Василий Кононюк - Шанс? Параллельный переход
Время неторопливо капало, как вода из испорченного крана, рана на ноге ныла и дергала, я пытался представить, что стал безбрежным океаном, могучим и спокойным, которому по барабану все, что ноет и дергает. Каждый был занят своим делом: рана — ныла, я — пытался. И тут далекий гул, характерный для конницы, прервал это времяпрепровождение и заставил меня, дергаясь вниз, вверх, вправо, влево, разгонять кровь по застоявшимся мышцам и приводить организм в боевую готовность. Поскольку перед отрядом метров за двести — триста должен был следовать передний дозор, внимательно прислушивался, чтобы, пропустив его, вовремя поднять крышку. Отряд следовал, судя по звукам, ходкой рысью, и на все про все у меня оставалось меньше минуты.
* * *Айдар скакал, погруженный в невеселые раздумья, связанные с недавней беседой. Крымчаки пообещали, что вернутся весной, когда появится трава, и приведут с собой не меньше девяти сотен клинков в набег. Сколько еще будет других загонов, они не знают, но они пообещали обыскать здесь все и найти казаков, нанесших им обиду. Айдар не стал им ничего говорить — пусть ищут: этот лес с той стороны, который неверные называют Холодный Яр, проглотит их девять сотен и не заметит. Если они сумеют выехать оттуда живыми, тогда поймут, что нужен не меньше чем тумен бойцов, чтобы обыскать там все, а не девять сотен их пастухов, которых они приведут с собой. За то, что они получили и еще получат, пусть благодарят своего жадного купца. Этот тупой ишак захотел обмануть Айдара — послал казаков еще раз за добычей. Видно, подкупил моих людей, что смотрели за ним, и остался стоять на месте еще семь дней. А со мной бы рассчитался как за одну партию. Эти дети собаки думали, что они у себя в Крыму. Тут мои люди на день стадо овец боятся к берегу подогнать, а они неделю сидели на одном месте!
Но не только это беспокоило Айдара. Было что-то не так в разговоре с казаками. Он долго думал, пока не понял: они не воспринимали его как врага, хотя должны были, — у них в руках Фарид, Айдар знал это. И уже в десятый раз он перебирал в уме: что они могли узнать у Фарида такого, чтобы перестать обращать на него внимание? И в десятый раз у него выходило, что Фарид обещал им найти надежного человека, который его убьет. В том, что эта лиса может такое придумать, Айдар не сомневался. Но то, что казаки Фариду поверили, — его смущало: не были они похожи на доверчивых овечек. Что-то не хотело сходиться в этой головоломке. И поэтому желание покончить с этой неожиданно возникшей проблемой, которая принесла столько неприятностей, стало для Айдара непреодолимым. И он знал, что решит ее. Пусть нет Фарида, но и у него есть хорошие знакомые среди казаков. И новые появятся. А слава про удачливого хлопца по имени Богдан разнесется среди казаков. И рано или поздно найдется тот, кто проведет его воинов тайно к их селениям, чтобы застать врасплох, и тогда мы посмотрим, кто будет смеяться последним.
От этих мыслей злая улыбка мелькнула на лице Айдара, когда его конь поравнялся с этой странной свежей могилой, кем-то насыпанной возле тропы, по которой ездят охраняющие этот берег разъезды. Знакомый щелчок спущенной тетивы о плечи лука заставил руку инстинктивно потянуться к щиту, а голову попытаться наклонить вперед. «Засада!» — успела мелькнуть мысль, а за нею — понимание, что стрела летит в него. Острая боль и темнота заслонили окружающий мир. «Неужели это все? Как просто…»
* * *Мне с трудом удалось вовремя собрать самострел и прицелиться, а Айдар поравнялся с могилой. Попасть в лицо за пятьдесят шагов из пристрелянного самострела — задача не бог весть какая сложная, но и малейшей небрежности не прощает. Задержав дыхание и взяв прицел, нажал спусковую планку и, уже следя за стремительным росчерком стрелы, понял, что попал. Все-таки насколько легче стрелять из самострела, чем из ружья. Ни тебе отдачи, ствол вверх и вправо не тянет, вероятность ошибки при правильном прицеле нулевая. Мои руки разбирали самострел, отрезали лук и затягивали запчасти под землю, а глаза рассматривали поднявшуюся после падения Айдара суету, которая быстро закончилась, и, видно, кто-то из десятников начал отдавать команды. Прикрывая крышку и поправляя траву, я перестал видеть, что творится надо мной, но звуки разъезжающих всадников постоянно доносились до меня.
Потянулись тягучие минуты ожидания. Еще днем прикидывая дальнейшее развитие событий, я понимал, что простой жизни не будет. Обыскав окружающую степь, сопровождающие Айдара воины потом, скорее всего, разделятся. Либо пошлют гонцов в основные кочевья, либо повезут Айдара в его кочевье, но часть бойцов продолжит поиск следов и, скорее всего, останется на ночь, чтобы с утра, дождавшись подмоги, продолжить это занятие. Завалившись на бок и освободив раненую ногу, почувствовал себя почти счастливым и даже забылся в каком-то странном полусне, в котором вокруг моей ямы громко топали ногами татары. Единственное, о чем я молил Бога, — чтобы никто не разложил костер над моей лежкой: иначе придется торчать тут лишние сутки.
