Барин-Шабарин - Денис Старый
— В монастыре пожить тебе надобно, Лешка, вот истину говорю, что нужно Богу молиться месяц-другой, — с такими словами встречал меня Матвей Иванович Картамонов.
— И тебе, дядька Матвей, тоже здравствуйте, — усмехнулся я.
— Какое здравие может быть, коли крестник такой… невезучий. Тебя уже не назовёшь охламоном. Ходют слухи по округе, что и суд ты выиграл, и даже что-то там учудил этакое. Байки разные ходят, но многие тебя лихим выставляют. Явно же, что охламон такого бы не сделал, — Картамонов наклонился ко мне и заговорщицким тоном спросил: — Свеча подожгла дом лучина ли, али всё же… кто-то постарался?
— Очевидно же, дядька Матвей, что постарался, — сказал я и предложил присесть на лавку возле бани. — Бочка со смолой была, и сеном обложено.
— Кто? Порубать нужно! — взревел Матвей Иванович, но моментально сбавил свою воинственность, провожая взглядом крестьянскую бабу, которая заносила в баню штоф водки.
Старый казак жадно сглотнул слюну. Ему явно жонка дома не дает расслабиться. Если жена Матвея Ивановича похожа на его дочь… То я не удивлюсь жесточайшему матриархату в семье Картамоновых.
Сообразительная Саломея, где только была, что я её не видел, уже принесла и вино, и мясо варёное нарезанное, и огурчики, да всё это к штофу водочки. Всё это правильно, гость же в доме… хоть и в бане. Вот только я предпочитаю если уж пить, то никогда не с горя, а по радостным поводам. Впрочем, радость же у меня — крёстный приехал!
А между тем, Матвей Иванович всё более и более хмурился, будто впадая в неистовство. Я уже как-то подумал что это именно так и есть, и приготовился сдерживать гнев лихого казака.
— Кто ж это? Знаешь? — сквозь зубы выцеживая слова, сказал Картамонов.
— Догадываюсь, — ответил я.
— Готов красного петуха пустить? Али даже кровь пролить? — всё таким же голосом мне, и без того желающему мести, говорил Матвей Иванович.
— Готов, дядька Матвей! — с уверенностью отвечал я.
Глава 24
Истинно говорят в народе, что нет худа без добра. И даже сгоревший дом — тоже благое дело. Важно обладать гибкой психикой и смотреть на мир то с одного, то с другого ракурса. Вот и я, выйдя во двор после того, как пришлось-таки немного выпить с Матвеем Ивановичем, по зову природы, смотрел в очередной раз на пепелище и думал, как же это здорово, что после такого пожарища можно хотя бы собрать золы, и немало — отлично подойдёт для удобрения.
За неимением азотных или калиевых удобрений, именно навоз, зола и мочевина — наше всё. Это то, что позволит собрать немного больше урожая и жить пусть не то чтобы очень богато, но сытнее, и даже неплохо расторговаться.
Так что вопросу удобрений я потребовал уделять наибольшее внимание, вплоть до того, чтобы ходить по всем хатам и собирать из печей золу, проверять хлева и птичники на предмет навоза, особенно курятники. У меня в подчинении не самые изнеженные люди, они и человеческие отходы жизнедеятельности также собирают в бочку.
Я решил сразу, не откладывая в долгий ящик, создать что-то вроде селитряных ям. Нет, порох мне не нужен. Купить его можно, даже не очень дорого, хоть в Екатеринославе, а хоть бы и в Луганске, наиболее близком ко моему имению городке. Однако если в такую яму накидать каких ещё листьев, перегноя, мочевины, золы, хоть бы и мха, ещё чего-нибудь, то вот таким ядрёным компостом можно будет удобрять почву, чтобы получать чуть ли не вдвое больше урожая.
Но это пока теория. Нужно проверять, как оно сработает. В прошлой жизни я имел лишь косвенное отношение к сельскому хозяйству. У деда с бабушкой дом в деревне, куда меня засылали не только летом, но и чуть ли не каждые выходные весной и осенью. Лоб я был здоровый, сколько себя помню, так что приходилось впахивать на благо семьи, как та ломовая лошадь.
А у деда иначе нельзя было, да я и не филонил. Он для меня — главный авторитет. Три медали «За Отвагу», Орден Красного Знамени, благодарственное письмо от Сталина. Ну и сам дед — кремень-мужик, слабость мог проявлять только к животным да пчелам, но никогда ни к себе, ни к иным людям.
Так что было где набраться кое-какого опыта. Да-а! Деда бы сюда! Вот кто бы уже через пару лет сделал имение не только прибыльным, а передовым.
— Барин, дозвольте забрать моего барина, батюшку нашего Матвея Ивановича, — обратился ко мне слуга, приехавший с Картамоновым.
— Так спит же! — удивился я. — Что будет с того, что отдохнет? Пускай выспится. В бане протоплено, никто его беспокоить не будет.
Но тот не отступал.
— Простите, барин, но у вас и так горе, пожар. Куда Вам ещё одно… — казак лишь чуть замялся. — И неприятность, стало быть, случится, когда проснется батюшка-то наш.
Я понял, на что намекал казак, сопровождавший Матвея Ивановича Картамонова. Буен мой крёстный отец во хмелю. Он всё-таки влил в себя контрольный стакан водки, эта порция и «сморила» крестного, а до того Матвей Иванович уже проявлял свою горячностью. Наверняка, если сейчас его разбудить, то будет, как медведь-шатун, кидаться на всех и каждого.
— Скажи, человек, а чего ж Настасья Матвеевна не приехали? — спросил я.
Не то чтобы я так сильно соскучился. Но помнится, какую заботу, искренние переживания она выказывала, когда я впервые её увидел.
— Может, я и не должен говорить вам, барин, токмо Анастасия Матвеевна нынче уже сговорена. И батюшка наш не хочет изводить девичье сердце, — пряча глаза, нехотя проговорил казак. — Она жа как завидит вас, так…
Наверное, он ждал от меня, что я сейчас дам какой рубль за такие сердечные сведенья. Но у меня пока что не так много тех самых рублей, чтобы раздавать чужим слугам. Вот была бы информация по Жебокрицкому, тогда бы щедро расплатился. Но больше, чем его пьяный хозяин, слуга вряд ли может знать о нашем с Картамоновыми общем соседе.
И все равно как-то не по себе стало от того, что Настасью Матвеевну так быстро предложили другому. Нет, для меня было бы слишком много счастья — связать свою жизнь с этой девушкой. «Много» можно было бы использовать не как фигуру речи, а как определение массы, и не
