Андрей Десницкий - Угарит
Но тут мне повезло – навстречу нашему отряду вышел лично Ахиэзер! Честно сказать, особо нежных чувств я к нему не испытывал, казалось мне его поведение довольно подозрительным, но когда он предложил мне горячей говяжьей похлебки со свежеиспеченными лепешками, кувшин подогретого вина с пряностями (подозреваю, рецепт глинтвейна попал в эту эпоху прямо от него!) и место в собственном шатре, мне уже ни о чем не хотелось его спрашивать. Хотелось только спать.
Поднялись мы, как всегда, едва стало светать. Завтрак в связи с жертвоприношениями отменялся, было время собраться и приготовиться к церемониальному маршу, к выходу с цыганочкой… или как тут это называется? Ахиэзер никуда не торопился, сидел на камушке у входа в шатер и любовался окрестностями. За ночь погода переменилась: стало холодней, чуть выше ноля, но зато ясно. Окрестные горы опоясались розовым по вершинам, а внизу еще густела фиолетовая тень. Пахло свежестью и спокойствием, где-то пела одинокая птица, словно и не зима, и было так ясно и хорошо, что даже спрашивать ни о чем не хотелось.
Но я все-таки спросил, присев на соседний камень:
– Доброе утро! А в честь чего торжество?
– Действительно, доброе, – благодушно отозвался он, – инаугурация преемника.
– Что-то? – не понял я.
– Ну, следующий кинг… король… или как это… а, царь. Следующий царь дает присягу. Коронуется. Вступает в должность.
– Разве Давид…
– Нет-нет, что ты. Еще несколько месяцев проживет, судя по симптомам. Но он уже ретайед по причинам здоровья, ты заметил? А власти нужна преемственность. И стабильность.
– Нужна, – согласился я, – но почему так спешно? И почему здесь?
– Политика, – отозвался он, – так спокойнее.
– Надо же… Когда я видел Соломона во дворце, совсем по нему не было похоже, что всего через несколько дней…
– Так Соломон тут и не при чем.
– А кто же? – опешил я.
– Адония, – спокойно ответил он, – разве ты не читал Библию?
И в самом деле, как я мог забыть! Там же была история про Адонию, другого царевича, который самовольно занял престол еще при жизни Давида, а потом его сместили, настоящим царем стал Соломон, и Адонии крепко не поздоровилось, а равно и всем, кто его поддержал. Деталей я уже не помнил, но вроде как всех убили. Включая, кажется, начальника моего Йоава… И помню, что ситуацию там исправили Вирсавия, мать Соломона, и пророк Нафан. Ну точно, я присутствую при историческом событии. Всё как в Библии написано!
– А, ну да, – кивнул я, – вспомнил. В самом деле.
Мы еще немного посидели, любуясь рассветом. Солнце скрывалось за горами, мы сидели пока что в тени, но мир вокруг постепенно расцветал и наполнялся звуками, запахами и красками. И зачем было кого-то убивать в этом мире, полном свежести и радости? Зачем спорить о престоле?
– Не опоздаем? – спросил я.
– Уже скоро, – кивнул Ахиэзер и добавил, – какое прекрасное утро для начала нового царствования!
– Только ведь ненадолго, – отозвался я.
– Почему? – переспросил он.
– Так ведь в Библии всё описано. Следующим будет Соломон. А Адония – это совсем ненадолго. Потом беднягу убьют.
– А, ну да… ты же не знаешь.
– Чего не знаю?
– Условий хроноэксперимента.
– Какого эксперимента?
– По сюжетной коррекции. Развилка пройдена, Бэн. Мы движемся по другой сюжетной линии. Здесь царем будет Адония. Ну, а Соломон… приятный молодой человек! Он будет хорошим помощником брату своему царю. Заметь, что никто не пострадает, в отличие от канонической версии. Никто никому не будет мстить. Это куда более гуманно, не так ли?
– Но почему же?! – недоумевал я, – Вирсавия, Нафан! Они же пойдут к Давиду! Нажалуются и он всё отменит! Соломон будет провозглашен царем еще при его жизни.
– Басанда! Никто никуда не пойдет, – спокойно ответил Ахиэзер.
– Какая такая «басанда»?!.. – я вскочил на ноги, – ты что, ты их…?
– Да нет, ну что ты, успокойся, – Ахиэзер слегка напрягся, но остался сидеть, – живы и здоровы. Точнее, у Вирсавии легкий касаллик… или как это? дристалово. Недомогание. Не выходит с женской половины дворца. А «басанда» – это слово такое, вроде как «инаф» в современном русском языке. Или «баста».
Как же раздражал этот его «современный русский» язык – но не время сейчас было для лингвистических упражнений.
– А Нафан… – продолжил он, – у него появились внезапные дела в родном селении. Ничего особенного, просто срочный деловой визит: пришло известие о смерти близкого родственника. Ложное известие, разумеется. Но в городе его нет.
– А Соломон?
– Слишком ёш, в смысле янг. Зеленый еще. Не справится сам. Да и не до того ему, у него другое сейчас появилось увлечение…
– Ахиэзер, это всё устроил ты?
