Михаил Гуткин - Инструктор ОМСБОН
103.
После дружного одобрения плана действий мы в течение часа провели примерное распределение целей и времени налетов на них. А потом сразу выслали обоих радистов, разбив для скорости большую радиограмму на две части. Главное было передать информацию в центр, поскольку на прием наши рации работали гораздо чаще –для приема не нужно было уходить из отряда и маскировать радио. Надо сказать, что центр сработал очень оперативно. Наши радисты только вернулись в отряд после передачи, и на первом же приеме мы получили согласование наших действий, а так же перечень отрядов, которые должны будут принять в них участие. Их оказалось больше, чем мы рассчитывали, поэтому танцы обещали быть очень веселыми. А пока нам осталось решить одну задачу – как правильно организовать засеки. Дело было в том, что наш отряд был заметно механизирован, а засека – она ведь будет работать в обе стороны. Немцы не проедут, но и наши автомобили и мотоциклы не проберутся. Вот эту задачу со многими неизвестными и нужно было решить. По предложению Ерохина мы к решению этой задачи привлекли саперов. Все равно в основном это работа именно для них. Задача была сформулирована примерно так: «Нужно в проходимых для танков и автотранспорта местах организовать такие завалы из деревьев, которые при необходимости знающие люди могли бы быстро растащить, а потом снова стащить вместе.» Дополнительные ограничения включали такие требования, как создание с помощью завалов ложных направлений движения отряда.
Надо отдать должное нашим саперам. Примерно за пару часов они продумали схемы засек, причем Калюжный предложил очень оригинальную их организацию. Поваленные деревья скреплялись между собой небольшими кусками веревок. Если знаешь, где и как эти веревки расположены, то завал можно разобрать очень быстро, а если не знаешь – «Пусть неудачник плачет"1. При этом наши мины и снайперы «помогут» немцам в эффективной разборке завалов. Конечно, много раз одним и тем же завалом не попользуешься, но и пары раз вполне должно хватить. Потом просто поменяем маршруты, а, в самом крайнем случае, и базу.
За всеми этими совещаниями я и не заметила, как прошел очередной день. Выбравшись вместе с другими участниками совещания после обсуждения наружу, чтобы подышать перед сном чистым холодным воздухом, я к своему удивлению обнаружила, что уже полностью стемнело, а отсутствие облаков позволило сквозь кроны деревьев наблюдать удивительно чистые участки звездного неба. Я даже увидела, как с неба далеко-далеко упала небольшая звездочка, и поэтому совсем не удивилась, услышав, как кто-то вполголоса напел хорошо знакомые слова:
– «А для звезды, что сорвалась и падает»,
и, включаясь в пение, закончила строчку дуэтом:
– «Есть только миг, ослепительный миг».
Вот тут меня словно ударило током! Кто же это такой, знающий песню, которая появится только лет через тридцать? Повернула голову и в темноте с трудом различила, что на меня с удивлением таращится не кто иной, как Калюжный. Вот теперь для меня все встало на свои места. И его непонятная грамотность, и даже крестик на шее без положенных молитв, и многое другое. Осталось только провести допрос с пристрастием, причем тянуть с этим явно не стоило. Я подошла к нему вплотную и несильно, но вполне ощутимо ткнула его кулаком в ребра.
– Пошли, боец Калюжный, поговорим.
Он кивнул и пошел за мной в мой кабинет. Там я поставила у входа часового, приказав никого ко мне не пускать в течение часа, так как у меня будет важная беседа с бойцом. Что при этом часовой подумал, меня не интересовало. Мы прошли из большого кабинета в мою комнатку, там я уселась на топчан, а Калюжного усадила на стул и начала.
– Ну, давай, теперь все рассказывай. Люблю на ночь страшилки послушать.
– А что рассказывать, товарищ лейтенант? Вы ведь сами оттуда же.
– А вот кто из нас и откуда, сейчас и определим. Начнем сначала. Ты из какого года?
– Из 2007.
– Каким образом попал в прошлое?
– Понятия не имею.
– Так, это понятно, а что именно произошло?
– Мы с приятелем после окончания института решили отметить первый летний отпуск – покататься по Белоруссии на мотоцикле. Он за рулем, а я сзади с рюкзаком. У него тут родня в разных городах – вот мы и переезжали из города в город. Но в одном далеко не прекрасном месте на шоссе вдруг упало дерево, а скорость у нас была приличная. Меня вынесло и крепко приложило о какой-то ствол. Сколько я пролежал и где именно – так и не узнал.
-
1) Ария Германа из оперы «Пиковая дама».
104.
