Второй шанс (СИ) - Марченко Геннадий Борисович
– И что теперь делать? – спросила она, жалостливо глядя на меня.
– Что-нибудь придумаем, – уверенно заявил я, – рано или поздно книга обязательно увидит свет.
Как я выяснил ещё утром, билеты на дневной сеанс в «Современнике» стоят дороже аналогичных в другие кинотеатры – целых 70 копеек. Видимо, наценка за комфорт. С другой стороны, «Современник» и впрямь оправдывал своё название, выглядя куда современнее, нежели его более древние собратья, особенно какая-нибудь «Искра», «Москва» или «Луч». Просторное фойе, буфет на уровне столичных, уютный Малый зал на 315 посадочных мест, Большой зал, рассчитанный на 814 зрителей с 22-метровым экраном… Неудивительно, что первые годы публика в него валила валом, особенно в выходные и праздничные дни. Потому, предчувствуя возможные проблемы с билетами, я по привычке предпочёл взять их заранее.
Посчитав, что лучшее лекарство от депрессии – это работа, проводив Ингу домой, я сел писать начало второго тома, теперь уже о приключениях Виктора Фомина на Западной Украине. О чём и сказал маме, когда она поинтересовалась, что это я там кропаю в новой общей тетради.
– Какой ты у меня молодец, – погладила она меня по отросшим вихрам.
Пора бы уже и в парикмахерскую наведаться. Для музыканта, конечно, это хорошо, отросшие волосы подчёркивают имидж, а вот на тренировках они мне начинали мешать, постоянно лезли в глаза. Да и голова с такой шевелюрой сильнее потела, солёная влага так и норовила затечь опять же в глаза, приходилось то волосы откидывать, то пот смахивать, а на ринге требуются сосредоточенность и постоянное внимание. Ладно, схожу, постригусь на следующей неделе, может быть, даже завтра, о чём и сообщил маме.
– К Тане пойдёшь? – спросила та.
– К Тане?
Блин, я и запамятовал, что лет с десяти меня стригла мамина подруга, Татьяна Сергеевна, которая ненавидела, когда её звали по отчеству, и даже меня заставляла называть её исключительно по имени и на «ты». Наверное, молодилась, хотя она и так была младше моей мамы на пять или шесть лет, это была вполне молодая и привлекательная женщина, которая работала в женском зале Дома быта «Пенза», а особенно привилегированных клиентов принимала на дому. Ну или хороших знакомых, таких, как моя мама и её отпрыск. Правда, и с хороших знакомых за обслуживание брала повышенную плату, но, насколько я помнил, стригла действительно хорошо, учитывая тенденции современной моды.
С 1980-го мне пришлось ходить в Дом быта – Татьяна Сергеевна перестала принимать клиентов на дому. Как и ещё десятки её подельниц, она стала фигурантом так называемого «Дела парикмахеров». К счастью, отделалась условным сроком, но с перепугу решила дальше работать честно, во всяком случае в то время, как мне рассказала позже мама.
Всё началось в сентябре 79-го со звонка в милицию от женщины, отказавшейся назвать свою фамилию. Она сообщила, что на днях воспользовалась услугами парикмахерской в Доме быта, и при расчёте кассир выдала ей чек с нулями, а реально заплаченная сумма была написана от руки. С этого-то сигнала и началось прогремевшее на весь Советский Союз уголовное дело, в котором в качестве обвиняемых фигурировали 80 работников объединения «Пензоблпарикмахерские», но на скамье подсудимых оказались только 26. Один из руководителей области сказал следователям: «Не устраивайте мне здесь «нюрнбергский процесс». Поэтому в отношении тех, у кого доказанные хищения не превышали сумму в 2,5 тысячи рублей, дело прекращали.
На тот момент парикмахерская Дома быта, которой заведовала тренер сборной СССР по парикмахерскому искусству, считалась самым престижным и посещаемым салоном города Пензы. Здание располагалось сразу за обкомом КПСС, его сотрудники и жёны сотрудников, в том числе высокопоставленных, были частыми здешними посетителями.
