Борис Батыршин - Египетский манускрипт
– Пшек? – немедленно спросил Иван. Поляков он «любил» особо трепетно, почти как англичан. – Пшеки – сплошь жулье.
– Словак, – улыбнулся отец. – Путешественник и авантюрист. Между прочим, умер королем Мадагаскара.
– Ничего себе! – восхитился Ваня. – Ну, мужик дал! Уважаю… А русские авантюристы были?
– Сколько угодно, – ответил Олег Иванович. – Скажем, корнет Саввин. У нас-то о нем почти забыли. Хотя вроде у Акунина было что-то такое…
– Не читал, – покачал головой Ваня. – А чем этот корнет знаменит?
– Да уж знаменит… – И отец устроился поудобнее. – История корнета Саввина презанятнейшая. Сей герой – конногвардеец, гусар – оказался замешан в скандале с кражей бриллиантов из оклада одной иконы. Висела та икона не где-нибудь, а в Мраморном дворце, в спальне великой княгини. И в краже подозревали не полотера или истопника, а ни много ни мало – великого князя Николая Константиновича. Было ему тогда всего двадцать четыре года, и он мило развлекался в семейном гнездышке с девицами сомнительного поведения… впрочем, не об этом сейчас речь. К той краже корнет Николай Саввин, бывший в ту пору девятнадцатилетним оболтусом, никаким боком не относился; дело, как водится, спустили на тормозах – великий князь все-таки. И вот через много лет корнет, успевший к тому времен повоевать добровольцем в Болгарии и даже отличиться под Плевной, вдруг заявляет…
Постой, когда же это было? – перебил сам себя Олег Иванович – Ну да, вроде бы в одна тысяча восемьсот восемьдесят шестом году! В общем, Саввин заявил – или еще не успел, даты я не знаю, – что никакой вульгарной кражи не было вовсе! А был «революционный» заговор, который возглавлял великий князь. И деньги от продажи бриллиантов должны были пойти на дело свержения государя императора Александра Второго. И якобы великий князь самолично передавал эти деньги Софье Перовской![79] А он, корнет Саввин, был поверенным великого князя в революционных делах, – хотя на самом деле только водил ему девиц.
Ну и понеслось. Позже Саввин поставлял – то есть будет поставлять – русских лошадей итальянской армии, но сбежит с деньгами. И самая грандиозная афера: Саввин делает попытку внушить турецкому султану Абдул-Гамиду, что он – великий князь Константин Николаевич и кандидат на болгарский трон. Но – не выйдет; его разоблачат и вышлют в Россию, а там определят на вечную ссылку в Иркутскую губернию.
– Круто! – одобрил Иван. – Может, он и правда революционерам бабки от князя носил? А умер, значит, в ссылке?
– Вовсе нет, – ответил отец. – Не только не умер – но дожил до революции, и уж там… В семнадцатом Керенский (кстати, его старинный приятель) – отправит Саввина в Японию, заключать «секретный мир» с Германией. Мира тот, правда, не заключит, зато в восемнадцатом будет подбивать япошек напасть на Дальний Восток и выбить оттуда большевиков. А ты говоришь – король Мадагаскара…
– И значит, как раз сейчас этот корнет все и затевает? – уточнил Ваня. История ему явно понравилась.
– Ну да, прямо сейчас. Ходит по Парижу и врет направо и налево насчет бриллиантов для «Народной воли» и революционера великого князя.
– Ясно… – задумчиво протянул Иван. – Что ж, если этот Стрейкер – того же поля ягода, что Саввин, и этот, как его… Беневский – мы с ним наплачемся.
– Это уж будь уверен, – кивнул отец. – Да наверняка он нам уже проблемы создал – вот увидишь, скоро выяснится, что это его люди на нас в Сирии охоту объявили. Больше, как ни крути, некому…
Под полом вагона залязгало, заскрежетало – поезд тормозил. Олег Иванович поморщился; он никак не мог привыкнуть к тому, как шумно работает здесь любой механизм.
– Платформа Борки! Стоянка одна минута. Просьба господам пассажирам не выходить из вагонов. Поезд стоит одну минуту! Просьба не покидать вагонов!
– Какие еще Борки? – удивился Иван. – Нет в расписании никаких Борков! Может, сломалось что?
– Да нет, вряд ли. Наверное, почту берут… – начал было Олег Иванович, но вдруг сообразил: – Борки? Ну надо же! Те самые?
– Какие – те самые? – поинтересовался сын. – Опять какое-то знаменитое место?
– И еще какое! – вздохнул Олег Иванович. – Неужели не слыхал?
Иван помотал головой.
– А что там твой Брокгауз говорит? – осведомился отец. – Ты, кажется, уверял, что в нем все на свете найти можно?
