Ольга Денисова - Мать сыра земля
С почтальоном договориться оказалось нетрудно — он согласился своей рукой написать адрес, где вместо номера квартиры значилось: «Подвал», поставил почтовый штемпель и обещал принести подарок ровно в четверть пятого. Он хорошо знал всех нас (так же как нас знали в окрестных магазинах): мы иногда помогали ему разносить почту — за мелкую мзду, конечно, но не деньгами, а полезными (с нашей точки зрения) вещами вроде гашеных марок, сургуча, пустых почтовых бланков и прочей ерунды. Моргот об этом даже не подозревал и очень удивился, когда почтальон не взял с него денег. Более того, он сильно забеспокоился: бескорыстие почтальона напугало его, заставило искать несуществующую подоплеку в его поступке. Ему не пришло в голову, что почтальон может попросту забрать железную дорогу себе; Моргот опасался, не побежит ли тот к телефону, едва за ним закроется дверь.
Мы накрыли потрясающий стол. Мы выдвинули его на середину и даже купили на него тонкую полупрозрачную клеенку, упрямо называя ее скатертью. Я радовался так, как будто это был мой собственный день рождения, и, наверное, Бублик разделял мою радость. Первуня, еще числившийся в больных, но уже забывший о своем ухе, скакал вокруг стола и поминутно спрашивал, когда начнется «день рожденье». Только Силя сидел в углу, насупленный и нахохлившийся. Мы надеялись его растормошить, но понимали: ему нужен не день рождения, ему нужно совсем другое. Нам троим не на что было надеяться, и мы не надеялись, мы радовались тому, что у нас есть, и добра от добра не искали. Ребенок не может бесконечно упиваться своим горем, он не станет жить с ним, лелеять его каждую минуту — постарается о нем не вспоминать. Но если в конце этого черного тоннеля брезжит свет надежды, ей нельзя не отдаваться, хотя бы время от времени. Я не знаю, кому из нас было легче: мне, у которого никакой надежды на возвращение родителей не было, или Силе, который лелеял в себе эту надежду, взращивал ее, превращал в веру и опирался на нее, как на нечто почти свершившееся.
Салех, нюхом чуявший застолье за несколько километров, появился часа в три и, узнав, что мы празднуем, снова исчез, а вернулся со связкой воздушных шаров, рвавшихся в потолок, — более всего шары понравились Первуне.
Моргот прибыл в подвал, когда празднование было в самом разгаре, а на плитке подгорал цыпленок — мы про него забыли. Добрый, только что поправивший здоровье Салех хлебал колу и закусывал ее сладкой ватой — это он уговорил нас не ждать Моргота, потому что тот мог вернуться когда угодно.
— Моргот! А мы как же? — спросил он, стоило Морготу перешагнуть через порог. — Будем давиться лимонадом? Может, сбегать?
— Ну сбегай, — усмехнулся Моргот, стаскивая сковороду с электроплитки.
— А денег дашь? — у Салеха вспыхнули глаза.
— С деньгами и дурак сбегает, — рассмеялся Моргот, но денег дал.
Силя немного повеселел, но на его лицо время от времени набегала тень — я знал (или думал, что знаю), о чем он думает. Он вспоминал тот день, когда дома на белой скатерти его мать расставляла красивую праздничную посуду, и то утро, когда он открывал глаза и видел перед кроватью красивую коробку с самым главным подарком — от родителей. И нет на свете ни одного подарка, который помог бы ему вернуть те времена. Так же как и мне.
— Силя, я тебе подарок принес, — Моргот хлопнул книжки на стол и достал из пакета коробку с фонариком, — вот, смотри. На аккумуляторе.
— Спасибо, Моргот, — Силя сказал это совершенно искренне, — спасибо. И… и за колу тоже спасибо… За пирожные…
— Да ладно… — фыркнул Моргот.
Глаза Сили вдруг наполнились слезами, он поднялся, постоял немного и выскочил из-за стола, кинувшись к своей кровати.
— Чего это он? — через минуту спросил Салех, прислушиваясь к рыданиям, зажатым подушкой.
— Он родителей вспоминает. Грустно ему, — ответил Бублик.
— И я маму вспоминаю… — всхлипнул Первуня, — она хорошая была. Она на мой день рожденье пирожных покупала. И еще… мандаринов. И игрушку какую-нибудь.
Губы его разъехались в стороны, и крупные слезы побежали по щекам.
— Ну, Первуня, — Бублик обнял его за плечо и потряс, — мы и твой день рождения отмечать будем, зимой. Когда мандарины появятся, тоже купим мандаринов, правда, Моргот?
— Купим, купим, не реви, — Моргот потрепал его по волосам. — И игрушку купим.