Для проверки сигнала в парикмахерскую отправили 20 внештатных сотрудников и сотрудниц ОБХСС. Им вручили трёхрублевые купюры с надписью невидимыми чернилами «Расхитители в Доме быта». Сотрудники установили, что хищения государственных средств происходили следующим образом: клиент оплачивал стоимость услуги в кассу (предположим, за стрижку и укладку волос – 3 рубля 60 копеек), кассир же выбивал ему чек на 36 копеек, а затем от руки вписывал действительную сумму. Таким образом, на счётчике кассового аппарата не отражалась полная сумма, уплаченная клиентом. Получив поддельный чек, мастер обслуживал клиента, а выручку в свою рабочую карточку не вписывал, хотя обязан был это делать. Затем чек возвращался кассиру, и деньги делились между ним и мастером. С каждого похищенного рубля кассиру доставалось 20 копеек, а мастеру – 80. Обвинение подсчитало, что в общей сложности было похищено около 400 тысяч советских рублей.
Махинации проворачивались на протяжении четырех лет – с 1975 по 1979 год. Руководитель парикмахерской получила максимальный срок – 9 лет лишения свободы с конфискацией имущества, с лишением государственных наград. Одной из кассирш присудили 6 лет с конфискацией, а её двум коллегам – по 7 лет с конфискацией имущества. Несколько фигурантов получили по 2 года условно, в их числе и Татьяна Сергеевна.
Вот к ней-то мне и предстояло направиться, но постричься я решил после того, как в среду мы сделаем запись на телевидении. А в понедельник я посетил Совет ветеранов, где имел беседу с отставным полковником Шульгиным. Про ладошку на моём колене я не стал говорить, пусть ею теперь Козырев занимается, а вот про то, что какой-то Бузыкин ни в грош не ставит мнение заслуженных ветеранов, сказал, и Александр Тимофеевич заявил, что просто так этого не оставит. Надо будет, и до Ермина дойдёт. А таким, как Бузыкин, которые на чужом горбу хотят в рай въехать – не место в литературе.
– Ух, попадись он мне сейчас, – сжал свой ещё крепкий кулак ветеран и треснул им по столу так, что подпрыгнул письменный прибор из змеевика. – В бараний рог согнул бы мерзавца.
Воодушевлённый, я сходил пообедать домой и вернулся в училище, где Валентин сообщил, что он тоже хотел бы поучаствовать в процессе создания музыкальных произведений.
– Да бога ради, я ж никому не запрещаю! А то что я, в самом деле, один за всех лямку тяну. В нормальной группе так и обстоит дело, когда каждый привносит что-то своё, вынося это на коллективное обсуждение.
Оказалось, что у Вальки есть две песни, о которых никто и не знал, хотя, по его словам, одну он сочинил ещё год назад, а вторую – когда стал участником нашего ансамбля. Та, прошлогодняя, была с толстым таким налётом попсы, но мелодия простая и запоминающаяся. Назвал её автор «Первый снег». Вторая под названием «Посвящение» представляла собой романтическую балладу, почему-то напомнившую мне не что иное, как «Fields Of Gold»[40] Стинга. Правда, слова к этой балладе были совсем уж детские, что-то вроде текста к моей «Франсуазе», но я всё равно удивлённо покачал головой:
– Классная вещь, Валентин! Ты что же это свои композиторские таланты раньше скрывал?
– Да как-то считал, что песни так себе, – смущённо улыбнулся он.
– На будущее, народ, если кто-то считает, что его песни так себе – давайте сначала их послушаем, а потом уже будем делать выводы. А вот с текстом, Валя, надо что-то делать.
– Ну, это я так, на скорую руку, – ещё более смутился тот, почему-то покосившись в сторону Лены.
Хм, а ведь такие взгляд он на нашу клавишницу бросает не впервые. Неужто влюбился? В общем-то, девица хоть куда, пусть и немного не в моём вкусе, слишком уж разбитная. Но я не удивлюсь, если наш басист, закрывшись дома вечерами в своей комнате, сбрасывает под одеялом напряжение, представляя в этот момент Лену.
– Не знаю, получится ли сочинить что-то приличное, я же не поэт, – вздыхал тем временем Валентин.
– Ладно, не парься, эту часть я беру на себя, а автором песни всё равно останешься ты. Так, а теперь предлагаю пройтись по материалу, который мы собираемся исполнять на телевидении. И кстати, завтра после учёбы идём в драмтеатр.
