Сергей Мавроди - Тюремные дневники, или Письма к жене
Разводящий быстро возвращается, следует стандартная процедура обыска (точнее, в сущности, нечто вроде беглого поверхностного осмотра:
«Выложите на стол содержимое сумки… Что у Вас в карманах?..» и т. д.), и он отводит меня назад в камеру. Под непрекращающийся пронзительный и противный вой сирены мы спускаемся вниз по лестнице.
(Сирена эта воет всегда, когда кого-то из заключенных ведут по лестнице. Сигнализируя другим разводящим, что «лестница занята».
Таким образом, заключенные из разных камер друг с другом здесь никогда не встречаются. Даже случайно, по пути к следователю или к адвокату. В других тюрьмах в этом смысле все просто, и внимания на это никто вообще не обращает. И туда, и обратно всех ведут толпой.
Здесь же все очень серьезно. Все бы хорошо, да уж больно громко и противно она здесь воет, сирена эта блядская. Причем, каким-то прямо-таки человеческим голосом. Вот как будто один и тот же краткий фрагмент записи из камер пыток бесконечно прокручивают. «А-аа-а!
А-аа-а!.. А-аа-а!..») Перед дверью камеры разводящий негромко говорит мне (здесь все вертухаи разговаривают обычно предельно вежливо и только вполголоса): «Сразу же собирайтесь в баню». О! Вот это замечательно! Баня — это всегда хорошо. Захожу в камеру, и первое, что мне сразу же бросается в глаза — это двое новеньких.
Небольшой, плотный и довольно уже пожилой профессорского вида мужчина, с окладистой седой бородой, приветливо улыбается мне и протягивает руку: «Здравствуйте, Сергей Пантелеевич! Позвольте представиться: Павел Владимирович». Я пожимаю протянутую руку и кисло улыбаюсь в ответ. (Что это еще за китайщина! «Позвольте представиться…»! Не нравится мне вся эта изысканно-утонченно-гипертрофированно-рафинированная супервежливость и сверхвоспитанность. Слишком обременительно для каждодневного общения в суровых реалиях тюремной камеры. Быстро утомляет и начинает раздражать.) С верхней шконки неторопливо слезает и тоже протягивает мне руку крупный, чуть грузноватый интеллигентного вида парень, лет тридцати пяти. У него небольшая курчавая бородка аспиранта или младшего научного сотрудника (для полноты картины не хватает лишь очков). Представляется: «Сергей!» Ну вот! Этого только не хватало! Еще один Сергей. Да и вообще вся эта публика меня совсем не радует. Явные интеллигенты. А значит бесконечные понты, амбиции и «умные разговоры». Которые мне на хуй не нужны! Мне и своего ума хватает. Причем с избытком. Из-за него-то, блядь, я здесь и сижу! И нахожусь в данный момент не дома, на диване, с женой под боком, как все нормальные люди, а хуй знает где. В камере 305 спецСИЗО? 99/1.
Это же и в страшном сне не приснится! В общем, прав был Грибоедов. В пизду этот ум! Во всех его проявлениях. Даже в виде безобидных внутрикамерных разговоров. Одни от него только горе и беспокойство, от этого ума. Короче, «карету мне, карету!» Прочь отсюда! В другую тюрьму или хотя бы в другую камеру. Где контингент попроще. (Хотя, впрочем, нет, лучше уж не надо. Сейчас, увы, не девятнадцатый век. В карете сегодня отсюда можно, разве что, на Серпы заехать. В карете скорой помощи. Или к Ганнушкину в гости.) Да и вообще. Что толку разговаривать с неудачниками? Если ты такой умный, то чего здесь делаешь? А?.. Короче, не люблю я всех этих тюремных интеллектуалов.
«Доцентов с кандидатами». Ну их на фиг! А предпочитаю им обычных рядовых уголовников. «Синих», как здесь говорят. Убийц и бандитов. С ними все просто. Если тебе приносят колбасу, а им нет, то все понимают, что взамен ты вправе рассчитывать на определенные льготы.
Камеру убирать тебе, к примеру, не придется, телевизор выключать будут, если увидят, что он тебе мешает, и пр. Ну, в общем, тактично люди будут стараться себя вести. Несмотря на отсутствие университетского образования. Все правильно. Ты им — колбасу, а они тебе взамен — некоторые элементарные удобства. Просто и справедливо.
С интеллигентной же публикой все, напротив, очень сложно и запутанно. Тут как-то так всегда получается, что колбаса — колбасой, а телевизор — телевизором. И не скажешь ведь ничего! «Мы же интеллигентные люди!» В результате и с уборкой все как-то непонятно, и телевизор в камере оказывается включен практически круглосуточно.
