Антон Шаффер - Арт-Джаз
– Я художник.
– Чего? – Грэсович вытаращился на него, а улыбка, наконец, сползла с его лица. – Чего ты несешь, тварь? Кто ты?
– Художник, – повторил Арт, постаравшись придать своему голосу как можно больше уверенности и жесткости. – Я сбежал из Сопротивления, чтобы служить нашему Вождю. И не только служить, но и показать, что я умею. Вот почему я здесь. Я понимаю, что это звучит дико, что художник – это гений. И что у нас остался только один художник – наш великий Вождь. Но я тоже умею…
Договорить Арт не сумел. Тяжелый кулак Грэсович врезался в его лицо. Взвыв от резкой боли, Крылов схватился обеими руками за лицо, пытаясь сообразить, цел ли у него нос. Эсбэгэшник, тем временем, обошел вокруг него, словно обдумывая, куда бы нанести следующий удар. Арт не стал этого дожидаться, решив гнуть свою линию до конца. И будь, что будет.
– Если не верите, то принесите карандаш и бумагу. Я докажу.
– Докажешь? Ты хоть понимаешь, что ты сейчас наделал? Ты же приговор себе подписал. Ты на святое посягнул! Ты! Да ты!… – Грэсович заводился все больше и больше. Арт читал где-то, что именно так делали и следователи в тридцатые, накручивая себя до полувменяемого состояния, в котором уже сами порой не ведали, что творили. – Докажет он! А!? Нет, Миха, ты слышал!? Нет, ты слышал!?
Миха издал утробный звук, который, видимо, был у него вместо смеха и начал разминать руки, щелкая костяшками пальцев. В этот момент дверь комнаты распахнулась и на пороге показалась фигура военного, застывшая в нерешительности.
– Эээ… Я не вовремя…Ладно, позже тогда.
Он уже собирался выйти, как Грэсович его остановил, зло спросив, что тому было нужно.
– Так ты ж просил зайти напомнить перед летучкой, – извиняющимся тоном сказал вошедший. – Вот я и зашел…
– Черт, точно, летучка. – Грэсович нахмурил лоб и недовольно посмотрел на Арта. – С тобой, выродок лесной, я позже закончу.
Тут же позади Арта нарисовался Михаил, который потянул к нему свои коварные руки. Почувствовать Арт ничего не успел – просто провалился в черноту и моментально отключился, а когда открыл глаза снова, то обнаружил себя в грязной вонючей камере, лежащим на обледеневшем полу.
Он попытался встать, но телогрейка примерзла к полу и никак не хотела отдираться. Пришлось ее снять. Только после нескольких мощных рывков она все же отделилась от пола, оставив на нем следы своего пребывания в виде примерзших намертво клочков серой материи и почерневшей ваты.
Оглядевшись, Арт окончательно убедился, что находится в камере в гордом одиночестве. Сразу это было не понятно, так как окон в помещении не было, а свет проникал через небольшую щель под самым потолком. И только теперь, когда его глаза привыкли к темноте, он смог оценить свое положение во всей его полноте.
Мало того, что вокруг было темно, хоть глаз выколи, так еще и стояла гробовая тишина. Становилось холодно. Причем не просто холодно, а очень холодно. Арт даже представить сколько времени он пролежал вот так на ледяном полу…
Время тянулось бесконечно долго – поймать его, систематизировать было невозможно. Арту казалось, что оно вообще остановилось. Иногда он поднимался с пола, на котором сидел, чтобы поделать упражнения и хоть немного согреться. Пленник расхаживал взад вперед по узкой камере, размахивая руками. Останавливался, чтобы сделать приседания. На некоторое время эта мера помогала, и становилось чуть теплее, но незаметно холод вновь овладевал телом, а что еще хуже – сознанием.
Через какое-то время Арт начал впадать в забытье. Глаза закрывались сами собой, усыпляя бдительность. Но спать было никак нельзя. Сон был верной смертью. А потому Крылов снова вставал на ноги и через не могу заставлял себя делать физическую зарядку.
Когда дверь, наконец, со скрипом отворилась, Арт уже не рассчитывал остаться в живых. От холода не спасало ничего, а организм находился на грани полного впадения в состояние анабиоза, неминуемо ведущего к гибели. Но дверь, все же, открылась…
– Вон, валяется, – услышал Арт со стороны двери. – Не сдох еще?
– Да тяпунь тебе на язык. Если сдох, то я за это отвечать не буду. -
ответил второй голос
– Да нет, шевелится вроде… – уточнил первый. – Давай, хватай его
за ноги.
