Разбойничья злая луна - Евгений Юрьевич Лукин
Да, но стоило отступить шагов на десять и поглядеть в обе стороны, как становилось страшно от одной лишь мысли, сколько же это им понадобилось металла, чтобы протянуть чудовищные эти трубы через всю пустыню…
Притихшие, они стояли и смотрели на ужасное и дивное сооружение. Слышно было, как ветер метёт песчинки через гребни барханов, треплет белые балахоны и щёлкает длинной тряпицей на копье, установленном над могилой Кахираба. Косматое пьяное солнце клонилось к закату.
— Значит, если на север, — подала голос Алият, — то выйдем к кивающим молотам… А если на юг? — она обернулась к Ар‑Шарлахи и въелась в него тёмными, внезапно запавшими глазами.
Он нахмурился и не ответил. Алият буквально выжимала из него при всех роковое слово, сама его произнести не решаясь. Он оглядел суровые, встревоженные лица, скрытые повязками почти до глаз. Все прекрасно понимали, о чём идёт речь. На севере — горы, исток жизни, родина предков. А на юге — море, царство мёртвых… Так даже и на картах обозначено.
— Ну что… — проговорил он наконец, недовольно щурясь на пару напряжённо вытянувшихся над песком металлических змей, ближе к горизонту истончающихся подобно лезвию копья. Дрожал раскалённый воздух, и казалось, что оцепеневшие змеи мелко подёргивают хвостами. — С Пальмовой Дорогой, видимо, всё кончено, и я вам больше не владыка… Стало быть, мы с вами снова разбойнички. Никто сейчас за нами не гонится, так что сядем в кружок да потолкуем…
Расположились прямо на песке, расстелив коврики в длинной вечерней тени «Самума». На борту оставили всего нескольких человек, хотя даже и эта предосторожность смысла не имела. Вряд ли кто‑нибудь ещё рискнул бы углубиться в запретные для всех пески.
— Давайте думать, — хмуро говорил Ар‑Шарлахи. — На запад нам дороги нет, через трубы мы «Самум» никак не перетащим. Значит, этот путь отпадает. Уже легче… Можно двинуться на восток, а потом взять севернее, то есть вернуться по своим следам…
Сидящие переглянулись, кто‑то покряхтел осторожно. Улькар наверняка послал подкрепление своим караванам, погибшим вместе с ополчением Пальмовой Дороги. Идти сейчас к месту битвы означало прямиком попасть в лапы голорылым. Можно, конечно, взять восточнее, обогнув опасные пески, но что это даст? Жители оазисов сейчас смертельно напуганы, они просто выдадут бывшего своего владыку вместе с сообщниками, чтобы избегнуть государевой кары…
— Что молчите?
— А что говорить?.. — проворчал Айча. — Проще уж самим в бархан закопаться…
— Улькар в барханы не зарывает, — холодно поправил Ар‑Шарлахи. — Улькар выводит в пустыню и сжигает боевыми щитами…
Кто‑то хмыкнул. Большое утешение…
— И стало быть, остаются два пути, — невозмутимо продолжал Ар‑Шарлахи, других мнений так и не услышав. — И оба вдоль труб…
Сидящие шевельнулись беспокойно, пробежал шепоток.
— На севере у нас — кивающие молоты. Что это такое, вы уже немного знаете. Были. Тронуть они нас, скорее всего, не тронут, но вряд ли нам обрадуются. Самое большее — пропустят беспрепятственно…
— В Турклу? — безнадёжно предположил кто‑то. Вокруг него злобно зашумели, завозились.
— Вот там‑то всех и повяжут! Забыл, что ли, как в прошлый раз вышло?..
— Илийзу спроси! Он тебе всё точнёхонько разобъяснит…
— Придумал: в Турклу!..
Ар‑Шарлахи подождал, пока гомон стихнет.
— А можно вообще никуда не идти, — сказал он. — Оставаться здесь, пока провиант не кончится… Кстати, как у нас с провиантом?
