Юрий Нестеренко - Юбер аллес (бета-версия)
- Вам еще раз напомнить, о чем мы договорились? - холодно осведомился Власов. - Хорошо, я сам скажу. Ваши новые московские друзья и их единомышленники в Берлине, не так ли?
- Ну... кое-кто из них, да... не то чтобы подробно... вы понимаете, книгу надо переправить на Запад, они обещали помочь... у них большой опыт в таких делах.
Фридрих знал, о каком опыте речь. Рукописи диссидентов, переправляемые для печати в атлантистские страны и возвращающиеся назад уже в виде книг, как правило, замаскированных под что-нибудь благонадежное. Большинство этого потока, несмотря на все ухищрения СЛС со товарищи, успешно перехватывается, но кое-что все же просачивается. Доходило до курьезов; Фридрих вспомнил сборник статей академика Сахарова, изданный под видом "Моей борьбы". При этом господа либералы, надеясь обмануть бдительность таможни, не ограничились одной лишь обложкой: хитлеровский текст был честно вопроизведен на всех нечетных страницах, а сахаровскому достались четные, так что выходило, что книга агитирует за обе идеологии в равной степени...
- Похоже, мне настала пора познакомиться поближе с вашими соратниками, - заявил Власов. - Когда вы сможете мне это устроить? Желательно, конечно, так, чтобы не вызывать у них лишних подозрений.
- Сегодня у нас что - пятница?
- Четверг.
- Значит, завтра. По пятницам... - фрау Галле расправила остатки листовки, которые все еще сжимала в кулаке, - да, точно, по пятницам в редакции "Свободного слова" собеседования. Может прийти любой интересующийся демдвижением. Желающий вступить и просто...
Уж не на такое ли собеседование отправился в последний день своей жизни Вебер?
- Ну что ж, будем считать, что я интересующийся. Тем более что в определенном смысле это так и есть. Во сколько и где?
- Официально начинается в четыре, хотя там не обязательно приходить в определенное время. Квартира недалеко от Университета, на Ласточкиных горах...
- На Воробьевых, - поправил Фридрих. - Я заеду за вами в... - он сверился с экраном навигатора, - в 15:20. До этого - никакой самодеятельности. Сидите в своем номере. Если кто-то будет звонить вам и настаивать на встрече - сразу ставьте в известность меня. И кстати: дайте мне, наконец, номер вашей трубки.
Франциска послушно продиктовала номер, а затем взглянула на Фридриха просительно: - А сейчас я могу повидаться с сыном? Чтобы все-таки убедиться, что все нормально...
- Можете, - разрешил Власов. - Недолго. Я не собираюсь торчать тут два часа.
Он проводил ее взглядом; фрау Галле постояла у подъезда, очевидно, говоря с консьержкой, затем скрылась за дверью. "Хорошо бы сейчас уехать", - мстительно подумал Фридрих. Пусть бы потом пометалась, гадая, где он и что с ним... Но это, конечно, была неконструктивная мысль.
Не успел он, однако, додумать ее до конца, как в кармане проснулся целленхёрер. Фридрих вытащил его, взглянул на экранчик. Вместо номера звонящего чернели прочерки, но уже тот из власовских номеров, на который поступил звонок, говорил о многом.
- Алло?
- Herr Wlasoff? - в голосе чувствовался русский акцент; сам голос был незнакомый.
- Да, это я.
- Майор Никонов из Департамента, - уточнять, из какого именно, не требовалось. Майор сделал короткую паузу, на всякий случай давая собеседнику осознать этот пункт, затем продолжил: - Я думаю, нам нужно поговорить. Возникли некоторые вопросы.
- Очень удачно - у меня к вам тоже, - заверил Фридрих.
То, что разговор не телефонный, в уточнении тоже не нуждалось.
Kapitel 20. Тот же день, после полудня. Москва, площадь Освобождения, 9.
На сей раз никаких проволочек в бюро пропусков не было. Фридрих поднялся на второй этаж и, еще раз сверившись с выданной ему бумажкой, постучал в дверь кабинета 212. Вместо ожидаемого "войдите!" за дверью несколько секунд стояла тишина, затем где-то рядом скрипнула половица и тут же клацнул замок. Дверь приоткрылась, и Власов оказался лицом к лицу с невысоким подтянутым офицером в серой форме с майорскими погонами.
Майор был, вероятно, ровесником Фридриха или чуть помоложе; густые, как у юноши, черные волнистые волосы и черные глаза наводили на мысль о южных корнях, скорее всего, казачьих (Власов знал, что русский ДГБ до сих пор чрезвычайно щепетилен в вопросах чистоты крови своих сотрудников - куда более щепетилен, чем то же Управление). Подвижные черты лица наводили на мысль о человеке умном, но не слишком терпеливом; Фридриху представилось, как этот человек обдумывает ход за шахматной доской - лицо сосредоточено, но пальцы нервно теребят недавно взятую фигуру.