Арт почувствовал как две пары сильных рук подхватили его тело и понесли в сторону выхода. Он открыл глаза и чуть не ослеп от яркого света, который ударил ему в лицо. Машинально зажмурившись, он почувствовал острую необходимость поспать. Хотя бы недолго. Только сейчас к нему пришло осознание того, насколько его организм был истощен. Словно в подтверждение этим мыслям были и диалоги между теми двумя, что тащили его пока что в неизвестном направлении.
– Сколько он там провалялся-то?
– Да почти двое суток. Капитан же распорядился его там до самого
конца держать, а потом передумал что-то… Я с Васькой говорил, который дежурит в том пролете, так он по секрету сказал, что, мол, слышал разговор Грэсовича (Арт отметил про себя, что с прозвищем он угадал) с кем-то. Так Грэсович таким голосом говорил, словно его отец отчитывает за оценки в школе. Короче, в Москве парнем заинтересовались, похоже.
Арт ощущал, как его тело непроизвольно совершает повороты, паря, словно в невесомости. Это было приятно, хотя нести могли бы и поаккуратнее – пару раз он задел плечом не то стену, не то дверной косяк.
Глаза постепенно привыкли к освещению. Когда его внесли в комнату, где положили на кушетку, он уже вполне мог рассмотреть обстановку и оценить место своего нового расположения.
Это была уже не тот кабинет, где над ним издевался садист Миха на пару с Грэсовичем. Здесь было куда уютнее, можно сказать, по-домашнему. На окнах весели веселенькие занавесочки в цветочек, мебель была весьма современного дизайна, хотя по меркам мира из которого прибыл Арт, ее, конечно, уже следовало бы отнести к разряду «ретро». На полу лежал коврик, а на одной из стен висела репродукция картины, которая смутно напоминала что-то Арту. Он поднапряг память и понял, что картина очень похожа на «Девятый вал» Айвазовского, но имеет все же и ряд отличий, главное из которых заключалось в том, что лодка с людьми заходила на волну не с левой, как у Айвазовского, а с правой стороны.
– Нравится? – услышал Арт незнакомый голос.
– Да, ничего… – ответил Арт и сам не узнал свой голос, от которого
отвык за двое суток вынужденного молчания.
– Остряк, – сообщил голос. – Это картина Вождя. Написана еще до Удара. Висела в Боряковской галерее в Лаврушинском переулке. Слыхал про такую?
– Слыхал, – ответил Арт и тут же понял, какую досадную ошибку
совершил! По легенде-то он должен был быть ценителем творчества Краснова, а он возьми и брякни: ничего! Ситуацию надо было срочно выправлять.
– Вы простите, – простонал он, чтобы выглядеть как можно более жалостливо. – Я два дня в темноте и холоде провел. Голову от подушки оторвать не могу. Конечно, это великая картина Вождя. Просто великая…
– Ну, другое дело, – радостно ответил голос и его обладатель, наконец, предстал перед Артом, пройдя к кушетке от двери, к которой Арт лежал головой. – Ты смотри, Олег! Я за тебя лично поручился!
– Лично? – удивился Арт, глядя на статного красивого мужчину напротив.
– Именно лично, – подтвердил тот. – Меня зовут Георгий Андреевич Нетрошев. Я являюсь главным хранителем коллекции предметов искусств Новой России. И по совместительству разыскиваю таланты. Пока ни одного настоящего не нашел. Посмотрим на тебя. Ну, а если ты соврал…
Глава 14
Нетрошев сел на заднее сиденье вездехода, устроившись рядом с Артом. Перед тем, как покинуть часть СБГ, Арту выдали новую одежду, разрешили помыться и вообще привести себя в порядок. После всех процедур, Крылов почувствовал себя новым человеком – он уже стал подзабывать, что такое чистое тело, привыкнув к хождению по много день в одной и той же одежде.
Водитель завел двигатель, и машина дернулась с места, медленно поехав по вязкой грязи.
Нетрошев оказался человеком дружелюбным и открытым. Пожалуй, в глазах Арта он выглядел действительно положительно, особенно на фоне всех тех «ядерщиков», с которыми ему приходилось сталкиваться до этого. Георгий Андреевич больше всего был похож на какого-нибудь князя из девятнадцатого века. Но, причем, не просто князя, а именно книжного, литературного князя, какими их изображали великие русские писатели прошлого. Он был высок, с идеальной осанкой, в которой угадывалась военная выправка, но не грубая или мужланская, а породистая. Волосы у главного хранителя были аккуратно зачесаны назад и не были коротко по-военному острижены, как у большинства местных военных. Живые голубые глаза, правильный нос, изящный изгиб линии губ – все в нем выдавало человека утонченного и неординарного.
