Акула пера в СССР - Евгений Капба
— Переводиться в сельскую жизнь? А я о чем! А Даня всё ноет — поехали в редакцию, поехали в редакцию, мол, надо то, надо это… И чебуреков с ним не поешь, и в лес за водичкой не завернешь… Завернем за водичкой?
— А что за водичка?
— Так скважина стоит в распадке, можно накачать артезианской водички! Сладкая, я тебе говорю!
У него и бутыль в багажнике имелась. Вот ведь конь этот Сивоконь!
Мы свернули в лес у перекрестка: тут была асфальтированная площадка специально для стоянки большегрузов или отдыха автопутешественников. Весь подлесок вокруг был полон следов человеческой жизнедеятельности, кусков газет, использованных не по назначению и резиновых изделий № 2 — использованных как раз по назначению. Секса в СССР не было, как же…
А водичка и вправду оказалась отличной — ледяной, с едва ощутимым минеральным привкусом, отлично утоляющей жажду. Очень перспективно, кстати… Хотел ведь поднять вопрос о создании районной здравницы! Ну, нельзя объять необъятное, едва ли пятьдесят дней прошло, как я очутился в этом дивном старом мире…
Здесь есть что любить и есть что ненавидеть, тут живут люди ужасные и люди прекрасные — как в любом из миров, наверное…
* * *Меня перехватили буквально на крыльце редакции. Два холеных молодых человека в импортных костюмах — скорее всего, из комсомольских. Молодая гвардия, чтоб их.
— Товарищ Белозор, здравствуйте. Вас в райкоме очень ждут, — сказал один из них, — Не рекомендовал бы отказываться.
— А с чего бы мне отказываться? Партия наш рулевой, и всё такое… — я сделал успокаивающий жест Анатольичу, который уже начал засучивать рукава, — Пешком пойдем, или вас подвести — я и машину еще не отпускал? А впрочем — подождите пару минут здесь, я материалы в редакции оставлю, зачем мне с портфелем за вами таскаться, верно?
Не дожидаясь ответа, я раздвинул этих красавчиков и скрылся за дверями. В своем кабинете оставил папку с бумагами из Ровенской, фотоаппарат, мини-кассету с записями застольной беседы, заглянул в кабинет к Арине Петровне, которая уже собиралась домой:
— Меня в райком вызывают под конец рабочего дня… Не поминайте лихом!
Она что, перекрестила меня в дорожку? Ну, надо же!
* * *Холеные комсомольцы отвезли меня на кремовой "Волге" прямо к дверям цитадели партии, провели по мраморной лестнице и оставили у дверей приемной первого секретаря. "Федор Ипполитович Сазанец" — вот что значилось на золоченой табличке двери, обитой красным дерматином. Или чем сейчас двери оббивают? Секретарша — ну чисто Ахеджакова из служебного романа, такая же носатая и суетливая, увидев меня, сделала круглые глаза и даже рот открыла.
— Одну секундочку… — она с грохотом попыталась вылезти из-за стола, опрокинула вазу с цветами, поставила ее на место, и, не взирая на капающую на пол воду, побежала в кабинет к биг боссу, — Федор Ипполитович, там Кравец и Котляр Белозора привели!
— Да-а-а? — это было похоже на рык дракона. Сердце застучало, что и говорить, но виду я не подал, наоборот — на губах у меня играла нервная улыбочка, — Ну так заводите, и все, слышите — все покиньте помещение. И вы, Лиля Ивановна, тоже из приемной уйдите и никого не пускайте!
Вот как он серьезно готовится! Тем лучше.
— Пр-р-роходите!
Я сунул руки в карманы и шагнул вперед. Дверь за моей спиной захлопнулась, потом — еще одна, которая вела в приемную. Сазанец восседал за огромным письменным столом — массивным, темным — на красном кожаном кресле, как настоящий темный властелин. Вся его грузная, большая фигура излучала власть, агрессию и крайнюю степень недовольства.
Что ж, я… То есть Гера, конечно, Гера — тоже парень не маленький, габаритами впечатлить в этом случае не удастся.
— Присаживайтесь, — партиец ткнул пальцем на стулья у еще одного стола, который по отношению к письменному располагался перпендикулярно.
Наверное, тут заседали его соратники и подчиненные. А теперь вот Гера Белозор засел, у самого краешка.
— А что это вы так далеко располагаетесь? Али боитесь меня, товарищ Белозор? — грозно нахмурился Сазанец.
— Боюсь я не оправдать высокое звание советского журналиста, Федор Ипполитович. И навредить родной Дубровице и всей нашей Советской стране. А вас мне зачем бояться? Вы — первый секретарь райкома коммунистической партии. А партия — наш рулевой.
— Ишь, как запел! — он стукнул кулаком по столу. Наверное, думал что грозно получилось, — А статейки твои — они разве Дубровице не вредят? Критиканство и вредительство, вот что это такое! Почитай твои писульки — у нас какая-то криминальная столица Полесья получается! И браконьерят у нас, и дерутся, и могилы оскверняют — просто ужас какой-то, а не советский райцентр!
— А вы предлагаете проблему замалчивать? Ждать, пока сама рассосется? Как думаете, если бы дорогой наш Владимир Ильич ждал, что всё само рассосется — что бы у нас сейчас было: буржуазная республика или конституционная монархия?
— А ну, цыц, сопляк! — он, похоже, реально думал, что я стану перед ним бегать на цыпочках, — Поговори у меня! До конца жизни будешь в колхозе для свиней стенгазеты писать!
Я усмехнулся:
— А с каких пор наш советский колхоз и почетный труд животновода — это то, чем можно угрожать?
Он вскочил с места, явно в бешенстве:
— Ма-а-а-алчать! Наглец! Ты понимаешь, с кем говоришь? Ты знаешь, что я с тобой…
— А что вы со мной? Посадить меня не удастся — не за что. В психушку упечете? Очень сомневаюсь… Похлопочете о переводе в Петропавловск-Камчатский? А вы уверены, что это действительно хуже, чем Дубровица в нынешнем ее состоянии?
Кажется, он вот-вот был готов кинуться на меня с кулаками, но сомневался — справится или нет. Нужно было срочно переводить разговор на новый уровень.
— Федор Ипполитович, вы — человек дела, и я — человек дела. Давайте конкретно: вы ведь меня из-за