Хозяин кабинета окинул гостя цепким взором, зачем-то стрельнул взглядом в коридор и отступил в глубь кабинета, сделав приглашающий жест. Едва Власов вошел, Никонов вновь запер дверь на ключ.
- Формально у меня сейчас обед, - пояснил он на дойче, желая, очевидно, оказать любезность посланцу Райха. - Садитесь.
Фридрих опустился на стул для посетителей, попутно отметив, что двести двенадцатый кабинет совсем невелик, более чем двое меньше двести третьего. Неизменный во всех русских официальных учреждениях портрет Мосюка на стене здесь также был меньшего формата. Впрочем, это скорее говорило о вкусе хозяина кабинета, нежели о его политических убеждениях. Еще один портрет, совсем небольшой, стоял справа на столе, в противоположном углу от рехнера; он был повернут таким образом, что Власов со своего места смог разглядеть, хотя и под большим углом, старую черно-белую фотографию статного мужчины в офицерской форме эсэсовского образца.
- Мй тец, - сообщил Никонов все так же на дойче, подойдя к столу и проследив направление взгляда Фридриха. - Служил в контрразведке РОА. Получил орден святого Георгия лично из рук генерала Власова.
- Я хорошо знаю русский, - на всякий случай уточнил Фридрих.
- Разумеется, Фридрих Андреевич, - охотно отозвался майор, также переходя на этот язык. Вместо того, чтобы обойти стол и занять свое кресло, он присел на краешек столешницы вполоборота к посетителю и сцепил тонкие артистические пальцы на колене. С одной стороны, вроде как подчеркнутая демократичность и неофициальность, а с другой - ненавязчивая возможность смотреть на собеседника сверху вниз... ну что ж, Власов тоже хорошо знал все эти приемчики. - Должен заметить, отец всегда считал честью служить под командованием Андрея Андреевича, - продолжал Никонов. - И не раз говорил мне, что это был великий военачальник. Так что мы с вами, в некотором роде, заочно...
Фридрих мысленно усмехался, слушая эти любезные речи, столь контрастировавшие с холодным приемом в прошлый раз. Прямо классический сценарий со злым и добрым следователем... вот только он - отнюдь не подследственный. То, что они знали о его происхождении, конечно, не удивительно. Интереснее другое - зачем понадобилось сейчас это подчеркивать. Неужели то самое славянское братание, которое он так ненавидел? Не хватало только фразы "мы же с вами русские люди..."! С плавным переходом к последующей вербовке. Неужели этот тип и впрямь попытается его вербовать? Вот было бы забавно.
- Полагаю, вы пригласили меня не для того, чтобы обсудить полководческие таланты моего отца? - оборвал он излияния майора.
- Прошу прощения, - Никонов погасил улыбку, и лицо его сразу обрело деловитое выражение. - Разумеется, дойчи предпочитают переходить сразу к делу.
Ага, значит, все-таки "дойчи". Держим дистанцию? Или это предложение собеседнику выбрать, с кем он себя идентифицирует?
- Мне показалось, некоторые русские тоже, - заметил вслух Фридрих.
- А, вы про генерала, - усмехнулся майор. - Мой начальник был не слишком приветлив в прошлый раз, да? Впрочем, это, конечно, меня не касается.
Генерал! Вот оно как. Во всем ДГБ не нашлось никого помладше чином, чтобы выдать приезжему из Берлина разрешение на оружие... Выходит, кто-то в Департаменте всерьез обеспокоен визитом Власова. Кто-то на самом верху. Значит ли это, что русские все же причастны к убийству Вебера, и задача генерала была - прощупать, что известно Управлению? Как там гласит русская пословица - "знает кошка, чья шапка горит", или что-то вроде этого... Или же здесь нечто иное? Вообще говоря, все послевоенные годы руководство ДГБ, хотя и состояло исключительно из этнических русских, но назначалось только после одобрения всех кандидатур Берлином. Российским лидерам, начиная с генерала Власова, это не слишком-то нравилось, но они вынуждены были мириться с таким порядком и даже признавать его целесообразность. С другой стороны, и Райху приходилось проявлять известную деликатность. Берлин не мог просто взять любого русского и приказать независимому российскому государству поставить его во главе ДГБ. Выбирать приходилось лишь из тех персоналий, что предлагали сами русские. И выбор этот, в особенности в последние годы, был не так чтобы особенно богат и вдохновляющ...