– Меня в лесу подобрал дед Охрим и притащил к себе на хутор. Он там жил один и держал пасеку. С огромным трудом мне удалось у него выяснить, что я без сознания провалялся примерно неделю. Да потом еще две недели еле-еле приходил в себя. Пан Квасневский был очень этим недоволен.
– Пан Квасневский, – не выдержала я. – Так в какой же год ты попал?
– Придя в норму, я это выяснил. Оказалось, что я попал в весну 1939 года.
Ничего себе! Разница в годах совпадает с моей. Наверное и место недалеко.
– А где это произошло? Где вы ехали в этот момент на мотоцикле?
– В 2007 году ехали по дороге из Барановичей в Гродно, а точно, в каком месте была авария, я так и не узнал.
– Так вот, боец Калюжный. Я попала в прошлое точно так же и, скорее всего, точно там же. Только со сдвигом в два года. Но извини, что прервала. Продолжай.
– Так продолжать особо нечего. Охрим с помощью меда и еще каких-то лесных препаратов вылечил меня и выдал за своего племянника. Поскольку на пасеке добавился еще один бесплатный работник пан Квасневский, на которого работал Охрим, не возражал. Так на меня и паспорт оформили. Но вот осенью, когда напали немцы, меня хотели в армию призвать, но я вовремя спохватился. Нечего мне было в польской армии делать. Воевать за них не было никакого желания. Поэтому дед Охрим отвел меня в глушь леса, где я поставил шалаш. Он хотел, чтобы я соорудил что-то более капитальное, но я-то твердо знал, что скоро всех поляков отсюда прогонят и Белоруссия отойдет к СССР, поэтому надолго в лесу оставаться не хотел. В конце сентября я вышел из леса, попрощался с Охримом и поехал в город, устраиваться на работу и учебу.
– На какую учебу? Те же институт закончил?
– Так это я в 2007 году закончил, а в 1939 я был деревенским парнем без всякого образования. Ну, немного грамотным. Чтобы себя проявить, нужно было для начала получить аттестат о школьном образовании. А иначе попал бы в НКВД и кранты. Извините, товарищ лейтенант.
– Да, может, это так бы и было.
– Я поступил работать на МТС помощником слесаря и стал учиться на вечернем. Вот тут у меня произошел первый облом.
– Что за облом?
– Сама понимаешь, что с физикой и математикой у меня было все в порядке.
Я заметила, что он перешел на ты, но решила пока не обращать на это внимания, чтобы не сбить с толка. Потом проведу разъяснительную беседу.
– Но кроме этого в школе изучали еще много других дисциплин. Так вот, если с русским и литературой я еще кое-как справлялся, то история РКП(б), география и иностранный стали проблемой.
– А иностранный почему? Ты что, в институте английский не изучал?
– В том-то и дело, что английский, которым, между прочим, владею свободно. А тут в школе только немецкий.
Я вспомнила свои мучения с немецким, и на время заткнулась.
– Поэтому в 1940 году аттестат получить не смог. Успел только в 1941 перед самым призывом в армию. Ну а дальше все по анкете.
– Так, для первого раза достаточно. Только ты забыл сказать, какой институт закончил.
– МИФИ, московский инженерно-физический. Факультет Т, экспериментальной и теоретической физики.
– Знаешь, я сама – недоучившаяся студентка МЭИ. Знаю, что в моем институте основная специализация – энергетика. Хотя есть еще автоматика, электроника и радиотехника. А какая основная специализация в твоем МИФИ?
– Грубо говоря – атомная бомба.
Вот тут я бы точно грохнулась на пол, если не сидела твердо на топчане. А потом в голову пришла одна жуткая мысль, от которой меня уже заранее бросило в дрожь. Я вспомнила, чем сама занималась в «свободное время» перед самой заброской в тыл к немцам. И вкрадчивым таким голоском задала вопрос.
– А скажи-ка дружок. Пока ты жил и учился в этом времени, ты не пытался для памяти записать какие-либо формулы, выкладки, теории. Ну так, чтобы в нужное время легче было вспомнить.
И тут же рявкнула.
– И не вздумай соврать!
Судя по тому, как он дернулся, ответ стал очевиден. Сам Колюжный это понял и с тоскливым выражением кивнул.
– Пытался, исписал пару тетрадей средней толщины.
– И где ты эти тетради спрятал? У деда Охрима?
– Нет больше деда Охрима. При отступлении наш батальон прошел через его хутор. Точнее через то, что от хутора осталось после бомбежки. Но я, естественно, там и не думал прятать. Спрятал недалеко от того шалаша, в котором скрывался, как Ленин в Разливе1).