Все время находится какая-то «очень любопытная передача». Пиздец, короче! Поразительно бестактное и эгоистичное, в сущности, поведение, несмотря на все эти «извините» и «позвольте». На это я здесь тоже уже достаточно насмотрелся. Ладно, может, еще и обойдется. Хотя, чувствуется уже, вряд ли. «Позвольте представиться…»! Твою мать! И еще второй, молодой этот, с хвос… с бородкой. Кандидат-аспирант этот хренов. Не камера, блядь, а какая-то университетская научная кафедра! Специально их, что ли, для меня подобрали? А чего, впрочем, удивляться-то? Конечно, специально.
Решили, наверное, что мне так лучше. Комфортнее. Чего мне, в самом деле, с маньяками и уголовникам сидеть? А тут все же интеллигентные и культурные люди. Общность, блядь, интересов! Тьфу, черт! Короче, надо срочно заказывать себе бируши. Как я у Толи видел. Вставил себе в уши — и порядок. Адью, господа! Au revoir! Приятных философских бесед! Колбасу мне не жалко, а что касается уборок — уберемся, если надо. В конце концов, ничего страшного. Подумаешь! С этими невеселыми мыслями я и отправляюсь в баню. Вдвоем с Максимом Борисовичем. Новеньких, оказывается, сегодня уже водили, так что второй раз бдительные охранники вести их наотрез отказались. Тем лучше! В душевой просторнее будет. Меньше народу — больше кислороду!
Стоя уже под душем, я начинаю осторожно расспрашивать его о новичках. Про пожилого он и сам пока еще ничего толком не знает (его только перевели), а молодой — биолог, с университетским образованием. «Биолог», блядь! «С университетским образованием»! Так я и знал! Это, что называется, в самую точку попал! В яблочко угодил. Как в воду, в общем, глядел. Ну-ну! С образованием угадали.
Посмотрим теперь, что с телевизором и уборкой будет. Через полчаса возвращаемся в камеру. Телевизор, естественно, уже включен.
«Товарищи ученые», раскрыв рот, зачарованно смотрят какой-то очередной убогий и дебильный сериал. Пиздец, короче! Зомби! Я сразу же лезу на шконарь, вежливо, но твердо прошу убавить звук и, сославшись на усталость, заваливаюсь спать. Разговаривать сегодня у меня нет ни малейшей охоты. Наговоримся еще. Время будет. Да и спать действительно хочется. Последние дни у меня какие-то тяжелые выдались, нервные. Надо отоспаться. Я закрываю глаза и под негромкое бормотание телевизора благополучно засыпаю. Слава богу, практически мгновенно. Ладно, посмотрим, что дальше будет.
1 июля, вторник
С утра, как и обещал, приходил следователь. Невероятно! Похоже, у меня началась какая-то полоса. Блядь, но до четырнадцатого же еще целых две недели. Неужели он действительно так и будет теперь каждый день сюда являться? С ума сойти! Ну, раз так, то надо срочно принимать хоть какие-то встречные меры. Раз это теперь надолго… И для начала, например, выяснить у господина следователя, как там насчет прогулки? Мне же положена ежедневная прогулка? Часовая! Ну и плюс, естественно, еще обед с ужином. (Жаль, что завтрак здесь в шесть утра!) Как там со всем этим? Если господину следователю угодно сидеть здесь круглосуточно, питаясь исключительно одним только чувством ответственности и выполненного долга — то это его личное дело. Да и вообще, может, у него сейчас диета? Может, он худеет? А у меня, блядь, никакой диеты нету! Я и так только что из голодовки вышел. Мне, наоборот, сейчас отъедаться надо. Толстеть. Короче, где мои обед и прогулка? Ну, и ужин, разумеется, заодно? Вот все эти вопросы я и задал господину следователю немедленно по прибытии в кабинет. Лучезарная улыбка, с которой он меня поначалу встретил, несколько померкла. — Нет, ну разумеется! А когда у вас тут прогулка?.. Мы некоторое время обсуждаем детали и в конечном итоге сходимся на том, что раньше часа-полвторого дня приходить ему сюда просто не имеет смысла. Прогулка здесь бывает по-разному: когда в девять, а когда и в одиннадцать. А в двенадцать-двенадцать тридцать — уже обед. — А в четыре-полпятого — ужин, — мстительно напоминаю я.
(А нечего меня мучить по восемь часов в день!) — Почему в четыре? По расписанию же в шесть? — удивляется господин следователь, неожиданно демонстрируя прямо-таки поразительное знание местного тюремного распорядка дня. (Я и сам, честно говоря, до сих пор не знал, что ужин здесь, оказывается, по расписанию в шесть. А кто-то, помнится, еще совсем недавно с невинным видом уверял меня, что местные порядки ему «совершенно неизвестны и неинтересны». Ах, Дмитрий Александрович, Дмитрий Александрович!..) — Не знаю, что там по расписанию, а реально ужин здесь разносят в четыре-полпятого. Не позже. И есть я его собираюсь не «по расписанию, а пока он горячий.
