Детство 2 - Василий Сергеевич Панфилов

Откинувшись назад, смотрю некоторое время на монитор, и рука тянется закрыть окно, но…

…что-то заставляет меня вбить в поисковую строку «Виды анархизма».

Проснувшись, лежу на кровати, пока подробности сна медленно истаивают.

— Тьфу ты, — символически сплёвываю на пол, — приснится же!

Настроение препоганейшее. Вроде как и неплохо, узнать что-то новое о собственной же прошлой жизни…

…но блять, как же не вовремя!

Нет ощущения Чуда Рождества. Пропало. Есть дурацкое послевкусие от смешавшихся воедино воспоминаний и убеждений взрослого парня, и мальчишки двенадцати лет, воспитанного в иных условиях.

Единственное – за табачищем спросонья не потянулся. Наверное, к тому времени уже всё. Бросил. Хоть так!

Отошёл мал-мала, разбудил дружка, да и выполз из комнаты умываться, натянув на морду лица хорошее настроение. Лицедействую, значицца. А чего? Не портить же людям праздник? Раньше я завсегда в церквах искренне молился. Не иконам и такому всему, а вообще. Боженьке своему, а не этому – гневливому из Ветхого Завета.

«Без посредников», — вылезло из подсознания. Ну… да, вроде того. Одному всё равно чище как-то было – хоть в лесу, а хоть бы и так. Вот я, вот Боженька, и никого меж нами. Без людей вокруг. Мои мысли, моя душа.

Праздничные богослужения наособицу. Трепет такой внутри, торжественность момента. Проникался.

А теперь всё. Торжественность, поют красиво, одёжки праздничные. А никак. Даже с эмпатией. Торжественность есть, но она чужая, обрыдлая, камнем на шее. Навязанная.

Вышел из храма задумчивый, а со стороны посмотреть, так и благостный. Наверное. Старушки, да всякие тётушки богомольные вроде умилённо смотрели.

Решил для себя, што пока – да! Потому как по закону должен быть православным, и церковь посещать. Потом не знаю. Чего хочется? А просто – свободы от принуждения!

Сон этот чортов! Насколько проще быть – как все. По течению. Не думать. Не знать.

— Ну што? — переходя на московский простонародный говорок, подмигнул дядя Гиляй после трапезы. — На ёлочный базар?

Я ответно заулыбался.

«Улыбаемся и машем», — вылезла непрошеная мысля, которую подавил на корню. Нельзя! Набатом в голове лупит, што нельзя портить людям праздник! Митра там или што, а для них – душевно, и потому богоспасительно!

И Санька. Сияет мордой лица. Всё! Ну то есть с опекой ещё оформляется пока, но уже всё – дяде Гиляю! И со мной рядышком. Кровать вторую в комнату поставили. Тесно, но вот уж точно – без обид!

Так с совестью и договорился – не Рождество праздную, а Саньку рядышком. Снова вместе. Снег под ногами хрустит морозно. Свеженький, не обтоптанный ещё! Вон, падает. Идём неспешно, валенки вкусно обминают снег. Прохожие улыбчивые, благостные. Приветствуют, даже и вовсе незнакомые.

— Христос родился!

— Славим его!

Дядя Гиляй, Мария Ивановна, Надя, Санька… семья. Вроде как. Или без вроде?

Отошёл немного.

«Эмпатия», — шепнуло подсознание. Ну, пусть… всё равно настроение, а не так себе, впополаме с меланхолией и самоедством.

Надя промеж родителей идёт, Санька справа от Владимира Алексеевича, только иногда вперёд забегает. Я чуть сзади, приотстал.

Надя, ну ребёнок совершеннейший! Трещит! Со всеми разом, и ведь што интересно – со всеми и успевает. Ну да это известный бабий фокус.

До площади Трубной дошли пешком, тут рядышком. А ёлок! И Мишка. Стоит рядышком с Федул Иванычем, улыбается!

Понимаю вроде, што взрослые договорились на условленное время, а Чудо! Пусть не Рождественское, но на сердце сразу теплее стало. И улыбка на морду лица такая, што чуть не треснула.

Попхались кулаками в бока и плечи, поздоровкались, да так вместе и пошли. Вроде и виделись позавчера только, а хорошо вышло! Душевно.

— Уговаривались, — Пономарёнок махнул головой в сторону взрослых. А сам сияет, как лампа керосиновая в ночи.

Ёлищи – ух! В лесу небось обходишься, штоб такие найти! Одна на десяток, а то и не один. Ровненькие, свечами зелёными вверх, юбки их игольчатые кружевами легли ровнёхонько. А дух какой! И снежок сверху падает. Не захочешь, а залюбуешься!

— Какая приглянулась? — оборотился дядя Гиляй ко мне.

— Вот, — я подбородком на Саньку, — художник растёт! Пусть с Надей и выбирают.

Опекун улыбнулся только, да и по голове меня погладил. Приятно! И стыдно немножко. Взрослый уже!

А потом раз! И знакомцы. Старые ещё, когда у Дмитрия Палыча жил. Здороваются со всем вежеством, ну и я ответно. Уважение в глазах, а потому и лестно немножечко. И неловко почему-то.

Ёлку на извозчика, потом дворник помог втащить. Здоровенная! Под самый потолок, и распушилась так, што чуть не пол гостиной. И красивая.

Наряжать взялись всем миром, даже и вредная горнишная. Украшения все-превсе самодельные, ну вот ни единой покупной!

Нарядили, а потом Мария Ивановна рассказы Рождественские читать взялась. Нравоучительные. У меня сразу думки забегали, но по-своему, а не по-писаному.

— Ступайте во двор, — отпустила нас хозяйка дома, — да не заиграйтесь! Вечером на богослужение, всю ночь стоять. Или может, подремать ляжете?

Надя задумалась было, но решила-таки на улицу, вслед за нами. Я только к себе зашёл, да в шкатулке двести рублей взял. Мы с дядей Гиляем договорились заранее по таким делам – если я зарабатываю, но и тратить могу сам. Выступаем иногда, вот и капают.

И на площадь! Снова. К рядам ёлочным. Санька меня за рукав… — Ты чево? — и глаза круглые такие, напуганные.

— На Хитровку. Пусть тоже… праздник.

Дружок мой закивал так, што вот ей-ей! Чутка побольше, и голова оторвётся! И по рядам! За пряниками. На все деньги и купили.

На двух извозчиках так и ехали – один ёлку загрузил, второй нас всех, с пряниками. Надя мышкой сидит, только Саньку иногда так за рукав – дёрг! И спрашивает.

На меня посматривает, но не лезет с вопросами. Пока. Потом, знаю уже, сторицей!

— И-эх, босота, — крякнул извозчик, помогая выгружать и ставить ёлку. Народу набежало! Но узнали, не лезут по карманам и в морду.

Высмотрел в толпе ивана знакомого, крёстного самозваного, да и подошёл, поздоровкался со всем вежеством.

— Проследишь за порядком? Не портяношникам на пропой души, а детворе здешней. Пусть хоть раз в году праздник будет!

А тот – раз! И по плечу!

— Вот ето Егорка! Вот ето Конёк! А? Крестничек! На Хитровку Рождество привёз!

Потом такая себе карусель вокруг – руку пожать, да по плечу похлопать. Саньку узнали, Надю Гиляровскую.