Флигель-Адъютант - Евгений Адгурович Капба
Бойцы и командиры из пограничной и городской стражи приходили поодиночке и мелкими группами, и, обычно, тут же обращались к мардаспанам:
— Хотим служить царице! — как будто до этого они служили кому-то другому!
Или так оно на самом деле и было? В общем, служивых людей собралось около пятисот человек. Вроде как и немало, но против многочисленной орды Джавдета — слёзы! К тому же я и понятия не имел, что шемаханцы — и мои единоверцы, и баалиты — представляют из себя как воины.
А потому — оставалось одно: сколачивать ополчение. К этой идее скептически отнеслись все: Артабан — самый старший мардаспан, который вроде как мог говорить за всех "убийц", и Гегард Торники — гндапет (полковник) городской стражи, и даже Башир с Кузьмой.
— Ну сколько у нас есть времени? Сутки или двое, пока джавдетовцы будут грабить жилые кварталы и склады? Потом они подступят к стенам и пойдут на штурм Старого Города... Два дня — кто успеет создать армию за это время? Или вы волшебник?
-Волшебник, — усмехнулся я. — Дело в том, что нам не нужно создавать армию.
— Это как? — удивился Артабан. — А как же мы будем сражаться?
— А при хорошем раскладе мы и не будем сражаться! — нервная улыбка не покидала моего лица.
— Объяснитесь! — потребовал Гегард Торники.
— Шеф имеет в виду, что несмотря на то, что не в силах человеческих создать из горшечников и рыбаков армию, из них вполне можно сделать ВИДИМОСТЬ армии! — не выдержал Стеценко.
— Вы предлагаете блеф? — удивился Кузьма.
Я хлопнул его по плечу, как самого догадливого:
— О, да! Я предлагаю блеф!
* * *
Великолепный собор Святого Духа был полон праздничной суеты, яркого света, ароматов ладана из кадильниц и мёда от восковых свечей. Сонм священнослужителей в золотых одеждах, строгие иноки, в унисон выводящие торжественные мотивы григорианских песнопений, нарядная публика — в основном женщины и дети из аристократических семей, суровые мардоспаны в парадных пышных мундирах — всё это заставляло сердце трепетать, а ум витать в эмпиреях...
Такое настроение, наверное, было у всех — кроме тройки снайперов со "столярками" на клиросе. Руки преторианцев были тверды, глаз — верен, а убеждения — незыблемы. Если какая-то курва покусится на помазанника Божия — пусть даже и в церкви — то эта курва отправиться в ад. Враг Императора — враг Божий, такая простая логика. На то они и преторианцы!
Но вообще за безопасность Императора я почти не волновался: местные пребывали в состоянии перманентной экзальтации, и револьвер в кармане моего вычищенного и выглаженного хаки был готов к стрельбе. И позиция у меня — самая подходящая. Я выполнял роль шафера и держал над царственной головой своего сюзерена исключительно увесистый золотой венец. Какого рожна они не использовали латунный или медный с позолотой? Эта вычурная корона весила, наверное, больше фунта, и моя рука уже готова была хряпнуть его прямо на августейшую макушку!
Церемония проходила в полном соответствии с церковными традициями, и я с интересом слушал и участвовал — мне самому предстояло нечто подобное, пусть и гораздо менее вычурное. И невеста — Шемаханская царица — казалась существом сказочным, в своем летящем белом платье, фате с вуалью и в серебряных туфельках.
"Черевички!" — вспомнил я и улыбнулся. Размерчик-то был подходящий!
Император, конечно, тоже сиял и обаял всех вокруг своим величием и статью. Местные портные в короткий срок стачали ему что-то вроде лейб-гвардейского мундира, а кто-то из преторианцев поделился нашивками с имперскими гербом и черепом с костями, конечно... Обряд велся на шемаханском языке, но я примерно представлял себе, что сейчас говорит убеленный сединами католикос, обращаясь по очереди к новобрачным:
— Имеешь ли ты, намерение доброе и непринужденное, и твердое желание взять себе в жену деву эту, которую здесь пред собою видишь?
— Имею, честный отче! — гремел голос Императора.
— Имеешь ли ты, намерение доброе и непринужденное, и твердое желание взять себе в мужья юношу этого, которого здесь пред собою видишь?
— Имею, честный отче... — Ясмин явно нервничала намного больше, слова эти звенели колокольчиком и отражались от храмового свода.
Снова звучал грегорианский хор — чуждый имперскому уху, но прекрасный в своей аскетичной торжественности.
— ...Возложил Ты на главы их венцы из драгоценных камней, жизни они просили у Тебя и Ты дал им. Ибо дашь им благословение во век века, возвеселишь их радостью пред лицом Твоим!..
Когда мы три раза обходили аналой, я думал, что рука у меня точно отвалиться, и прикидывал, кого мог бы пригласить шафером на свою свадьбу — желательно, какого-нибудь верзилу, очень высокого парня, чтобы ему не пришлось страдать так же, как мне. Императора-то нашего Боженька ростом не обидел!
В общем, при всей важности момента — и в духовном, и в романтическом, и в геополитическом плане, я на самом деле мечтал о том, чтобы молодые поскорее отправились э-э-э-э на консумацию, потому что я здорово волновался за своих подопечных — их там в хвост и в гриву дрессировали преторианцы и местные вояки. Ну и рука затекла тоже.
Наконец, католикос произнес отпуст, и под радостные кличи толпы жених и невеста — а точнее уже муж и жена, Царь и Царица, Император и Императрица вышли на церковное крыльцо. Там народу было еще больше: и снова, в основной массе своей — женщины и дети, совсем немного — немощных старцев и инвалидов... Несмотря на свое бедственное положение, они старались к торжеству надеть на себя чистую одежду, умыться, нарядить детей...
Что в Шемахани, что в Империи обряд венчания супругов являлся одновременно и венчанием на царство для того, кто в монаршьем достоинстве еще не состоял, а потому католикос воздел вверх руки, шествуя перед новобрачными и провозгласил по шемахански, указав затем на Императора:
— АХА ГАЛИС Е-ТХАГАВОРИ!!! СЕ ЦАРЬ ГРЯДЕТ!!!
Тут все точно двинулись умом. Я видел такое коллективное безумие в тот день, когда толпа солдат внесла во дворец Имперfтара, когда я привез его в Аркаим из Варзуги. Это было абсолютное помешательство: слёзы, смех, молитвы.
