Михаил МЕДВЕДЕВ - КОНТРОЛЬНОЕ ВТОРЖЕНИЕ
С большим трудом я снял с ноги обломок фиксирующего зацепа, который все еще крепко держал меня за коленку. Пришлось повозиться. К счастью, рядом из земли торчал обрезок трубы, до которого я без труда сумел дотянуться. Только с его помощью у меня получилось разбить блокиратор, после чего железка отвалилась сама. Расправившись с зацепом, я бегло ощупал свое тело и удивился тому, что оно не только способно выполнять мои приказы, но и находится во вполне удовлетворительном состоянии. Может быть, Бог и вправду существует? Ну не Бог, а некое высшее предназначение, ради которого меня не убили у станции метро «Автово», не замучили до смерти в плену, я выжил под ядерной бомбежкой в кохоновской Москве и уцелел сейчас, после казни. Зачем-то я нужен? Не может же столько чудес совершиться просто так? Для всего есть причина.
А какая есть веская причина для моего существования?
Что я должен сделать, чтобы оправдать сегодняшнее спасение?
Быстро темнело. Заковыристо браня терзаемую болью ногу, я вылез из воронки и встал в полный рост. Пространство, сплюснутое между кроваво-красными тучами и угольно-черной поверхностью земли, зыбко трепетало, искрило и источало запах гари. Отблески пожарищ и далеких взрывов с огромным трудом пробивались сквозь дымный сумрачный воздух. Казалось, что мировая константа скорости света изменилась и сравнялась со скоростью звука, столь вязким и густым стал окружающий мир. Мне пришлось ждать, пока глаза привыкнут к новому физическому порядку и начнут различать хотя бы силуэты ближайших предметов. Когда кривые тени обгоревших деревьев проступили на фоне близкого горизонта, я медленно двинулся вперед.
Меня вел инстинкт, а не разум. Разум только давал советы, к которым древние слои мозга не особенно и прислушивались. Ведь именно дарованные эволюцией никчемные наросты на гипофизе и довели мир до столь унылого состояния. Инстинкт же, чья история насчитывает миллиарды лет, всегда четко знает, что и зачем он делает. Инстинкт гнал меня вперед, хотя разум требовал прекратить сопротивление и сдаться. Инстинкту было безразлично, что спасение невозможно. Ему были нужны вода и лекарства, которые в этом мире можно найти только у мертвых людей. И я шел вперед, навстречу мертвым людям.
Идти босиком было неудобно. Острые камни больно резали пятки. Я медленно переставлял ноги, бездумно веря в то, что мне удастся остановиться на краю скрытой во тьме ямы. Напрасно. Пару раз мне довелось упасть в оставшиеся незамеченными траншеи. Поняв, что после очередного падения могу запросто остаться лежать со сломанной шеей или разбитым черепом, я перестал полагаться на обманчивое зрение и целиком доверился осязанию и, как ни странно, обонянию. Воронки воняли резко и угрожающе. От окопов несло сыростью, кровью и тушенкой. Выгребные ямы источали хорошо различимый запах человеческих испражнений.
Эти ямы были самым безопасным препятствием, но попадать в них хотелось меньше всего. Обходя взорванный противометеоритный модуль, я споткнулся о порванный трак, упал и неожиданно выяснил, что ползти на четвереньках гораздо удобнее, быстрее и безопаснее, чем ощупывать дорогу ногой. Я использовал этот, бесценный опыт, и скорость моего перемещения здорово увеличилась. Правда, и в движении на четырех конечностях имелись определенные тонкости, о которых усталый мозг не успел предупредить меня, а когда я распорол руку об обрывок колючей проволоки, было уже поздно. Пришлось снова встать на ноги и, прижимая к груди окровавленную ладонь, двинуться дальше пешим ходом. Буквально через несколько шагов я поскользнулся и рухнул в сырую, пахнущую прелой листвой яму.
Здесь было неожиданно уютно, и мне захотелось остаться в этой яме навсегда. Я почти уже сдался, почти уломал глупый инстинкт прекратить бессмысленное сопротивление и спокойно дождаться конца, когда увидел впереди слабый проблеск белого света. Не красные языки пламени и не монохромное лазерное излучение, а самый обычный белый свет стандартного спектра.
Этот лучик заставил меня собрать самые последние силы, которых оказалось больше, чем я предполагал, и в считанные минуты добраться до неожиданной цели. Путеводной звездой оказалась единственная целая фара гусеничного тягача. Я никогда не видел таких машин, но, разглядев надпись «КамАЗ» на капоте, успокоился, как пес, почуявший запах родной конуры. Свои. В темной кабине сидел человек. Заметив его, я помахал рукой. Никакой реакции. Водитель откинулся в кресле, слегка завалившись влево, и не шевелился. Заснул? Нет.
