Выпускник - Мэт Купцов

— Во что ты влип, Макар? Почему тебя вызывают?

Пожимаю плечами, честно отвечаю:

— Не знаю.

Но внутри–то всё переворачивается.

Неужели из–за той самой открытки–приглашения на экскурсию? Может, пожаловался кто? Хотя… Да не могли же! Ну чего такого, никакой крамолы.

Поднимаю голову, повыше задираю подбородок, спину выпрямляю, уверенным шагом иду в светлое будущее — то есть в кабинет к Мартынову захожу.

Секундное ощущение, что вошёл в логово зверя. Главред сидит, набычившись. На меня не смотрит, но как зверь чует, что кто-то вступил на его территорию.

Спустя мгновение он уже на ногах, подходит уверенным шагом к окну, снова возвращается на место.

Злой как черт, даже не скрывает своего рабочего настроя.

Молчу, не двигаюсь, жду, пока наконец заговорит.

— Ты, — Мартынов наконец бросает на меня взгляд, — материал по фабрике хорошо знаешь?

— Да. Я его готовил. Сегодня фотографии привёз. Отличные, вышли снимки. Хотите посмотреть?

Киваю на портфель, где лежат фотографии. Работа приличная, мы с Лёней постарались.

Мартынов машет рукой в сторону двери.

— Редактору покажи.

— Не понял? — переспрашиваю.

— Ника заболела, — говорит так, будто это всё — моя вина. — В больницу попала с аппендицитом. Сегодня ночью. А у меня аврал, работать некому.

Мартынов замолкает, глядит на меня с недовольством:

— Так что речь тебе толкать, товарищ Сомов, вот и посмотрим, на что ты годен! Твоя судьба сегодня решается, ты уж постарайся.

Вот это поворот! Я же думал, что приеду, материалы для статьи сдам, и всё, а тут — речь толкать.

Мечта — выступить с трибуны — осуществилась благодаря Нике? Поверить не могу.

Многие сотрудники «Правды» за всю жизнь удостаиваются чести написать всего несколько статей. В результате свой талант тратят на написание книг в стол. Кому повезет — кто членским билетом вышел, того печатают.

Сто процентов, что кто-то за меня похлопотал, но я этого точно не узнаю от Мартынова.

Я с виду спокоен, как удав. Главное — не показывать, что внутри всё колотится, как в паровозе на полном ходу.

— Так может, — говорю я с лёгким намёком, — статью про школу Валентина Синичкина напишет?

Вспоминаю, как Валя смотрела на меня — с таким молящим, беззащитным взглядом. Понимаю, что сейчас или подставлю ее, или выиграю для нее бонус. Иду ва–банк.

Мартынов вскидывается, сверкает глазами:

— Кто она такая, эта Валентина? Кот в мешке. Я ее не знаю. Ника знает, но ее же нет, чтобы она поручилась за девчонку.

А проверять за вами двоими ваши писульки я не буду. Редактора-то нет. А я главред или кто?

— Умная она. Я могу поручиться.

— Влюбился, что ли? — ухмыляется руководитель, сверкая глазами.

— Нет.

— А глаза–то хитрые.

— Мне ещё рано влюбляться, — говорю спокойно. — Я же не штатный корреспондент, зарплата мизерная.

— Жук, ты! Иди уже, пиши статью. И Вале своей скажи, только после нее проверь, раз ты ее поручитель. Тебе отвечать. А я потом посмотрю, что вы там накуролесите. Нет, постой-ка, Мишину обе статьи отдайте, он подправит, как надо.

Понятно. Сцепляю зубы, чтобы не скрежетали. Мишин — коммунист до мозга костей, он наши статьи вымарает так, что мы их не узнаем. Статьи Королевой он не смел трогать.

Выдыхаю. Заставляю себя порадоваться и этому маленькому подарку судьбы.

Выхожу из кабинета, Валя по–прежнему ждёт. Вцепилась в стену руками, будто ей от этого станет легче.

Взгляд такой, будто хочет защитить меня от всего мира.

— Ну? — спрашивает взволнованно.

— Ника в больнице. Нам с тобой разрешили написать статьи, — говорю я, стараясь не выдать своего взбудораженного состояния.

— Ура! — Валя подпрыгивает от радости.

— Только выйдут они всё равно под именем Ники, и Мишин отредактирует их, — расстраиваю ее.

— Корректуру Мишин сделает?

— Нет, редактуру.

Девушка машет рукой:

— Пускай. Главное, самим можно написать!

Валя радуется как ребенок, и так громко, что из кабинета Мартынова доносится громкий голос:

— Совсем обнаглела молодёжь! Вы чего тут устроили? Марш работать!

До вечера сидим с Валентиной в редакции, корпим над статьями, стучим по клавишам печатной машинки. Вбиваем слова так, будто от этого зависит судьба мира, а не советской «Правды». Пальцы уже болят, но отступать не собираемся.

Вечером, когда за окном уже совсем темно, заканчиваем работу. С чувством выполненного долга кладем статьи на стол Мишину.

Идем до метро вместе, она поглядывает на меня, что–то явно хочет сказать. Я чувствую этот её взгляд, пресекаю любые поползновения в свою сторону жестким ответным взглядом.

— Холодно, — говорю, прощаясь коротко. Валя кивает, но не уходит. Ждёт чего–то ещё. Но ничего не будет.

Не хочу, чтобы она подумала, что я о ней хлопотал по какой–то причине. Это вышло просто так. Мы, советские люди, заботимся друг о друге. И точка. А Валя — она не только товарищ, но ещё и женщина. А это уже совсем другая история — опасная, которая нам не нужна. Во всяком случае, не сейчас.

Валентина принимает ситуацию спокойно, улыбается на прощание.

Еду на метро, потом на автобусе к дому Ники, думаю о майоре Волкове. Нужно срочно встретиться с ним, но где и как — без понятия. Остается надеяться только на чудо. Но кто знает, что будет дальше?

Приезжаю к дому Ники, уже совсем темно, ночь накрыла город будто чёрным одеялом.

Свет в её окнах, ясное дело, не горит. В чем я и не сомневался, Мартынова бы она не обманула про больницу, информация подтвержденная.

Как так совпало, не понятно. Может, не аппендицит, а отравилась чем?