В шаге - Юрий Никитин
– Ладно, – сказал я стонуще, – замажь чем-нибудь. У женщин всегда же наготове всякие там тональные кремы.
Она заверила жарким голосом:
– Не только, шеф, не только!.. Сейчас я наложу сперва обезболивающую, а потом…
– Не надо обезболивающую, – сказал я.
Она сказала послушно:
– Хорошо-хорошо, я понимаю, вам приятнее чувствовать, что ему ещё хуже. Сейчас, минутку…
Она выбежала в приёмную, копалась там, тут же вернулась вихрем обратно, очень быстро, всё жизненно необходимое у женщин в самом деле под рукой, даже ближе спасательного жилета.
Институт гудит, уже все знают, что я подрался с главой всесильного комитета этиков, в самом деле комитета, отделал его так, что мама родная не узнает. Выходит, шеф у них удалой кулачный боец, вроде Васьки Буслаева, кто бы подумал.
Живём всё ещё в дикое время, самые уважаемые люди не лауреаты Нобелевских премий, а бойцы ММА, звероподобные рудименты человечества. Так было изначально, от этой изначальности ещё не отошли, а не дерёмся по каждому поводу только в силу сковывающих нас правил и законов. Функцию наказания и кары присвоила себе власть, а так бы мы все, как мстители Щита, наводили порядок кулаками.
Когда я вышел из кабинета и совершил обычный обход сотрудников в местах, все разворачивались на вертящихся креслах и жадно всматривались в моё лицо.
Влатис рискнул пошутить:
– В ММА освободился чемпионский пояс, но вы уж не покидайте нас, Артём Артёмович! Хотя там и деньги, и слава, и женщины с вот такими…
Я ответил со всей серьёзностью, как и положено директору:
– Закончим проект, будут у нас и деньги, и слава!
Он вздохнул.
– Вы в это верите?
– Сами возьмём, – огрызнулся я. – Пора власть в мире брать учёным!.. А то брезгуем, а проходимцы, приговаривая, что власть – грязное дело и порядочные люди в неё не идут, пролезают на самый верх и, похихикивая, правят нами!
Он переглянулся с Бером, уверены, что намекаю на Константинопольского, хотя я вообще-то выстрелил по площадям, не в моих правилах говорить насчёт отсутствующего оппонента.
Человек, мелькнула злая и горькая мысль, только в благополучности человек. Как только выходим из этого узкого коридора, власть перехватывает зверь.
Ничего, скоро всех выведем на чистую воду, а там, после Великой Стирки, войдём в пугающую и долгожданную сингулярность.
Через неделю в дверь стукнули, я рявкнул «войдите», что за блажь, у нас же везде экраны, связь одинаково быстрая и надёжная, что с соседней комнатой, что с Лос-Анджелесом.
В кабинет вполглаза заглянула Кшися, сказала робким шёпотом:
– Артём Артёмович, звонит Константинопольский… Я сказала, вы сейчас вышли… Обещает перезвонить. Что ответить?
– Посылай к такой матери, – отрубил я жёстко.
Она сказала послушно:
– Так и сделаю. Но, шеф, а если начнёт вредить серьёзно?.. Вы хотя бы узнали, что он хочет и чем грозит!
Я отмахнулся.
– Он и так вредит, чем только может. Хотя ладно, пусть скажет, чего хочет. А мы решим.
Она прощебетала:
– Как скажете, шеф. Вы всегда принимаете разумные решения.
И пропала за дверью, я нахмурился, звучит как издевательство. Доказывать правоту кулаками для нейрохирурга очень даже разумно.
С другой стороны, всё смешалось в доме Облонских, с грохотом рухнули запреты, тщательно выстраиваемые как церковью, так и обществом, так что вместо осуждения насчёт безобразной драки я наткнулся на откровенный восторг коллектива.
Господи, мы же учёные, цвет человечества, а кое-кто из нас даже ходит в качалку и не стыдится признаваться!
Вечером Фауст сказал осторожно:
– Артём Артёмович, мы устранили все баги. Но… вы не передумали?
– С какого перепугу? – спросил я. – Сотрясения мозга нет, а фингал под глазом…
– Украшение, – сказал он поспешно. – Романтика!.. Станете кумиром женщин. Да и самцы зауважают больше.
Я прервал:
– Сегодня же!
– Как скажете, шеф, – ответил он с некоторым сомнением и в то же время с затаённой радостью, вижу отчётливо. – Через два часа в лаборатории всё будет готово!
Через два часа я уже сидел в лабораторном кресле, а вокруг суетились Фраерман, Фауст, Анатолий, Влатис, и даже те, в ком нет необходимости, это всё-таки событие, первый из чипов четвёртого поколения!
Правда, всё буднично, этот чип точно такого же размера, как и предыдущий, тот осторожно вытащили, заменили, Фауст и Анатолий зашили кожу на голове и покрыли восстанавливающим гелем.
Фауст сказал успокаивающе:
– С недельку будет вживаться в окружение, искать нужные связи, а потом, Артём Артёмович, вы станете… гм, постчеловеком?
– Зачеловеком, – определил Анатолий. – Хорошо, что постепенно, пока ваши и чиповые нейроны будут срастаться в единую сеть. А то бы я не знаю, что за шок вот так сразу… Может, ретроказуальность почувствуете лучше? Ну, как я сейчас.
– Директор должен выдерживать всё, – сказал Фауст серьёзно. – Но всё же не думаю, что такой абсолютный чип захотят вживить многие. Малая часть фриков, да. И ещё те, кто любой ценой рвётся во властные структуры и засекреченные объекты. Но человеку, который копается в огороде на своём загородном участке… зачем? А таких большинство.
Анатолий ответил сварливо:
– К счастью, это грёбаное большинство покорно тащится за меньшинством!
– Сейчас большинство имеют голос, – напомнил Фауст. – Очень весомый.
– Видимость, – возразил Анатолий. – Большинство только полагают, что это их голос.
Фауст посмотрел на него с неудовольствием.
– Мы изменим.
– Флаг в руки, – ответил Анатолий, – и курьерский поезд навстречу. Прогресс не остановить, а ретроказуальность уже существует!
Я подвигал руками и ногами, ничего не изменилось, тяжело поднялся. Тогда в драке не чувствовал, но сейчас всё тело болит и ноет. Одно счастье, что грёбаному этику досталось не меньше. Надеюсь, больше, а то вот спину не могу распрямить, та сволочь хорошо влупила локтем.
Надо бы думать о чипе, но что о нём думать, вряд ли раньше, чем через недельку проявятся новые возможности. Драка получилась не такой красивой, как в кино, но зрителей не было, те бы растащили. Получилось незрелищно, но жестоко. Настоящие интеллектуалы, даже интеллигенты. Настоящих от ненастоящих отличает только набор манер. У ненастоящих всего лишь высшее образование, а то и не одно, однако настоящие и ненастоящие одинаково лютые звери под то-о-о-оненькой плёнкой привитых с детства манер.
Глава 11
На другой день позвонил Константинопольский, я хотел не отвечать, но подумал, что сочтёт трусостью, включил мысленной командой экран связи.
Появилось его лицо, исхудавшее, с ввалившимися глазами и мешками под ними, я впервые ощутил, что он не так молод, каким старается казаться.
– Не бросайте