Глаза строго смотрели в ветровое стекло, покрытое паутиной трещин. Ранен? Я открыл дверь, и тело сползло мне под ноги. Водитель был мертв. С большим трудом удалось втолкнуть его обратно в кабину и усадить на пассажирское место. Хлопнув рукой по потолочному плафону, я зажег внутреннее освещение и осмотрел труп. Голова мертвеца была прострелена насквозь. Над ухом виднелась аккуратная дырочка. Второе отверстие отыскалось в нижней челюсти рядом с шеей. Такие раны обычно оставляют выстрелы из легких пехотных лучеметов. Я поднял глаза. В крыше тоже нашлось отверстие. Шальная очередь с антиграва? Бедняга. Не повезло ему.
Мой взгляд остановился на приборной панели. Энергии хоть ушами ешь, и ходовая в порядке. Кажется, жизнь начала налаживаться. Я представил себе, как отправлюсь в путь на этом чудесном транспортном средстве, да еще освещая дорогу яркой электрической фарой, и воодушевился. Первым делом я разул и раздел покойника. Противно, конечно, отбирать вещи у мертвого, но мне обувь и одежда были нужнее, чем ему. Ботинки оказались в самый раз, а вот куртка была маловата и не застегивалась. Пустяки. Переодевшись и выкинув в окно свою больничную пижаму, я обыскал кабину.
Нашел целых две бутылки спирта и огнетушитель. Ни аптечки, ни бинтов не было. Полбутылки найденной огненной воды сразу ушло на распоротую колючей проволокой руку. Пришлось хорошенько потереть ладонь, чтобы дезинфицирующее средство добралось до раны сквозь слой засохшей крови и грязи. Почувствовав жжение, я закупорил бутылку и продолжил обыск. Мне хотелось найти фонарь или хотя бы спички, чтобы сделать факел, но ни того, ни другого обнаружить не удалось. Зато из-под кресла я извлек пехотный лучемет того самого калибра, что убил водителя. Бесполезный кусок металла. Батарея на нуле, но ствол еще теплый.
Недавно стреляли. Есть вероятность, что смертельный выстрел, убивший водителя, был произведен не сверху, а снизу. То есть водитель застрелился сам. Какая разница? Мне следовало в первую очередь думать о себе.
Я был еще жив и нуждался в медикаментах и оружии.
Почему-то вспомнилась старая как мир игра «Дум». Осталось всего десять процентов жизни, а поблизости нет ни аптечек, ни патронов. Очень похоже на мою ситуацию. На секунду возникло ощущение, что и сам я ненастоящий, что кто-то управляет моими действиями, неторопливо нажимая клавиши и время от времени прихлебывая кофеек со сливками из большой красивой чашки.
Во рту появился привкус кофе. Захотелось сойти с ума.
По-прежнему ведомый в большей степени инстинктом, чем разумом, я выскользнул из уютной теплой кабины обратно в грозную тьму. Снова пришлось ждать, пока привыкнут глаза. Через некоторое время я разглядел в десяти метрах справа средний строительный танк.
Такие используют для скоростного пробивания тоннелей через горные хребты. Строительные танки обычно оснащены мощным лазерным вооружением, предназначенным сверлить, резать и плавить самую прочную породу, и имеют очень крепкий корпус на случай, если эта самая порода завалит машину где-нибудь в сердцевине горы размером с марсианский Олимп. Трудно себе представить силищу, способную повредить подобное чудовище. Однако танк был раздавлен и сейчас больше всего напоминал гигантскую кучу расплющенного и местами расплавленного пластилина.
Я двинулся в обход танка. Позади него стоял фургон с переломанными осями и разъехавшимися в стороны колесами. Я подошел к толстой металлической двери и дернул за ручку, в лицо ударил запах горелой изоляции, раскаленного железа и густой аромат спирта. Стараясь оставаться вне зоны возможной стрельбы, я с опаской заглянул внутрь фургона. В кресле, стоящем перед большим треснувшим по диагонали экраном, кто-то стонал.
В мертвенном синем свете аварийных ламп я разглядел руку, свисавшую с подлокотника, и черную лужу крови на полу. Стоны прекратились.
— Кто здесь? – равнодушно спросил усталый мужской голос.
— Рядовой Ломакин. – Я переступил порог и приготовился прыгнуть вперед, если кресло развернется слишком резко. – Бывший рядовой. За военные преступления приговорен к смертной казни.
— Как я понимаю, приговор приведен в исполнение? – В темной поверхности монитора отразилось бледное худое лицо.
— Да, приведен, – тихо сказал я, осознавая, что ответ звучит довольно глупо.
