Малахольный экстрасенс. Дилогия (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

– С нами еще работает целитель, – улыбнулась любимая. – Ему и принадлежит главная заслуга. Я не включила его в число персонала, поскольку Михаил не состоит в штате клиники. Трудится как привлеченный специалист.

– Извините, фрау, но не верю! – заявил встрепанный. – Этого не может быть!

Он победным взором оглядел зал.

– Не спешите с выводами, герр Хофман, – встал я. – Во второй половине дня у вас будет возможность убедиться в правоте слов заведующей отделением. А теперь, дамен унд херрен, отпустите нас на обед. Есть очень хочется.

Я скорчил умильную рожу. Немцы засмеялись и зааплодировали. На обед нас отвезли в ресторан в центре города.

– Заказывайте, что хотите, – предложил сопровождавший нас Шредер. – Все оплатит клиника. Я же вас покидаю. Извините, дела.

Он мотнул головой и удалился. Мы расселись за свободным столиком. Воронов, Терещенко, я, Вика и переводчик Сережа. Куратора с нами в клинике не было – исчез куда‑то после завтрака. Вот и хорошо – противно видеть эту кислую рожу. К нам подошел официант – парень лет двадцати с небольшим.

– Здравствуйте, товарищи, – произнес на ломаном русском. – Меня зовут Марко, я югослав и немножко говорю по‑русски. Что будете заказывать?

– Какой‑нибудь нормальной еды, – попросил я. – Никаких немецких специалитетов, вроде запеченной рульки или горохового супа.

– Понял, – улыбнулся он. – Есть вкусные сосиски с капустой. Натуральные, из свежего фарша. Крем‑суп, ржаной хлеб, десерт выберите позже.

– Тащите! – велел я, рассмотрев одобрение в глазах членов делегации.

– Напитки?

– Для начала всем по кружке пива. Далее посмотрим.

Марко кивнул и умчался. Очень скоро вернулся с пивом. И вот тут все случилось. Мы едва омочили губы в пенном напитке, как приперся Слизень. И откуда принесло? Куратор быстро вошел в зал, покрутил головой, разглядел нас и подлетел к столу.

– Товарищ Мурашко! – почему‑то обратился ко мне. – Я звонил в посольство. Сообщили, что вы с женой не покидали СССР.

– Но мы здесь, – улыбнулся я.

– Вы выехали нелегально.

– То есть как? – хмыкнул я. – Через колючую проволоку на границе перелезли? Не несите пургу, Вилор Кимович. Лучше выпейте пива – здесь оно отменное.

– Покажите свой паспорт! – протянул он руку.

– На каком основании? – поинтересовался я. – Кто вы, чтоб его требовать? Вот сидит руководитель делегации, – я указал на Воронова. – Между прочим, министр и доктор медицинских наук. Если он попросит меня показать паспорт, я, возможно, соглашусь. Вы же для меня никто.

– Не забывайтесь! – взвизгнул Слизень. – Вы прекрасно знаете, кого я представляю. Паспорт!

– А вот этого не хотел? – я сунул ему в нос кукиш. – Пошел нахрен, шестерка кагэбэшная! Не порти людям аппетит.

– Вы… Ты пожалеешь! – выплюнул он, повернулся и выбежал из зала.

– Суп! – раздалось сбоку.

Я повернул голову. Марко стоял с подносом, уставленным тарелками. Наверняка все слышал.

– Раздавай! – кивнул я. Югослав расставил тарелки, подмигнул мне и скрылся.

– Приятного аппетита, товарищи! – пожелал я.

Обед прошел в полном молчании – Слизень все же испортил людям настроение. Когда все встали, я попытался дать Марко на чай.

– Не! – покрутил он головой. – Все оплачено.

– Даже чаевые?

– Да, – кивнул. – А еще лепо было поглядать, ако вы гнали того педера[12].

Микроавтобус отвез нас в клинику. К показательному выступлению целителя немцы подошли скрупулезно. Перед сценой конференц‑зала стояли десять инвалидных колясок с детьми и подростками. Проходя мимо, я привычно просканировал их. Есть пара тяжелых, но с олигофренией не наблюдается. Справимся. Людей в зале заметно прибавилось, что не удивительно.

– Вы готовы, герр Мурашко? – спросил Шредер.

– Да, – кивнул я. – Пусть коляски развернут лицом к залу. Объявите пациентам, что они будут чувствовать холод в затылке. Чтобы не пугались. Это нормально.