— Правда? — лицо Первуни осветилось улыбкой, и слезы высохли. — Скорей бы уж зима…
Моргот ничего не сказал Силе, кинул в рот два куска колбасы, ушел к себе в каморку и вышел оттуда, только когда с добычей вернулся Салех. Впрочем, Салех в компании не нуждался — ему хорошо пилось и в одиночку.
Силя успокоился сам и выбрался за стол, шмыгая носом и улыбаясь.
— Здорово все-таки, — сказал он, — как настоящий день рождения…
— Почему «как»? — возмутился Бублик. — Настоящий день рожденья! Давай, Силя, пить за твое здоровье.
Салех поддержал идею Бублика и плеснул водки Морготу в стакан.
— Давай, — вздохнул Силя, продолжая удерживать на губах улыбку.
— Чтоб ты, Силя, всегда был здоров! — я поднял кружку с колой.
Мы гремели кружками, пили шипучий лимонад и запихивали в рот по целому пирожному сразу. Моргот не любил сладкое, закусил порезанной наскоро колбасой и изучил содержимое сковородки: цыпленок сгорел только с одной стороны, с другой же был почти готов.
Стук в дверь раздался ровно в четверть пятого. Мы вскочили с мест: гости в подвал приходили редко и обычно не стучали. Салех посмотрел на дверь мутными глазами и тоже привстал, шатаясь: готовился отразить нападение. Я помню, как побелел Моргот, как медленно встал из-за стола и пошел к двери. Он всегда ходил быстро, а тут шел медленно! Теперь я понимаю: хоть он и ждал почтальона, все равно в глубине души опасался, что вместо почтальона придет кто-нибудь другой.
Он распахнул дверь, и наше удивление переросло в ошеломление: к нам пришел почтальон! И под мышкой он держал большую коробку! Такого с нами еще ни разу не случалось.
— Привет, ребята, — почтальон подмигнул Морготу. — Где тут мальчик, у которого сегодня день рождения?
Силя опешил и нерешительно вышел вперед.
— Это я… — сказал он, сглотнув.
— Тебе посылка пришла. Только без обратного адреса…
— Мне? — Силя сглотнул снова.
— Тебе. Вот, и адрес написан. Все как надо. Держи. Распишись вот на этом листочке, так положено.
Силя посмотрел на Моргота, а потом снова на почтальона.
— Давай, давай, расписывайся, — Моргот подтолкнул его в спину, — так положено.
Силя не умел расписываться, но вывел печатными буквами свое настоящее имя на каком-то бланке. Мы заглядывали ему через плечо и не дышали.
— На, держи, это от меня, — почтальон сунул Силе в руки шуршащую золотинкой шоколадку, — расти большой и умный!
Стоило почтальону уйти, мы окружили растерянного Силю.
— Ну?
— Ну что там?
— Чего ты встал столбом! Открывай давай!
— Моргот, а может, это бомба? — Салех сделал два неуверенных шага в сторону Сили, но ухватился за стол и едва его не опрокинул.
— Две бомбы, — проворчал Моргот.
Силя поставил коробку на стул и начал осторожно развязывать ленточку, которой был перевязан подарок.
Мы выли от восторга. Мы скакали, как мячики, которыми стучат об пол. Только Силя смотрел на железную дорогу завороженно, раскрыв рот.
— Моргот, — прошептал он наконец, — это же мои папа с мамой… Больше же мне никто такого прислать не мог, правда?
Моргот неопределенно пожал плечами и незаметно подхватил чек, который продавщица заботливо сунула в коробку, — Силя этого движения не заметил.
От торта, украшенного десятью свечками, мы не оставили ничего. Я думал, Силя зажмется, засунет коробку с железной дорогой под кровать и станет вытаскивать ее по ночам, как драгоценный фетиш, но ошибся: Силя оказался великодушней. И Морготу на вопрос, не жалко ли, ответил просто:
— Ну, им же никто железной дороги не пришлет… Пусть тоже радуются.
Моргот хлопнул его по плечу и улыбнулся. Салех, в одно рыло прикончивший водку, завалился спать, а Моргот часов в семь вышел куда-то, как всегда ничего нам не сказав. Вышел и не вернулся.
Антон сжимает зубы и морщит лицо.
— Кто, кроме вас и Сенко, знал об этой встрече? — повторяю я вопрос.
— Я не знаю! Может, они прослушивали телефон!
— И что бы они услышали? «Встретимся в пивной»? Кто, кроме вас и Сенко, знал, где эта пивная? Их десять тысяч в городе!
— Нетрудно предположить, что это где-то недалеко от университета!
— Возле университета два десятка пивных. Перестаньте! Скажите, зачем вы это сделали? Просто объясните мне, зачем? — я сам не замечаю, как перехожу на крик. И он не уходит. Он считает, что я имею право на него кричать.
— Меня просил Кошев, — неожиданно сдается Антон. — Я не знал, зачем! Я не знал! Я думал, это их прежние разборки! Если бы я знал, я бы не стал звонить!
