы напоминать ему, Ричарду Скрибблеру, о его горестях? Разве он не спустил в грязной таверне все до последней монеты не далее как сегодня ночью в тщетной попытке забыться? Что этот грубиян о себе возомнил, с какой стати лезет не в свое дело?
– Ты ни о чем не сожалеешь? Не хочешь вернуть назад сказанные слова, не хочешь переиграть содеянное? Изменить что-нибудь в своей жизни? Неужто тебе не хотелось бы переделать хоть что-нибудь заново, будь у тебя шанс? Да говори же, приятель! Ты, часом, никого не предал и не бросил!
При этих словах мистер Скрибблер заметно мрачнеет: в сознание властно врываются голоса и видения из далекого прошлого. Горькое пиво ненадолго избавило его от кошмаров, но вот они вернулись и накинулись на него с небывалой свирепостью. В глазах у клерка юридической фирмы вскипают соленые слезы; он вытаскивает платок и зарывается в него лицом.
– Ага, вот оно! – победоносно восклицает незнакомец. В следующий миг торжествующее выражение на его лице сменяется дьявольской ухмылкой, во рту поблескивает золотой зуб. – Отлично, лучше некуда. Для начальной школы в самый раз. Сейчас еще и заревем в три ручья, если я правильно рассуждаю. Да где твоя сила воли, приятель? Где твоя гордость? Ты уже не в школе, мальчик мой. Так уж мир устроен, приятель, так уж устроен мир!
Увещевания моряка явно производят должное впечатление. Горячие слезы мистера Скрибблера мгновенно высыхают. Платок отнят от лица; мистер Скрибблер пару раз шмыгает носом, сморкается, чешет в затылке, хмурится… Незнакомец явно предстает перед ним в новом свете. Школяр, размышляет клерк. Школа. Да! Начальная школа. Да, да, о да! Он робко тянет руку к вопрошающему, и, если бы он только мог говорить, сдается мне, с ответом он бы не замедлил.
– А умеешь ли ты выделывать антраша, приятель? Юные школяры вроде тебя должны бы их освоить. Ну, антраша, антраша! Кстати, страх какая полезная штука, если, скажем, за девчонкой ухлестываешь. Я сам этим увлекался в школьные годы. Антраша, понимаешь? Вот так!
Незнакомец уже собирается исполнить свой жуткий хорнпайп, но в последний момент, скользнув взглядом по лицу клерка, почему-то воздерживается. Он надолго замолкает, нервно зыркает по сторонам, однако его глаза то и дело останавливаются на мистере Скрибблере, как если бы и матрос заметил нечто смутно знакомое.
Клерк дружелюбным жестом протягивает руку, а затем несколько раз быстро ударяет себя в грудь ладонью, словно желая сказать: «Разве ты меня не помнишь?»
Матрос размахивает длинными, нескладными ручищами, что ходят в суставах как-то уж больно одеревенело, и, вместо того чтобы сплясать хорнпайп, несколько раз «волчком» прокручивается на каблуках.
– Ну-с, приятель, так как же тебя звать? Имя твое чем-нибудь да примечательно, я надеюсь? Потому что, видишь ли, необходимо сделать хоть что-нибудь примечательное со своей жизнью, пока можешь. Сделай что-нибудь – ну хоть что-нибудь – ближнему во благо. А без того сходить в могилу и не вздумай! Ты меня слушай, слушай внимательно, уж я-то знаю, что говорю. Да…
Не договорив, матрос взвивается в воздух и прыгает к мистеру Скрибблеру, вытянув вперед руку и наставив указательный палец точнехонько на оторопевшего клерка.
– Да это же… это же Дик Скрибблер, разве нет? – произносит он едва ли не обвиняюще.
Мистер Скрибблер, заулыбавшись во весь рот, энергично кивает.
– Дик Скрибблер! Малыш Дик Скрибблер, сынишка торговца писчебумажными принадлежностями, тот самый, что изо дня в день сидел со мной за одной партой в нашей старой начальной школе в Манкс-Минстере. Мой былой однокашник! Дик, ты меня помнишь? Узнаешь меня, правда? Хэм Пикеринг, приятель!