Управляющий отдал распоряжение. Подбежавшие служители развернули коляски, и я начал. Рука на затылок пациента… В этом нет нужды, но зачем немцам знать? Жара больше нет, следующий… Я работал привычно, переходя от коляски к коляске. Детки вели себя смирно, ну, так немчики. Наши иногда начинают дергаться и спрашивать. Возле двух тяжелых задержался подольше: загасил сначала жар в коре головного мозга, после в позвоночном столбе.

– У меня все, – объявил, закончив с последним пациентом.

– То есть как? – вскочил в зале тот же встрепанный. Как его? Хоффман? – Неужели дети здоровы? И часа не прошло!

– Можете проверить, – улыбнулся я. – Нервные связи восстановлены, рефлексы в норме. Ходить им пока трудно: мышц почти нет, да и связки не готовы к нагрузкам. Понадобится реабилитация. Проведите ее правильно, и через год дети будут бегать.

– Не верю! – замотал головой профессор.

Я пожал плечами и подошел к ближней коляске. В ней сидел мальчик лет двенадцати.

– Как тебя зовут? – спросил.

– Курт, – ответил он.

– Ты ходишь, Курт?

– Только с мамой, – покрутил он головой. – Она меня держит. Одному не получается.

Значит, мышцы есть, да и связки выдержат.

– А теперь сможешь сам. Встань!

Я протянул ему руки и помог выбраться из коляски.

– Иди! – сказал, отпустив его.

Он сделал осторожный шажок. Покачнулся – и второй. А затем – сразу несколько по направлению к залу. Чуть вихляя, подволакивая ноги, он шел – и довольно уверенно.

– Мама! – восторженно закричал Курт, остановившись, и высматривая кого‑то среди публики. – Посмотри! Я могу ходить сам!

Из зала к нему метнулась женщина. Подскочив, обняла и залилась слезами. Эта сцена будто взорвала собрание. Все вскочили с мест и загалдели. К пациентам побежали родители и врачи. Если первые пытались достать детей из колясок, то вторые им препятствовали, что‑то объясняя. Воцарился бедлам. Шредер попытался звонить в колокольчик, но его не слышали. Мне это быстро надоело, и я вскочил на сцену.

– Тихо! – рявкнул изо всех сил.

В зале замолчали и уставились на меня.

– Дорогие родители пациентов, – я приложил руку к груди. – Не пытайтесь заставлять детей ходить. Они к этому еще не готовы. Пусть их обследуют доктора клиники и назначат курс реабилитации. Выполняйте указания врачей, и увидите результат. Он будет скоро. Данке.

– Благодарю, герр Мурашко, – подключился управляющий. – Надеюсь, все слышали нашего гостя? Попрошу увезти пациентов.

Указание выполнили, и в зале на короткое время установилась тишина.

– Дамен унд херен! – обратился к присутствующим Шредер. – Герр Мурашко предложил нам показать еще аспект своего дарования. Речь идет о слепоте.

По залу будто пробежал ветерок.

– Наш гость, – продолжил управляющий, – пообещал исцелить детей, у которых сохранилось хотя бы несколько процентов зрения. Мы нашли таких пациентов. Попрошу их ввести.

Отворилась задняя дверь, и в зал вкатили три коляски. Спрашивается, нафига? Можно ведь и за руку. Любят здесь эти агрегаты. Следом за пациентами ввалилось несколько человек с фотоаппаратами и вспышками.

– Это кто? – спросил я Шредера, указав на группу.

– Репортеры, – объяснил он. – Услыхали, что какой‑то русский будет творить чудеса, и пожелали присутствовать. А что делать, герр Мурашко? Германия свободная страна, я не в силах запретить.

Ой, темнит немец! А, с другой стороны, почему бы и нет?

– Попрошу репортеров с фотоаппаратами подойти к сцене, – объявил я.

Подчинились.

– После того, как исцелю детей, не бейте их вспышками в лица, – попросил я. – Можно обжечь ярким светом сетчатку глаз ребенка. Договорились?

Репортеры закивали. Надо же, какие послушные!

– Вас можно снимать? – спросил один с седыми волосами.

– Сколько угодно. С детьми будьте осторожны.

Я спрыгнул со сцены и подошел к коляскам. Деткам завязали глаза, это хорошо. Заранее попросил. Что имеем? Два мальчика и одна девочка в возрасте от семи до четырнадцати лет. Нормально. Просканировал – атрофия зрительного нерва у всех. Причины разные, но работать будем.