Владимир Романовский - Добронега
Хелье вихрем пролетел сторожку. У Золотых Ворот стража в количестве десяти человек с удивлением заметила надвигающийся на них вихрь. Удивление было огромно и на какое-то время стражники потеряли дар речи. Никто не бежал за луком, никто не вытаскивал сверд. В последний момент, боясь, что вихрь их сметет, они кинулись от него в разные стороны.
Пролетев ворота, Хелье направил коня по Пыльному Спуску на Горку, и конь, снова став конем, а не сверхъестественной силой, служащей неведомым целям, пришел в себя и замедлил бег. Сначала ехали рысью, потом перешли на шаг, и в ста локтях от детинца конь рухнул, изо рта у него хлынула кровь, безумный глаз широко открылся. Хелье, непостижимым образом успевший соскочить, упал, поднялся с трудом, и сперва пошел, а затем побежал, к воротам, на ходу отвязывая мешок. Он показал стражникам дощечку, данную ему Владимиром для прохода в детинец в любое время, и они сразу его пропустили, иначе бы им пришлось туго и неизвестно, сколько из них осталось бы в живых.
Вбежав в терем и щурясь в полумрак, Хелье определил лестницу, о которой ему говорила Эржбета, и взбежал по ней на третий уровень. Нужная ему дверь нашлась сразу – возле нее стоял стражник. Хелье показал ему дощечку.
– Ну и что? – спросил Сольдей.
– Я к Марии.
– Нельзя.
– Что нельзя?
– Мария под стражей.
– А стража – это ты.
– Правильно.
– А у меня вот – дощечка. От Владимира.
– Это дает тебе право входить в детинец, а также выходить из него. А светелка тут непричем. Нужен приказ.
Хелье кивнул и вытащил сверд.
– Сейчас тебе будет приказ, – сказал он.
Но в этот момент дверь распахнулась и Мария, бледная, испуганная, остановилась на пороге. Увидев Хелье, она вскрикнула и чуть не потеряла сознание. Взяв себя в руки, она повернулась к Сольдею.
– Пошел вон, – сказала она. – Хелье, заходи.
Как только она закрыла дверь, Хелье вывалил, не разбирая, содержимое мешка на пол. Серебряный амулет и несколько золотых монет звякнули, рассыпаясь. Хартии разлетелись по комнате. Мария схватила амулет и стала быстро подбирать хартии, сверяясь и сортируя их в нужном порядке. Говорить Хелье больше не мог. Он бросил сверд на пол и, в чем был, повалился на постель Марии. Она едва сдержалась, чтобы не засмеяться истерически. Облегчение, сменившее отчаяние, было вселенского размаха. Она спасена. Она спасена. Спасена.
Собрав хартии в кожаный кошель и повесив себе на шею амулет, Мария снова открыла дверь.
– Беги за служанкой, быстро, – велела она Сольдею.
Служанка оценила обстановку и поняла, памятуя о прошлом разе, что именно ей следует делать. Вскоре в светелке появилось корыто, бочонок с теплой водой, простыни, и галльский бальзам. Мария, покрывшись тонкой легкой накидкой и сунув кошель под мышку, вышла из светелки.
– Пойдем, – сказала она Сольдею.
Тот повиновался.
У выхода из терема им пришлось подождать, пока Владимир поправит подпругу, взгромоздится на коня, и уедет за ворота по каким-то своим великокняжеским делам.
Интермеццо
Потрескивают сучья, летят искры, огонь освещает часть поляны, а время, как всегда, неизвестно какое. Юстиния, не константинопольская, но здешняя, молодая, вульгарная, циничная, насмешливая, обгладывает индюшачью ногу, с остервенением вгрызаясь в почти безвкусное мясо. Чтобы индейку было приятно есть, ее нужно сперва хорошо нашпиговать всяким разным, а потом облить, тоже разным, дать отстояться, и долго со вкусом поджаривать над медленным огнем, напевая что-нибудь элегическое. Но по близости ничего такого нет, чем бы ее, индейку, можно было нашпиговать, вот и приходится довольствоваться тем, что есть, и вкусовые качества отходят на второй план, а главное – насыщение. Юстиния насыщается.
Бесшумно появляется Селена, молча садиться рядом, скрестив ноги, и молча смотрит на огонь. Некоторое время они ждут, а затем прибывает Ликургус в легком боевом снаряжении, волосы схвачены широкой темно-синей лентой, походная сумка через плечо. Не поздоровавшись, он садится напротив женщин.
Пауза.
ЛИКУРГУС. Не знаю, зачем я вам опять понадобился.
ЮСТИНИЯ (сквозь зубы, зло). Другого проводника у нас нет. А жаль.
ЛИКУРГУС. Да, мне тоже жаль. Какие мы все жалостливые.
Пауза.
ЛИКУРГУС (Юстинии, мрачно). Если еще раз ты попытаешься выйти на меня там … (машет рукой в неопределенном направлении) … я ни спрашивать ничего не буду, ни вообще терять время, а просто отправлю тебя на тот свет тут же. Чуть парня хорошего не ухайдакала. Он чудом остался жив – прошагал через весь зал между твоих рептилий. Он ни в чем не виноват.
