Александр Афанасьев - Год колючей проволоки

— Зиг хайль! — поприветствовал своего командира здоровяк, вскинув руку в фашистском приветствии.

— Наряд вне очереди — констатировал беззлобно командир — готовишь сегодня ты.

— А жрать будете? — не обиделся здоровяк

— С голодухи и лягушки полетят. Молодое пополнение у нас. А это — Коля. Фашист.

Коля протянул Юрьеву руку

— Фашист — представился он

На руке у здоровилы были обрезанные велосипедные перчатки, как и у командира. Этакий шик… Юрьев уже начал опасаться за то, куда он попал.

— Сержант Юрьев. Можно Володя.

Здоровила оглушительно захохотал.

— Точняк новенький — констатировал он — кликуха есть? Нет? Ништяк, придумаем.

— Хорош базлать — сухо сказал командир — где Репей?

— Щас придет. Поссать отошел.

— Знаю я его — поссать. Тоже напрашивается.

Тот, кого звали Репьем — маленький, вечно улыбающийся живчик, появился со стороны ангаров, он бежал, таща на загривке здоровенный мешок, автомат с подствольником и двумя магазинами, смотанными черной «электрической» изолентой на бегу бил его по груди.

— Что за самовольные отлучки? — спросил Белый — тоже наряд захотелось.

— Прошу прощения, тащ капитан, зёму встретил.

— Намародерил?

— Так точно. Разрешите за руль? О, а это кто у нас?

— Новенький. Потом представитесь, как приедем. Давай за руль.

— Так точно, разрешите исполнять?

Мародер сноровисто закинул мешок в кузов, сам пошел за руль.

Внутри Медведь был устроен на удивление логично и грамотно, видно, что те кто его разрабатывал, не просто воплощали в жизнь свои фантазии — а консультировались с офицерами, прошедшими горячие точки. По центру бронекузова шел ряд прочных стоек-колонн, они увеличивали жесткость конструкции, способность ее противостоять взрыву и к ним с двух сторон крепились сидения. Сидения — пусть машина и была бронированная — крепились не к бортам, чтобы личный состав можно было расстреливать в спину, а к этим центральным стойкам, а на полу был слой резины в руку толщиной — чтобы при подрыве личный состав не ломал ноги. Напротив каждого сидения была не только бойница, но и что-то вроде складного кронштейна, чтобы если сунул, к примеру, автомат в бойницу — то можно было бы не держать его всю дорогу руками. Еще в кузове были какие-то два ящика, но что в них было — непонятно.

— Ствол есть? — спросил Фашист, как только они залезли в кузов и захлопнули за собой дверь

— Нет. Не выдали еще.

— Ничо. Получишь. Левака много. Погоди… вон там глянь? Щас… я сам.

Фашист добыл откуда-то старый АК-74 с деревянным прикладом — вещь для понимающих. Тогда как следует делали, по-честному. Ресурс ствола — больше современного вдвое. К автомату был рыжий магазин от РПК на сорок пять.

— С той стороны вставай, значит. Как начнут по нам палить — и ты пали, яволь?

Вот такой вот инструктаж. Юрьев, не желающий портить отношения со столь странным сослуживцем и честно говоря, опасающийся его понятливо кивнул.

— Понял.

— Зер гут. Только это… Мы тут братву по городу соберем, ты не пали куда попало. А то своего пристрелишь, потом всю жизнь расстраиваться будешь. Пока я не начну шмалять — и ты не шмаляй. Или крикну.

