Русь Черная. Кн1. Темноводье - Василий Кленин
«Таможня» вмиг повеселела.
— За мной греби!
На берегу творилась суета. Молодой атаман вообще не понимал, куда идти. Велел своим сидеть на дощанике и быть настороже, но ватажка начала рассеиваться еще до того, как он из вида скрылся. Дурной хватал за руку то одного, то другого: спрашивал, куда идти к приказному. И всякий раз его посылали в разные направления. Наконец, он добрел через валы до жилых построек, где его принял малознакомый десятник и хмуро велел обождать. Часа через два его, наконец, повели в избу. Настоящая крепкая срубная изба, светлая, еще не успевшая закоптиться от черной печи.
Кузнец решил принять его помпезно: на широких лавках в большой комнате сидели человек с десять. Дурному пришлось стоять — для него лавка не предусматривалась. Беглец из будущего с некоторым удивлением обнаружил, что вокруг приказного, кроме Артемия Петриловского и писчика Посохова, теперь обретались почти все новые люди. Кого-то он еще мог припомнить в лицо, но некоторых вообще не помнил.
«Похоже, смог Кузнец избавиться от элиты хабаровой» — не без удовольствия отметил гость.
— Сколь хлеба привез? И какова? — сразу спросил Онуфрий сын Степанов.
— Ржи с два пуда, — гордо ответил Санька, но приказной моментально скривился, и пришлось объясняться. — Мы пашню под Темноводным в три раза расширили, так что большую часть урожая пришлось на семена оставить.
— Что мне слова твои! — воскликнул Кузнец. — От государя ясно передано было: хлеба запасти на пятитысячное войско! А тут и нашему полку на месячишко…
«Ну, не паскуда ли! — еле сдерживался Известь. — Государь это тебе повелел сделать, а ты палец о пале не ударил. Мы ему, считай, дареное подаем, а ему мало…».
Говорить такое в лицо, конечно, не стоило. И беглец из будущего ляпнул прямо:
— Да не будет никакого войска из Москвы. Нам только на себя рассчитывать, Онуфрий. И кормить — тоже только себя…
— Что?! Откуда ведаешь? — Кузнец аж привстал.
Дурной закусил губу. Как же страшно тут пророчествовать! Вот откуда он знает?!
— С Олекминского острожка человечек бродячий до нас добрался, — начал он осторожно плести убедительную ложь. — Там говорят, что еще зимой черкасы запорожские всем миром решили под Москву перейти. Договор заключили. А значит, война с ляхами неминуема. Может быть, и уже началась. Не до Амура теперь государю.
Война с Речью Посполитой началась еще в мае этого года, но такие подробности Дурной знать никак не мог.
Приказного слова найденыша словно оглушили. Он устало опустился на лавку.
— Ишь какой мудрый! — язвительно влез какой-то новый малознакомый есаул. — О делах государевых рассуждает!
Но его намеки не оценили. Войны с Речью Посполитой шли постоянно. И войны эти тяжкие. Так что вряд ли теперь найдет Москва людей и средства, чтобы снарядить на другой край света аж 5000 воинов.
— Чем еще порадуешь? — мрачно поднял глаза Кузнец.
— Ясак привез. Мы к шерти шесть родов местных подвели. Пока немного собрали — около сотни соболей, но в конце зимы, каждый род обещал дать государю по одному сороку хороших зимних шкурок…
— Аманатов привез?
Повисла пауза.
— Нету аманатов, Онуфрий.
— Как нету? А как ты собираешься их в покорности держать? Как с них ясак вытребоваешь?
— Мы договорились, приказной. Дауры признали власть государя и обещали платить ясак, как оговорено.
— Как оговорено?! Мы все ведаем, что ты дурной, но это уж ни в какие ворота! Кто они такие, чтобы с ними договариваться?!
— Люди, — набычился Известь. — И это их земля. Мы к ним пришли, а, значит, и надо договариваться.
— Дурнем был, дурнем и остался. Тимошка, пойдешь с сотней служилых на Зею и объясачишь местных, как положено…
— Нет! — заорал уже Дурной. — Онуфрий, не надо! Мы ведь только договорились…
Он уже видел, как всё построенное грозит разрушиться, и мучительно искал нужные слова.
— Кузнец, ты же ходил по Амуру летом. Много ты видел родов на реке? Тех, которых вы объясачили «как положено». Все уходят к богдойцам. Ни аманаты, ни пушки их не остановят. Не будет у тебя ни соболей, ни хлеба! Ничего не будет — пустая земля. А на верховьях Амура еще хуже — там дауры русским ходу не дают. У Кашинца спроси. Тоже ведь — объясаченные «как положено». Ты ведь помнишь, как там Хабаров прошелся. Так, может, не надо «как положено»? По-другому надо? Поймите, это не Сибирь! Это Темноводье! Тут не получится по-старому…
В избе стало довольно тихо. Санька уже едва не рвал на себе рубаху, стараясь убедить казаков. Прежде всего, самого Кузнеца, который всегда казался ему вменяемым. И, кажется, у него это получалось. Воины сидели задумчиво, пытаясь взвесить свой опыт и новые аргументы…
— Да он на Зею вас пускать не хочет просто!
Петриловский встал, довольный собой и сияющий, как самовар. Казначей шагнул к Дурному.
— Сюда сто соболей привез, а у самого, небось, сундуки ломятся от обводной рухляди?
— По себе меряешь, гнида? — зло процедил Известь.
— Ах, по себе! — протянул Артемий. Казначей был уверен в себе, как шулер, у которого в каждой складке по два туза спрятано. — Что же ты так сторонишься нас? А не от того ль, что там у себя, в Темноводном, атаманом себя провозгласил? А? Не от того ль, что тайные сговоры с даурцами творишь? К ним в гости ездишь. Подарки даришь. Даже обжениться на язычнице восхотел. Или то неправда?
Дурной на миг застыл, пытаясь понять, откуда Петриловский всё знает. А племянник Хабарова сыпал тузами, не останавливаясь.
— Ты дауров огненному бою учил! Пищали им чинил! Или и это неправда? Что, Дурной, вотчину учал себе? Не хочется в холопях ходить, решил сам себе господином стать?
Ситуация накалялась. Как будто, снова он на судилище у Хабарова. И опять тварь Петриловский на него навешивает правду пополам с ложью. Оправдываться? Известь взглянул с ненавистью в глаза казначею и только скривился в презрительной усмешке.
Больно много чести для этой твари!
— Давай, Артюшка! — зло рассмеялся он. — Давай, наговаривай! Кидай свою хулу!
Петриловский слегка растерялся, ибо не ожидал такого странного отпора.
— Только ты, дурак, думаешь, что меня одного под расправу подводишь. А не так всё ныне! Ныне ты одних казаков на других натравливаешь! На кровь