Когда я очнулся, вокруг стояла тишина. Не представляя, сколько времени провел в бессознательном состоянии, начал потихоньку приподымать крышку и осматриваться. Ситуация могла быть хуже, но не намного. Горело два костра — один из них в десяти шагах от моего убежища, на противоположной стороне тропинки. С моей стороны тропинки сидели на конях двое часовых, каждый в двадцати шагах от лежки, хорошо проглядываясь на фоне неба и звезд, чуть сдвинутые в сторону леса, так что я получался сзади и сбоку, как раз между ними. Единственной радостью был свежий морозный ветер, который дул над полем, посвистывая в высокой траве, заставляя часовых зябко кутаться в свои тулупы и заглушая практически все звуки.
Осмотревшись, решил выждать еще часок, пока возле костров все заснут, а часовые окончательно промерзнут и перестанут адекватно воспринимать действительность. Больше ждать было опасно: такой нужный ветер мог и стихнуть. Полежав в яме, пока не надоело и давление на мозги не достигло критического значения, вновь начал приподымать крышку и оглядывать окрестности. Вроде возле костров затихли все, лежа на попонах, с седлами под головой. Крышку сдвинул в одну сторону, сам выкатился в другую, первым делом, лежа на боку, скинул стресс. И тут мне в голову пришел классический анекдот про ребе и козу, и я до крови закусил губу, сдерживая истерический смех, сотрясающий мое тело.
Суть истории такова. Приходил к раввину каждую неделю один еврей и постоянно жаловался на свою жизнь, хоть жил он, как и все другие, не лучше, но и не хуже. Раввин пытался и так ему посоветовать, и этак, но ничто не помогало: с упорством паровоза еврей сверлил своему ребе в голове дырку. Однажды ребе, которого это все уже достало, спросил:
— Послушай, а у тебя коза есть?
— Есть, ребе.
— А где она живет?
— Как где? В хлеву, конечно.
— Возьми ее жить к себе в дом.
Через неделю еврей ловит ребе и умоляет помочь, потому что жизнь окончательно дала трещину, коза гадит где хочет, дети ее гоняют по хате, половина мебели уже поломана, второй половине тоже жить недолго.
— А где у тебя коза живет? — спрашивает ребе.
— Как где? В хате, конечно, ты же сам, ребе, велел ее там поселить.
— Переведи ее обратно в сарай.
Через неделю еврей благодарит ребе:
— Спасибо тебе, ребе, наконец-то, первый раз в жизни, ты мне действительно помог.
— А теперь послушай меня. Когда тебе в следующий раз покажется, что тебе плохо жить, возьми в хату на неделю козу. Если после того, как ты ее поставишь обратно в сарай, жить дальше будет плохо, тогда приходи ко мне.
В прошлой жизни мне иногда мечталось, что эту незамысловатую терапию пройдет большая часть населения, которая постоянно ноет, всем недовольная, вспоминая, как раньше было хорошо, но почему-то совершенно забывая, что и тогда они постоянно ныли, как им хреново жить.
В результате из прокушенной губы сочилась кровь, из-за конвульсий смеха мне не удалось достойно справиться с ответственным заданием, и истерическая веселость плавно переросла в едва сдерживаемую ярость. В моей голове начали созревать планы, как вырезать всех спящих татар и перебить постовых. Несколько раз глубоко вздохнув и взяв себя в руки, начал готовиться к эвакуации. Достал из ямы все свое барахло и тихонько задвинул на место крышку. Собрал самострел, примотал лук обратно к ложу, натянул и зарядил. Скрутил овчину и подвесил к поясу. Как мог, руками вытащил и выровнял прижатую крышкой траву. Чувствуя, что понемногу пришел в равновесное состояние, низко согнулся над землей, нырнул в высокую траву и, прислушиваясь к мелодии ветра, с нею в такт двинулся к прибрежному лесу. Зафыркал конь правого от меня постового, на которого ветер понес мой запах, но напрасно татарин вглядывался во тьму: во-первых, он смотрел не туда, куда надо, во-вторых, в темноте ничего не видно, ветер нагнал тучи, и темень стояла антрацитовая. Все мое внимание было направлено на правильную постановку ноги: провалиться в яму, споткнуться и упасть было бы верхом глупости. Медленно, шаг за шагом, расстояние между мной и ночным лагерем увеличивалось, и вскоре опушка леса заслонила все пространство. Зная нелюбовь степных жителей к темным лесам, я не предполагал дозоров возле леса, но на всякий случай, остановившись, просканировал окружающую местность. Чувства опасности не возникало, и я вошел в лес. Вот тут начались настоящие трудности. Привязав кусок веревки к ложу и прикладу самострела, забросил его за спину, чтоб освободить руки. Найдя на ощупь под ногами подходящую палку, одной рукой проверял ею дорогу, второй водил перед собой на уровне глаз, чтобы не напороться на сучок. Медленно ощупывая ногами дорогу, со скоростью черепахи продвигался вперед.