В. Бирюк - Прыщ
— Почему смерть?!
— Гос-с-споди! Потому. Приблудный — не законный. Ни прав, ни имения. Жить где — из милости, отовсюду гонят, насмехаются. Прежние дружки да подруженьки на порог не пускают, из слуг каждый… восторжествовать старается… Только глупость это — я такого никогда не скажу.
— Потому что без взрослого законного боярина вотчину отберут?
— Тьфу на тебя! Экую несуразицу сказал! Сброя твоя где? Пусти Резана выбрать надобное.
— Посылай. Только уговора у нас пока — нет, дело-то мы с тобой… не закончили.
К этому времени в зале уже появились, на грохот упавшего стола, слуги. Рада принялась распоряжаться уборкой и ремонтом, а я отправился отбирать амуницию для Лазаря и его бойцов. Размышляя о соотношении понятий «ублюдок» и «недоносок», о влиянии на социально-материальное положение их носителей и поведение окружающих. И о манере здешних родителей применять такие эпитеты в воспитательном процессе.
Прежде, в первой своей жизни, я в такие ситуации не попадал. Однако же внимание к жизни туземной заставляло понимать и делать выводы из подобных коллизий.
Аристократы куда более зависимы от «доброго имени» матерей своих, нежели смерды. Ибо смерду происхождение малововажно: был бы человек хороший. Здоровый, работящий, неглупый. Для «вятшего» же утрата родовитости означает потерю всего. Ибо наследование титула и имения идёт здесь по крови отца.
Всякие «похождения матушки» молвою народной распространяются и на будущее («теперя ей только свистни — враз прибежит»), и на прошедшее («она, верно, и прежде тако блудила»). Сиё ставит под сомнение саму законность аристократа. Лишая, в общем убеждении, прав и состояния. Не имея средств подтвердить своё происхождение иначе, чем со слов родительниц своих, здешние вятшие весьма зависят от их доброго поведения и отношения. Ибо могут быть матерями своими унижены чрезвычайно.
Послушав Раду и уяснив себе это, я не единожды использовал сей приём в делах государственных. Вот и Волынских рюриковичей сходно завалил и Русь от усобицы уберёг.
Тихий весенний вечер постепенно переходил в ночь. Резан, дорвавшийся до моих запасов, как вшивый до бани, облизывался и причмокивал. Торга у нас не было, цены не обсуждались — бери всё, что надобно. Единственное — саблю Зуба себе забрал.
Уже в темноте, ещё раз пройдясь по списку, мы закончили и сверили. Тут, как раз, явилась Рада:
— Сделали? Это хорошо. Всё, Резан, иди. Так как с нашим… с уговором? А то мы… не закончили.
Перебрались из заваленных узлами сеней в избу и… И приступили к… к завершению. Уже в конце, удовлетворённо потягиваясь, она вдруг промурлыкала:
— Хорош ты, Ваня. Сладок да страстен. Слушай, а давай я за тебя свою старшенькую выдам. Приданого, правда, покуда нет… Но ей хорошо будет, и тёще… чего-нибудь иной раз… перепадёт. Опять же, остальное майно тащить никуда не надо — я здесь пристрою. А, Ванюшечка?
«За деньги баба продаст любую девку в деревне, сестру, даже и дочь…». Мда… Но есть и встречное: «Гусары денег не берут!».
— А зачем мне такие заботы? Коли скажу — ты сама её сюда приведёшь. Без всякого венчания. И положишь, и подержишь. Да и рядом ляжешь, в очередь побаловаться.
— Что?!!! Ты, хамло плешивое, чего сказал?!
— Того. У нас был уговор: берёте надобное. Я отдал. О цене — у нас договора не было. На выбранное — цена, как на торгу.
— Что?! Ты! Змей сатанинский! Гад ползучий! Да я тебя…!
И она кинулась меня бить. Я как-то даже растерялся от неожиданности, схлопотал плюху по уху. Вот не люблю я этого!
Вообще, женское рукоприкладство в русских семьях — явление довольно распространённое. На некоторые случаи я натыкался уже и в 21 веке. В том числе — по обе стороны Атлантики. Фольк же даёт такое описание общения жены с милым мужем:
«А я ручку отвела По всей харе оплела Ой да ну-ка да По всей харе оплела».
Беда в том, что я на оплеухи — натаскан «святорусской» жизнью. «Заушенье», пощёчина, подзатыльник — постоянный элемент здешнего существования «детей и юношества». Да и навыки быстрого обездвиживания и обеззвучивания без повреждения — в Пердуновке накатывались. А инструментарий, как показал один из моих походов, у женщин всегда с собой. Через полминуты Рада лежала на постели носом в подушку, с заткнутым собственным платочком ртом и подтянутыми к затылку кистями рук, замотанными ей косами. Замужняя женщина на «Святой Руси» носит две косы — очень удобно.
