Чжунгоцзе, плетение узлов - Татьяна Никитина
Холод моря Бэймин,
Одиночество гор Куньлунь,
Сновидение, миф,
Целый мир, обращенный в золу:
Я ее достаю
Из остывшей жаровни в углу,
Где находит приют
Заблудившийся солнечный луч,
Прорастая сквозь ил —
Белый лотос — он хрупок и чист.
Не испачкает пыль
Заходящего солнца лучи —
Твой привет для меня
Из-за пиков пустынных Куньлунь —
Эти отблески дня,
Что, не грея, горят на полу.
А с течением дней
Каждый вздох, каждый стон, каждый миг
Превращаются в снег
И ложатся за морем Бэймин.
Нежата похлопал Юньфэна по руке. Помолчал немного и сказал:
— Я приготовлю травяной чай. А то, что за гостеприимство без угощения?
— Разве это возможно?
— Раз уж ты оказался здесь, можно попробовать.
Он налил душистый настой в глиняную канопку и подвинул Юньфэну берестяной туесок с медом. Юньфэн подцепив мед деревянной ложкой, задумчиво смотрел, как стекает тягучая струйка, слабо поблескивая в тусклом свете лампады.
А проснувшись, Юньфэн долго еще ощущал аромат мяты и смородины, вкус северного цветочного меда.
[1] Пс. 72:28
[2] Здесь отсылка к Иоанну Златоусту, Письма Олимпиаде, письмо 2
[3] Иоанн Златоуст, там же.
[4] Бо Я прекрасно играл на цине, и у него был друг, Чжун Цзы, тонко чувствовавший музыку. Когда Бо Я, играя, представлял горы, тот видел горы, когда представлял реку, друг слышал реку. Когда Чжун Цзы умер, Бо Я порвал струны на цине, сказав, что ему больше незачем играть, ведь нет больше человека, способного его понять.
Глава 18. Ди-тай и Тайфэн. Знакомство.
В этот день он уже и не помнил точно, в который раз отмечал годовщину своего изгнания — три тысячи лет? Четыре? Владыка не считал это наказанием. Это было поручение, это была служба, долг. Теперь он сидел на холодном валуне и, катая в ладонях осколки известняка, делал и них пестрые камушки, похожие на перепелиные яйца. Никогда прежде не знавший скорби, не умевший тосковать. Имевший множество прозвищ и только одно тайное имя. Уже много тысяч лет его звали Ди-тай — маленький небесный правитель.
Конечно, он находил радость в этом служении, он не роптал: можно ли ропать на Владыку? Но жизнь людей так горька, так печальна, так мало в ней света и утешения — что он мог сделать для них, чем помочь? Маленький беспомощный хранитель священного источника.
Вдруг рев и грохот покачнули обломок скалы, на котором он сидел. У подножия горы что-то происходило. Ди-тай кинулся вниз и через несколько мгновений стоял, наблюдая за схваткой темного духа и другого существа, перемещавшегося столь стремительно, что Ди-тай не мог толком разглядеть, человек он или нет. Чудовище извивалось змеиным телом, загребало землю когтистыми лапами, разевало клыкастые пасти, истекая отравленной слюной: словом, все было, как обычно, ничего удивительного. А прыткое человекообразное существо скакало с дерева на дерево, с камня на камень и метало в монстра полупрозрачные острия, прощупывая слабые места на его броне. Ди-таю ничего не стоило парой движений расправиться с чудовищем, только он медлил, не желая мешать человечку: тот уже нашел уязвимое место и готовился нанести смертельный удар. Но ни он, ни Ди-тай не заметили, как злой дух выбросил вперед хвост. Монстр, обхватив своего врага, стиснул так, что кости затрещали.
Ди-тай метнул в чудовище Имя Владыки, и злой дух, отшвырнув своего пленника в сторону, кинулся на Ди-тая. Еще две ослепительный вспышки Имени, и монстр рассыпался в прах. Ди-тай подбежал к лежащему без движения человеку. Тот был жив, и Ди-тай, подхватив его на руки, отнес к себе.
…Тайфэн бродил в этой мутной тьме среди стонов и вздохов, не зная, где выход. Он бы, пожалуй, так и не смог оттуда выбраться, если бы не светлое лицо, появляющееся рядом время от времени, не прохладные сияющие ладони, касающиеся его лба. Они давали ему силы, надежду и показывали, куда идти. Тайфэн спотыкался, падал, спеша за проводником, кричал ему: «Не уходи!»
— Да никуда я не ухожу, — сказал Ди-тай и погладил Тайфэна по волосам. — Куда я уйду? Это же мой дом.
— Не уходи, — шепнул Тайфэн снова и открыл глаза.
— Ну вот и хорошо, что ты проснулся. Выпей, — Ди-тай подал чашку, и Тайфэн, доверчиво глотнув, сморщился от горечи. — Ну-ну, тихо, надо выпить. Потом дам запить. Давай, ты уже взрослый дух, нечего капризничать.
Тайфэн, хмурясь, выпил все и получил в награду чашку воды, которая показалась ему слаще меда.
— А теперь спи.
— Не уходи, — повторил Тайфэн.
— Не уйду я, не уйду. Буду сидеть тут рядом с тобой, пока окончательно в себя не придешь. Может, выйду ненадолго, а так буду здесь. Отдыхай.
И Тайфэн провалился в забытье.
Когда он снова очнулся, в комнату смотрела убывающая луна, а рядом никого не оказалось. Тайфэн сполз с постели и, согнувшись и еле передвигая ноги, побрел в темноте наугад. Он толкнул какую-то дверь и чуть не вывалился в ночной сад, журчащий стрекотом сверчков, переливающийся шелестом листвы, наполненный ароматами трав и цветов, вздохами влажной благоуханной земли, прозрачным лунным светом. И среди всей этой ночной трепетной жизни в сияющем ослепительном луче, летящем с неба, как водопад, с таким же потрясающим мир сокрушительным музыкальным грохотом, стоял дух — и Тайфэн был готов поклясться, что видит у него за спиной белоснежные крылья, усыпанные каплями росы.