Ход был безошибочным – Иван немедленно уткнулся в планшет и принялся лихорадочно перелистывать виртуальные страницы, то и дело выглядывая в окошко – не исчезли там эти Борки, будь они неладны? Может, и искать-то уже нечего?
Борки никуда не исчезали. Зато двинулся поезд: после звона колокола, свистка и крика «Отправля-а-а-емся!» состав лязгнул сцепками и пополз, постепенно набирая скорость.
– Вот они, Борки! – радостно воскликнул Иван. – Нашел!
И принялся читать:
«Борки – село Змиевского уезда губернии, при рч… – речке, наверное? – …в двадцати пяти верстах от Змиева, жителей около тысячи пятисот душ…»
– …И что с того? А, вот, нашел…
«…Получило известность после крушения здесь императорского поезда 17-го октября 1888 года. В этот день в 2 часа 14 минут, на 277 версте от Курска, когда поезд, спустившись с уклона, шел по ровной насыпи… сильный толчок сбросил с места всех ехавших в поезде…»
Иван оторвался от планшета и удивленно взглянул на отца:
– Так что, здесь разбился поезд Александра Третьего?
Отец усмехнулся – кто бы сомневался! – и ласково спросил:
– Какой год у нас на дворе, не напомнишь?
– Тысяча восемьсот восемьдесят шестой, август… – начал Иван и замолк.
– То-то… все понял!
– То есть – поезд еще только разобьется, через два года?
– Наконец-то дошло, – съязвил Олег Иванович. – Не все одному мне в годах путаться…
Иван пропустил шпильку мимо ушей.
– А император останется жив? Верно ведь?
– Верно, останется. Спасение государя объявят чудом и даже построят по этому случаю храм. Во-о-н на той горке.
Ваня припал к окну – поезд, постепенно разгоняясь, проходил мимо просторного, залитого солнцем косогора. Проводив приметное место взглядом, мальчик вновь уткнулся в планшет:
– Точно, тут написано, что на него деньги собрали. Значит, когда писали статью в Брокгаузе, еще не построили? Вот, слушай:
«…У места крушения вскоре был устроен скит, именуемый Спасом-Святогорским. Тут же, в нескольких саженях от насыпи, сооружается великолепный храм… – вот, точно про это место, – радостно закричал мальчик: – Самое высокое место насыпи… – это то место, где во время крушения стоял великокняжеский вагон, из которого выбросило невредимою великую княжну Ольгу Александровну…»
– Да, вот где-то здесь он и будет стоять… – кивнул Олег Иванович. – Пока не взорвут.
– Как – взорвут? Кто? – возмутился Иван. – Большевики? Так же, как и храм Христа Спасителя?
– «А часовню тоже я развалил»? – поморщился отец. – Заладил, понимаешь: «большевики» да «большевики»! Немцы, в сорок третьем… хотя точно не скажу. Может, и правда наши. Дело было во время войны, тут такое творилось – не до храмов было. Потом он полвека простоял без купола, пока в двухтысячном его не восстановили.
– Так, значит, там он и стоит? – поинтересовался Ваня.
– Не знаю, – пожал плечами отец. – Наверное. Куда он денется? Это же Харьковская область… то есть губерния.
– Значит, Украина… – протянул мальчик.
Олег Иванович поморщился. Не хотелось вспоминать о том, что творится сейчас в этих краях в их времени.
Иван, к его облегчению, не стал развивать тему.
– А государь даже и не пострадал! Вот тут написано:
«…Все бросились их разыскивать и вскоре увидели царя и его семью живыми и невредимыми. Вагон с императорскою столовою, в которой находились их величества с августейшими детьми и свитой, потерпел полное крушение. Вагон был сброшен на левую сторону насыпи и представлял ужасный вид: без колес, со сплюснутыми и разрушенными стенами, вагон полулежал на насыпи; крыша его лежала частью на нижней раме…»
– Говорили, – добавил Олег Иванович, – что Александр Третий, обладавший недюжинной силой, держал на плечах крышу вагона, пока его семья и другие выбирались из-под обломков.
– Здорово! – удивился Ваня. – Крышу вагона – и на плечах? Это же какой бык был!
– Еще бы, – кивнул отец. – Его вообще богатырем называли – не то что худосочный Николай.
– Так, значит, государь совсем нисколечко не пострадал?
Олег Иванович покачал головой:
– Не сказал бы. То есть во время самого крушения он остался невредим, но стал жаловаться на боли в пояснице. Оказалось – при падении государь повредил почки. А через шесть лет простудился, заболел нефритом и умер в своей любимой Ливадии. Такая вот история…