Мистер Скрибблер продолжает улыбаться и кивать, радуясь, что его вспомнили, что и Хэм наконец-то его признал. Сколько ж лет прошло с тех пор, как он видел своего старого друга в последний раз, – друга, который однажды ушел в море и навсегда исчез из его жизни?
– Ну, как поживаешь, Дик? Небось приехал в Солтхед счастья искать? И что, нашел ли? А как поживает твоя прелестная сестренка? Небось, потрясающей красавицей выросла. Сколько ж лет прошло, Дик, сколько ж лет со времен тех счастливых дней на зеленой лужайке!.. И сосчитать нельзя. Счастливые деньки во Фридли – бесконечные темные зимы, напичканные латынью, логикой и учебой, и погожие летние месяцы, до краев заполненные веселыми проделками! А наши старые приятели – Уилл Поплар и Боб Симпкинс, Тони Спарк, Хью Клоптон… то-то славные были ребята! А ты, Дик! Эти твои вечные шутки… помнишь, как мы повесничали да потешались над убогими горемыками из богадельни! Экие мы были озорники, экие проказники – во всем Бродшире таких больше не сыщешь! – Уголки губ матроса приподнимаются под усами вверх в жутковатой ухмылке. – А посмотри на нас теперешних, Дик, – добавляет он с ехидной гримасой. – Только взгляни на нас теперешних!
Мистер Скрибблер по-прежнему сияет радостью, иронии явно не замечая.
– Так что ты здесь поделываешь, а, Дик? Что вообще происходит? И что мы, бедолаги, здесь делаем? Можешь ответить, нет? Потому что если можешь, так тебе повезло больше, чем Хэму!
Мистер Скрибблер вскидывает голову и пожимает плечами. Пожимает как-то неуверенно, словно и у него в отношении данного вопроса полной ясности нет.
– А-а, я так и думал. – Мистер Пикеринг нервно глядит на масляный фонарь, на дальний конец темной улицы, на деревянные фасады лавок через дорогу и вновь на мистера Скрибблера. – Ответ на этот вопрос ты не сыщешь ни в учебнике по риторике, ни в латинской грамматике. Никто ответа не знает, Дик, – потому что ответа-то и нет. Но по крайней мере тебе дано отдыхать, приятель. Ты можешь уснуть – и забыться. Можешь все выбросить из головы на благословенные несколько часов. Сон! Чего бы Хэм Пике-ринг ни отдал за одно-единственное мгновение сна, одно мгновение покоя!.. Видишь ли, Дик, таким, как я, отдых заказан. Нет, нет, приятель. Для таких, как я, отдыха нет.
Клерк одаривает его сочувственным взглядом, в котором отражается также и любопытство, и немалая доля страха.
– Что с нами сталось, Дик? Что сталось со мной? А! Отличный вопрос. Дик, ты ведь видишь меня перед собою? Ну конечно же, видишь. Так вот, как же такое может быть, приятель? Ты разве не знаешь, что я покойник?
Нет, мистер Скрибблер об этом не знал. Как следствие, нижняя губа его начинает дрожать, глаза вылезают из орбит; он явно не на шутку перепуган.
– То-то, приятель! – восклицает мистер Пикеринг, чуть картинно размахивая руками. – Ты видишь перед собою смерть, – смерть, чуждую покоя. Но что это, Дик? Прислушайся! Это грохочет шторм среди моря. Слышишь? Видишь? Ощущаешь его мощь, приятель? Ветер и дождь, сплошная завеса дождя! Палуба раскачивается, шпангоуты трещат. Тебя с ног до головы окатывает соленая вода. Соль у тебя в ноздрях, соль в горле, соль в легких – соленая вода, она повсюду. Крики утопающих. Кошмар, приятель, сущий кошмар! Тьма… парализующий холод… парализующий страх… а вот настал черед и Хэму идти на дно…