ЮСТИНИЯ. А мне до него дела нет.
ЛИКУРГУС. А я еще не кончил говорить.
ЮСТИНИЯ. А мен все равно, кончил…
ЛИКУРГУС. Тихо! (Пауза). Так вот, чтобы этого больше не было. Я сам себе хозяин. Никакого зова чтобы по ночам. Понятно?
СЕЛЕНА. Ты несправедлив, Ликургус. Юстиния тебе добра желает.
ЛИКУРГУС. Пусть желает абстрактно, не вмешиваясь.
СЕЛЕНА. Не зарекайся. От гнева Базиля тебя спасли.
ЛИКУРГУС. Когда это?
СЕЛЕНА. Не помнишь?
ЛИКУРГУС. Нет.
СЕЛЕНА. Тогда просто поверь на слово. Может и еще раз помощь понадобится.
ЛИКУРГУС. Помощь ваша не бескорыстна, к сожалению.
СЕЛЕНА. А помощь вообще бескорыстной не бывает. Разве что по глупости.
ЛИКУРГУС. Глупость миром правит. Совместно с иудеями. Вот вы две думаете, что служа этим… волхвам… выгоду свою блюдете. И будет вам счастье и хвоеволие, как только волхвы достигнут цели своей, но это не так. На самом деле вам просто нравится служить волхвам. Как мне нравится служить Базилю. А выгоды нет никакой.
Пауза.
ЮСТИНИЯ. Ладно. Пойдем, что ли?
Юстиния и Селена поднимаются и одновременно смотрят на Ликургуса. Ликургус не двигается с места.
ЛИКУРГУС. Как трогательно. Меня ждут. А вот не пойду я никуда.
СЕЛЕНА (растерянно). Как это не пойдешь? А что же? А как?
ЮСТИНИЯ (возмущенно и испуганно). Ты что, шутить вздумал?
ЛИКУРГУС. А что вы мне можете сделать?
СЕЛЕНА. Это как-то даже странно.
ЛИКУРГУС. Ладно. (Поднимается на ноги). Пойдем, пойдем. Не ропщите, а то на вас смотреть противно.
Он поднимает с земли факел и сует его в огонь. Осматривает зажженный факел. Втроем они идут по короткой тропе, следуют через узкий деревянный мост, перекрывающий какой-то ручей, и выходят к заграждениям. Тут же множество теней приближаются к ним со всех сторон. Селена и Юстиния прижимаются друг к дружке. Юстиния берет Ликургуса за плечо.
ЛИКУРГУС (размахивая факелом). Кышь отсюда!
Тени отстают и рассеиваются. Еще через пятьдесят шагов, у первого заграждения, появляется ратник.
РАТНИК (мрачно, явно труся). Кто идет?
ЛИКУРГУС. Полководец Ликургус с наложницами.
РАТНИК (с облегчением). А, полководец. Безобразить не будешь? А то ведь мне потом за все отвечать.
ЛИКУРГУС. Ага.
РАТНИК. Не безобразь, ладно?
ЛИКУРГУС. Хмм.
РАТНИК. Мне главное, чтоб не безобразили. Ну, хорошо, проходи. А только ты там не очень долго, ладно? За чем пришел, то и делай, и сразу назад. А то беда будет.
ЛИКУРГУС. Какая беда?
РАТНИК. Какая-нибудь.
ЛИКУРГУС. Ага.
Еще через сто шагов случается второе заграждение, но ратника здесь нет. Да он и не нужен, ратник, да и не смог бы он здесь находиться, сбежал бы.
ЮСТИНИЯ (шепотом, Селене). Ты не находишь, что, не смотря ни на что, он очень мил?
СЕЛЕНА (подавляя страх, саркастически). Ты хочешь сказать, что у тебя безупречный вкус?
ЮСТИНИЯ. Это само собой. Но все же?
СЕЛЕНА. Не люблю рыжих.
ЮСТИНИЯ. Он потемнел.
СЕЛЕНА. Не очень.
У третьего заграждения – сразу два ратника, но они спят. За заграждением – деревянный настил, локтей восемь шириной, ведет прямо к воротам. Стены, своды, крыши, лабиринт коридоров, помещения. Где-то раздается гусельный перебор и топот ног – там пляшут. Тут же рядом кто-то что-то горячо доказывает, и кто-то другой лезет драться, возражая. Но вот, пройдя через какой-то проем в небольшое, чистое, и даже неплохо обставленное, помещение, трое находят того, кого искали.
Человек этот не молод и не стар, не строен и не толст, не уродлив и не красив, имеет отвислые усы и бритый подбородок. Он совершенно лысый, но это его не портит и не красит. Сидит он на стуле, закинув ногу на ногу. Одет в длинное темное.
ЛЫСЫЙ ЧЕЛОВЕК. Наконец-то. Бонза!
Из угла выскакивает маленький человечек с бегающими глазами.
ЛЫСЫЙ ЧЕЛОВЕК. Запри дверь.
Ликургус оглядывается – вроде бы, мгновение назад никакой двери в помещении не было, а был проем. Нет, человек по имени Бонза закрывает и запирает именно дверь.
ЮСТИНИЯ (торжественно). Приветствуем тебя, Великий Сакр!