— Дней на десять, — буркнул Ард‑Гев. — Под завязку нагружены…
— Ну вот… Стало быть, десять дней мы можем здесь сидеть на своих задницах и думать, что делать дальше.
— Да не тяни ты, Шарлах! — жалобно выкрикнули из задних рядов. — Сразу уж добивай, не жалей, чего там!.. К морю, что ли, собрался?
— К морю, — твёрдо сказал Ар‑Шарлахи. Все давно уже ждали этого слова. Может быть, именно поэтому взрыв возмущения не удался, хотя кое‑кто даже вскочил на ноги. Кричать — кричали, но опять-таки как‑то слишком уж безнадёжно.
— Бунт из‑за чего поднимали, а? На «Самуме», а? Из‑за того же и поднимали, чтобы к морю не идти! А теперь? Сами, да?..
— Вам с Алият хорошо! Вы вон заговорённые! Вам что к морю, что в Турклу… А нам?..
Ар‑Шарлахи поднял руку, и галдёж на секунду смолк.
— Так я и вас заговорил, — глядя открыто и нагло, сказал он. — И вас, и корабль.
Все обмерли. Вскочившие, не сводя очумелых глаз с главаря, опускались один за другим, нашаривая нетвёрдой рукой свой коврик.
— Слушайте, а ведь верно!.. — вымолвил кто‑то. — После битвы‑то, а? Мы ведь только одни и уцелели…
Несколько секунд прошло в мёртвом, как пустыня, молчании. Наконец прозвучал одинокий страдальческий голос:
— Всё равно что‑то… боязно…
— Вот в том‑то и дело, — кряхтя, ответили ему. — Туда — боязно, обратно — страшно… Вот и думай тут…
* * *
Думали всю ночь. Сквозь тонкие переборки в каюту Ар‑Шарлахи то и дело проникали отдалённые выкрики, взрывы ругани, а однажды, кажется, даже хлёсткий звук затрещины. Под утро угомонились, так, по‑видимому, ничего и не решив. Да он и сам, честно говоря, не знал, на что решиться. Поход к морю «разрисованные» могли счесть открытым вызовом, а уж как они поступают с теми, кто им неугоден, Ар‑Шарлахи видел. Причём не раз…
Иллюминатор стал серым, потом начал наливаться синевой. В каюте было уже совсем светло. Рядом тихо посапывала Алият. Осторожно, чтобы не разбудить, Ар‑Шарлахи сел на низком и когда‑то просторном ложе, достал из‑под подушки черепашку Кахираба и, включив, повёл металлический, похожий на заклёпку бугорок вдоль прорези. Алият тут же открыла глаза и, недовольно что‑то пробормотав, перевернулась на другой бок.
Шорохи, потрескивания, два разговора на всё том же певучем и непонятном языке… Потом мелькнуло что‑то знакомое, но тут же пропало, потому что Ар‑Шарлахи, вздрогнув, сдвинул заклёпку до упора. Вернулся, пошарил… А как это ещё назвать? Конечно, пошарил… Наконец нащупал звук и поднёс устройство к уху.
— Вот с Кимиром разбирайся сам, — внятно произнёс мужской голос, забавно выпевая гласные. — Прекрасно ведь знаешь, что выхода на Гортку у нас нет и что никакого вмешательства в свои дела он не потерпит… — голос помолчал и добавил, кажется, усмехнувшись: — Гортка идёт по стопам Орейи Третьего и, видимо, тоже плохо кончит. Но не сейчас. Позже.
Секунду устройство потрескивало, а потом другой голос, резкий, сухой, неприятный и при этом удивительно знакомый, бросил, почти крикнул:
— Потеряна треть флота!..
— Но остальные‑то две трети целы, — резонно заметил первый собеседник — явно кто‑то из «разрисованных». — Стяни все силы к границе. Думаю,