— Понял — вторично ответил Юрьев

Город Ташкент, начиная со времен мятежа — немало обезлюдел. По соглашению сторон его держали не русские, а сами узбеки, и это было плохо, потому что среди узбекской армии и милиции было много тайных сторонников Хизб ут-Тахрир. Города не коснулась война — сепаратисты подошли вплотную, но начать штурм и даже обстрелять как следует не успели — русские штурмовики нанесли по ним ракетно-бомбовый удар, а потом высадилась девяносто восьмая дивизия ВДВ. Но все равно было видно, что в городе идет тихая и жестокая война — блоки на улицах, разбитый асфальт, полупустая Озбекистон, некогда главная улица страны, на которой были дорогие бутики. Узбеки были на новеньких УАЗах со снятыми стеклами, все в бронежилетах и с оружием. Было видно, что им страшно. На стенах кое-где попадались следы от пуль и черные пятна гари, стекла кое-где были выбиты, и было видно, что многие квартиры пустуют. Когда то давно квадрантный метр жилплощади в новых домах Ташкента стоил за тысячу долларов, теперь и за сотню было не продать, многие продавали как могли и уезжали, чувствовали — ничего не кончилось, все только начинается. Парадоксально — но в городе обосновалась и даже росла колония русских беженцев из восточной Украины — жилье здесь было не просто дешевым — даже у кого совсем не было денег, мог найти пустующую квартиру, где погибли хозяева и поселиться в ней. Власти в России вроде как агититировали расселяться по колхозам, вставать на землю, даже строили какие-то поселки, под объективами телекамер передавали ключи от жилых домиков новоселам. Но факт оставался фактом — беженцы либо концентрировались в Ростове и окрестностях, надеясь вернуться, либо ехали сюда, потому что здесь можно было хорошо устроиться, что в армии, что в милиции, что на приисках и нефтяных качалках были рады русским людям, и даже узбекские власти понимали, что их опора — не узбеки, каждый второй из которых держит ствол в схроне и ждет прихода банд с той стороны Пянджа, чтобы «продолжить банкет». Можно было найти место с зарплатой и сорок и пятьдесят тысяч[117] и даже больше — что даже для России было неплохо, а для полумертвого «агрохозяйства» или шахтерского городка в глуши — и вовсе прекрасно.

Медведь шел по дороге тяжело и солидно, отрабатывая подвеской от БТР все неровности и ухабы, мотор тут был КамАЗовский, шумел изрядно. Они проскочили мимо какого-то рынка прямо на улице — если бы Юрьев служил в Чечне, то он непременно сравнил бы его с грозненским и ханкалинским, но Юрьев в Чечне не бывал и такого сравнения сделать не мог. Потом машина свернула куда-то в сторону и встала, сержант насторожился и в этот момент в дверь несколько раз с разными промежутками стукнули, явно условным сигналом.

— А вот и братва прибыла — констатировал Фашист.

В бронекузов один за другим протиснулись три человека, разные — и в то же время чем-то неуловимо похожие. Один — высокий и тощий, в НАТОвской куртке, распахнутой на груди, бритый наголо. Двое других — среднего роста, один усатый, другой просто небритый, причем один явно кавказского происхождения, второй — чистокровный русак. На них была замызганная и перекроенная под свои нужды русская военная форма и у всех троих были автоматы с подствольными гранатометами…

— Здравствуй Дедушка Мороз, борода из ваты. Ты подарки нам принес, п…рас проклятый? — сказал длинный, протягивая Фашисту чем-то набитый рюкзак перед тем, как залезть в машину.

— Я не Дед Мороз, я из его кодлы. Отморозок, короче — немудрено ответил Фашист — вот как щас уроню ненароком

— Только попробуй.

Рюкзак, когда его ставили на место, многозначительно звякнул стеклом.

— Давай и твое.

— Дождь нам капал на рыло… И на дуло нагана… — замурчал усатый, протискиваясь в машину — о, а это кто?

— Новенький. Прилетел только. Прибыл к месту прохождения службы.

— Махно — сказал усатый, протягивая мозолистую руку — Фашиста ты, наверное, знаешь, вот это Чех, а вон там — Глист.

— А по морде? — недобро донеслось с другого борта

— Да брось ты, Вано — отозвался Махно — ну Глист ты и смирись с этим, в конце концов. Не самая худая кликуха, бывают круче.

— Давай, тебя прокликаю?

— У меня есть уже. Старшие по званию дали, это святое. А у тебя кликуха есть, молодой?

— Нету.

— Ничего, прокликаем — сказал Махно

Вообще то в этот момент сержант Юрьев должен был проявить волевые качества и призвать к порядку распоясавшийся рядовой состав контрактной службы. Но как это сделать практически — он себе не представлял. И автор — не представляет.

ППД батальона особого назначения Фергана просто потрясал. Не верилось, что все это было сделано меньше чем за год, по меркам гражданского на то, чтобы возвести это — требовалось не меньше трех лет. Скорее всего, это циклопическое сооружение устояло бы и при атаке десятикратного превосходящего противника, если у противника не будет гаубиц или танков.

ППД был устроен в таком месте, где его территория не простреливалась ни с одной господствующей высоты и занимал площадь много больше гектара. У него было три рубежа обороны. Первый рубеж — трехметровая сетка — рабица с крупными ячейками на столбах — просто отмечала периметр и не давала противнику подойти вплотную ко второму рубежу. Между первым и вторым рубежом было от двухсот до трехсот метров в разных местах, и все это пространство было плотно заминировано, а поверх еще брошена МЗП[118]. Минировали по-всякому, и земля уже слежалась, так что на глаз определить, где мины было почти невозможно.