Лягалась и пиналась она страстно, слов не понимала, ругалась — страшно и обещала… — страшно. Пришлось позвать Сухана:
— Видишь? Вот и давай её. Как тебе привычно, по-даосски. Успокой красавицу до изнеможения.
Сухан не стал чиниться, осмотрел внимательно рвущееся во все стороны мычащее тело, снял сапоги с кафтаном и приступил. К планомерному движению по пути, начертанному древним восточным мудрецом на зелёном буйволе. Помощь моя ему не нужна, процесс закончиться не скоро. Я вышел на крылечко — остыть. За углом мелькнула тень.
— Лазарь? Ты чего там прячешься. Иди сюда, посидим, потолкуем.
Присел рядом, вздохнул тяжко.
— А она… там? Чего с ней?
— Да всё то же. Слуга мой теперь старается. Тревожишься о матушке? Это правильно. Какая-никакая, а — родная. Не боись. Худа не будет, а на время — успокоит. Ты прикидывай: её надо замуж выдавать. Или ублажителя подыскать.
— Чего?! Мне?!
— Тебе. Кто в доме — хозяин? С того и спрос. За все заботы домашних, за их здоровье и поведение. Пора взрослеть, Лазарь. Думать и делать по-взрослому. А не только в сабельки играться. Ты в этом доме — самый главный, тебе и ответ держать. Перед людьми, перед богом. Перед самим собой.
Посидели, помолчали, послушали… Душник открыт, и в тишине наступившей ночи слышен размеренный скрип деревянной лавки, на которой Сухан даосизмом занимается.
— И ещё. Насчёт «холопьего сына». В голову не бери. Это она от злобности придумала. Просто пугает тебя. Перестань так по-детски пугаться — и она перестанет. Пока нового боярина в хозяйстве не заведётся — она против тебя не пойдёт. Иначе — вотчину отдавать. А она — не дура. Да и вообще — глупость.
— Тебе-то со стороны… «чужую беду — рукой разведу». А мы с ней через день — в крик до драки. «Ублюдком» ругает.
— Тю, меня постоянно Ванькой-ублюдком кличут. И ничего — жив-здоров.
— Да ну?! И как?!
Парень от моего признания и рот раскрыл. Хорошо — мух пока нету, не залетит.
Так и сидел, пока я рассказывал кое-какие эпизоды из своих «святорусских» похождений. Упоминание оружейной смоленского князя вызвало чрезвычайный интерес. Почерпнутые мною там обрывки знаний — привели в полный экстаз. Никогда не думал, что сравнительный анализ каролинговских и романских мечей превращает человека в «гаммельманновского дудочника»: если бы я встал и пошёл, то Лазарь пошёл бы со мной хоть куда, безотрывно глядя мне в рот. Парадоксально, но повествование о способах плетения ламелляра однозначно определили наши отношения: я — старший, он — младший.
Это восторженное, «впитывающее» мои слова отношение, Лазарь сохранил на всю жизнь. Хотя и посылал я его в места опасные, на дела тяжёлые. Уже через многие годы как-то сказал: «Я во всяк день знал, что ты делаешь правильно. И старался тебе в том быть помощником». Вера его в мою правоту возникла-то от мелочи, от моих рассказов от ламиллярах да чешуях. Просто — легло вовремя на душу детскую. А то, что брат его младший стал из славнейших наших флотоводцев… за старшим шёл, да талант явил. Ну и я чуток помог.
Наконец, дверь отворилась и на крыльцо выбралась Рада.
«На тот большак, на перекресток. Уже не надо больше мне спешить. Жить без любви, быть может, просто, Но как на свете без любви прожить?».
Не прожить. Но важно — не спешить и не перебирать. А то избыток «любви в единицу времени»… несколько болезнен. Рада чуть слышно постанывала, не разжимая губ, стояла нетвёрдо, полусогнувшись, держась за стеночку. При попытке шагнуть с крыльца — чуть не упала. Ни ноги, ни руки её не держали. Я всегда говорил: даосизм требует длительных упорных тренировок.
— Ну вот, Лазарь, тебе пример. Ты в доме — главный, тебе и помогать. Матушке ослабевшей да измученной. Отведи в опочивальню, присмотри. Озаботься.
Он закинул её руку на плечо и, осторожно поддерживая, повёл, едва переставляющую ноги свою недавнюю повелительницу и оскорбительницу, к боярскому терему.
Я провожал их взглядом в темноте двора и пытался найти ответ на свой собственный жгучий вопрос: это оно? Это то место, где я собираюсь укорениться?
Я могу подмять этот дом. Превратить в свой гарем вдову, её дочерей. Превратить в своего слугу самого боярича. Получить шапку у местного князя, провернуть ещё какие-то игры с отъёмом и наваром… А оно мне надо? Это — моя цель? Ведь и здесь, в Твери, будет то же самое, что уже было в Смоленске. Будет тот же потолок, тот же «асфальт на темечке». Или идти куда-то? А куда? Русь — велика, себе место можно до седых волос искать…