– Ну, я, – он поднялся и встал напротив меня, – а что? Никто в ходе подготовки эксперимента не пострадал.
– Но как?
– Вовремя сказанное слово, или, в случае с Вирсавией, вовремя добавленная порция безвредного лаксатива. И информационное сопровождение, разумеется.
– Ну и гад же ты… – растерянно пробормотал я. А что было теперь делать? Бить ему морду? Убеждать всех окружающих, что молодой царь неправильный, что ставить нужно совсем другого? Искать Нафана в его родном селении?
– Нет, я не из племени Гада, – спокойно ответил тот, – я вообще не отсюда, in fact.
– Но зачем, зачем всё это? Просто для прикола?
– Нет, – очень серьезно покачал головой пришелец из будущего, – у эксперимента есть очень серьезные показания.
– И какие же?
– Видишь ли, Бэн… Мы хотим видеть более толерантный Израиль. Посуди сам – сколько было связано всего с религиозной нетерпимостью! Все эти сожжения еретиков, крестовые походы. Мы хотим посмотреть, нельзя ли приучить человечество к большей толерантности еще на самых ранних стадиях. Адония совсем не фанатик. Если он взойдет на трон, вполне возможно, что нам удастся поддержать в нем идею о равной приемлемости всех религий.
– И только-то? – ахнул я.
– Это очень много! Израиль ждет совершенно другое будущее. В нашем линейном нарративе, ну, как оно служилось, народ Израиля донес до всего человечества представление о единстве Бога. Это очень важное представление. Но если он донесет до него и мысль о толерантности к другим религиям, мы можем получить совершенно другую историю! И самим израильтянам будет лучше. Разве не связан антисемитизм с этим стремлением к эксепциональности? Будут просто хальк среди других хальков, то есть народ как народ. И только.
– Но почему именно в этой точке вы вдруг вмешались? Почему не раньше, не в юности Давида? Не во время завоевания Ханаана? Тогда бы уж точно могли сыграть на поражение…
– Понимаешь, нам не хотелось допускать уничтожения израильтян как народа. Это было бы очень антисемитски, согласись. К тому же отменить завоевание Ханаана было невозможно без грубого вмешательства в ход истории, а это тоже, ой-бой, неэтично. Да и юный Давид не сдался бы без боя. Но теперь, когда Израиль – успешное государство, нет никаких сомнений в его перспективах. И поправку в линии мы вносим совсем небольшую, крайне малозатратную. И очень полезную для дальнейшего развития общества.
– Так вы что… – до меня начало что-то доходить, – вы хотите, что ли, уровнять язычество с единобожием? Чтобы не было никакой разницы?
– Не так примитивно, Бэн. Разница, безусловно, есть, и она очень важна. Но мы хотим, чтобы все конфессии, и в том числе язычники, могли бы спокойно практиковать. Чтобы не было войн на почве религии.
– Я видел, – мрачно ответил я, – дела одной такой конфессии. Как там, в Финикии, приносили в жертву детей. Даже не по особому какому-то поводу, а так, просто по расписанию. Очень даже спокойно. Им надо продолжать свою практику?
– Жакшы, никто не отрицает, что в мире еще очень много предрассудков. Мы, безусловно, постараемся их нейтрализовать. Но, с другой стороны, сторонники единобожия также были крайне нетерпимы. Например, проявляли гомофобию, причем в крайних формах. Вплоть до побиения камнями!
Я замолчал. Нет, не то, чтобы довод про гомофобию меня сразил. Но как-то выглядело всё это глупо и наивно донельзя: вот сейчас явимся к древним, объясним им, как себя вести полагается по нашим нынешним меркам и всех их перевоспитаем… а если не захотят?
– Мы тут нашли записки, – помолчав, добавил я, – тоже двое из нашего времени попали, только стартовали они лет на сорок-пятьдесят раньше нас. Прямо в город Угарит угодили, вполне на тот момент толерантный. Американец один, он там кока-колой торговал и на финансовом рынке спекулировал, всё хотел капитализм построить. И француженка-революционерка еще была, она им всё про Маркса и Че Гевару рассказывала, социально-сексуальную революцию продвигала. Ну и в результате рухнул Угарит, не выдержал эксперимента… Оно вам надо?
Мой собеседник натурально расхохотался:
– Дуруст! Окей! То есть, зашибись! Ну какой же это эксперимент? Это акцидентное попадалово. Да, у нас есть кое-какая информация об этом кейсе-мейсе. Что-то такое было. Но город Угарит был раздираем внутренними тенциями, к тому же как раз в ту эпоху проходила инвазия так называемых народов моря. Душманы они самые реальные, вот кто эти народы моря. Угарит бы все равно не выстоял. Ну, а эти двое… может быть, немного ускорили процесс. Но ты же понимаешь, дустум, что мы действуем совсем не такими топорными методами! Мы не собираемся никому ничего навязывать. Мы просто подталкиваем развитие в нужном… в наиболее прогрессивном направлении.
