Евгений Сартинов - Последняя Империя
Али расположился в небольшой комнате за тяжелым бордовым занавесом с узорчатой росписью золотой нитью. На инкрустированным столике перед первым визирем стояло блюдо с фруктами, ваза с восточными сладостями, в углу дышал жаром мангал с противнем, засыпанный раскаленным песком, на котором стояла серебряная турка дымящегося кофе. Вежливо поздоровавшись, Мерфи уселся на низкую лежанку, по-восточному подогнув под себя ноги. Это не составило большого труда: в свое время он долго увлекался йогой, да и сейчас еще, в свои шестьдесят два года, сохранял гибкость и силу молодого человека.
Приняв из рук услужливого слуги чашечку кофе, посол с удовольствием начал потягивать огненную жидкость, наслаждаясь редчайшим вкусовым букетом йеменского мокко и кардамона, характерным только для этого заведения. Еще три года назад он признавал только два вида напитков, виски и кока-колу, но Восток перевоспитал и его, бывшего канзаского сенатора, получившего свой пост в награду за активную поддержку президента Апдайка в его избирательной кампании.
Дегустируя кофе, Джон с любопытством поглядывал на посасывающего мундштук кальяна аль-Сабаха, но ничего не спрашивал. Он знал, что по обычаю беседа должна была начаться только после того, как первая чаша опустеет. Мерфи отметил, что его визави явно не в духе. Затяжки визиря были неравномерны, когда он отрывал губы от мундштука, голова его мелко тряслась — признак неуклонно надвигающейся болезни Паркинсона. Белоснежная борода была одного тона с не менее белоснежной кутрой. Наконец старый араб подал голос.
— Мысли мои скорбны и безутешны. Рушится все, о чем я заботился сорок лет своей жизни. Совет принцев совершил большую ошибку, назначив королем именно Мухаммеда. Все они думают, что он будет лишь пешкой в их руках, но они ошибаются… Еще дед нынешнего короля назначил меня министром нефти, и я делал все, чтобы оправдать его волю, сделать так, чтобы Аравия была могущественна и влиятельна в этом мире. И вот теперь пришел он…
Али неожиданно замолчал, застыв с зажатым в руке чубуком. Чуть подождав, Мерфи позволил себе нарушить тишину вопросом:
— Вы говорите про нового короля?
— Да.
— Но он не декларирует каких-либо особых изменений в политическом курсе страны.
— Это только внешне. Наедине, за вашей спиной он говорит совсем другое. Он фанатик. Все его идеи сводятся к мысли продолжить дело пророка и завоевать для ислама весь мир, и прежде всего вернуть для правоверных Иерусалим. На это он поклялся не пожалеть ни сил, ни финансов королевства.
Теперь уже Мерфи встревожился:
— Как он себе это представляет?
— Не знаю как, но на закупки оружия выделяется двадцать миллиардов долларов.
От этой цифры у посла даже перехватило дыхание.
— И что он намеревается закупить?
— Все. Танки, самолеты, подводные лодки, ракеты всех видов. Самые современные. Кроме того, он хочет закупить несколько заводов по производству вооружения.
Теперь Мэрфи понял все. Оружие у США арабы покупали всегда, но производство тех же самолетов и танков обозначало только одно — Мухаммед хочет быть независим в этой области.
"Дурной знак, — подумал он. — Что же у него на уме, и с кем он хочет воевать? С иракцами? В последнее время они откровенно точат зубы на Эр-Рияд. Но где он возьмет для этого армию? Тут нужно не менее трехсот тысяч хорошо подготовленных солдат, летчики, танкисты. А вся армия королевства едва насчитывает сто тысяч, еще сорок — у Национальной гвардии. Да и зачем саудам подводные лодки? Наш пятый флот практически не покидает Персидского залива".
— И против кого будет направлена вся эта армада? — спросил посол.
— Против всех неверных.
Аль-Сабах медленно повернул голову в сторону своего собеседника.
— Последними будете вы.
— Почему последними?
— Потому что воевать он будет на ваши доллары, получаемые за нашу нефть.
Мерфи хотел задать еще один вопрос, но его собеседник оставил чубук кальяна и негромко хлопнул в ладоши. Звук получился негромким, но к удивлению американца, портьера раздвинулась и два дюжих араба торопливо подошли к визирю и помогли ему встать на ноги. Теперь посол особенно отчетливо увидел, насколько одряхлел за эти считанные дни аль-Сабах. Спина его согнулась, сам он еле передвигал ноги.
Проводив взглядом старика, Мерфи жестом показал застывшему в ожидании слуге, чтобы тот налил в чашечку еще кофе, отщипнул от грозди влажную, темную, как зрачок арабской девушки, виноградинку. Кофе явно прибавило ясности мысли послу, он понял главное.
"Надо немедленно сообщить обо всем президенту. И не в послании, а лично. Завтра же вылетаю в Вашингтон."
Мерфи не обратил внимания на очередного слугу, вошедшего в кабинет. Одет тот был точно так же, как и вся остальная прислуга, в белые широкие шаровары, черную жилетку, но внешне казался гораздо крупнее, с широкими, покатыми плечами истинного богатыря. Американцу оставалось сделать последний глоток, когда проскользнувший ему за спину араб накинул на шею посла белое полотенце и потянул его назад. Мерфи опрокинулся на спину, руками он тщетно пытался разжать удушающие объятия, но в комнату ворвались еще трое, один навалился на ноги посла, второй держал его руки, третий же задрал рубашку американца и большими пальцами нажал на две точки на шее своей жертвы.
Мерфи быстро перестал биться, лжеслуга ослабил полотенце-удавку, посол коротко прохрипел, еще минуты три его тело дрожало в короткой агонии. Наконец он дернулся и замер, откинув голову в сторону.
Приведя в порядок рубашку посла, знаток болевых точек поднял веко американца, удовлетворенно кивнул головой и жестом отослал всех остальных из комнаты. Потом он проверил шею умершего и снова остался доволен. Широкое полотенце не оставило после себя никаких следов, кисти рук и ступни ног американца также не носили следов преступлений.
Жена и дочь Мерфи ни на секунду не поверили в естественную смерть своего отца и мужа, но высокая медицинская комиссия в Вашингтоне не нашла у посла никаких других признаков смерти кроме внезапной остановки сердца. Все доводы женщин о спортивном стиле жизни Мерфи врачи отнесли к типичным преувеличениям любящих родственников.
Али аль-Сабаха казнили через два дня, ровно в полдень, на центральной площади Эль-Рияда. Пяти его ближайшим соратникам отрубили кривым мечом головы над кучей песка, традиционно заменяющим на Востоке европейскую плаху. Престарелого же визиря, как члена королевской семьи, пристрелили из пистолета, дабы не осквернить благородную кровь мечом в руках простолюдина.
ЭПИЗОД 6
Это утро над Алма-Атой выдалось хмурым и ветреным. Было уже семь часов, но на улицах ни души, только ветер гонял обрывки газет и что-то еще белое, невесомое, да остро пахло гарью сожженной резины. Наконец тишину, нависшую над городом, распорол надрывный звук автомобильных двигателей, а затем к ним добавились и какие-то хлопки.
— Вань, опять стреляют, — нервно сказала Анна Пименова, теребя за плечо спящего мужа. Они лежали на разложенном диване, но в одежде, так что вскочить на ноги и подойти к окну было делом нескольких секунд. Отсюда, с пятого этажа, все было видно как на ладони. На площадь, раньше носившую название Дружбы народов, выскочила машина, белая «пятерка». Вслед за ней неслись еще три машины, из них торчали головы и руки людей с пистолетами и автоматами в руках. Звуки выстрелов сразу обозначились резче, злее, и, словно поддавшись этой ярости концентрированной смерти, белая машина пошла юзом. Засвистела беспощадно стираемая резина шин, «пятерка» боком ударилась о парапет большого, квадратного фонтана и встала, надрывно загудев клаксоном. Иван лихорадочно покрутил настройку бинокля, потом замер и выругался.
— Что, что там?! — спросила Анна.
— Похоже, водителя убили, он упал на руль, вот она и гудит.
Тем временем из подлетевших к месту аварии машин высыпали люди, окружившие белую «пятерку» плотным кольцом. Было видно, как один из них дергал дверцы машины, потом сразу несколько человек принялись крушить лобовое стекло. К звону стекла и реву клаксона добавились пронзительные женские крики.
— Люди, помогите! — явно донеслось до Пименовых.
— Ой, не могу, не могу я на это смотреть! — Передернув плечами, Анна отошла от окна, упала на диван, уткнулась лицом в шаль и зарыдала. А трагедия на площади разворачивалась своим чередом. Народу на ней заметно прибавилось. Со всех сторон сбегались люди, большей частью молодые мужчины с характерными азиатскими чертами лица. Первым из машины вытащили высокого человека с седой головой, в строгом черном костюме с галстуком.
— Я его знаю, это Канакбаев, декан факультета, где училась Ленка! — крикнул Иван в зал. — У него жена русская и зять тоже.
