В. Бирюк - Прыщ
Станиславский — прав. Примите вид изображения эмоции, и вы ощутите эту эмоцию. Когда на вас напала депрессия — подойдите к зеркалу и начните строить самому себе гримасы. Если за первые 30 секунд вы не повесились, то через четверть часа будете хохотать. Главное — начать, заставить себя делать. «Делать» здесь — чувствовать. Давний вопрос: «Влюблён по собственному желанию» — возможно ли?
— О-ох… Ох, Ванечка, сколь же давно… о-ох… меня так никто… о-ой… сильный ты какой… у-у-ух… уж и забыла совсем… как это… Ох, верно Рыкса говорила… лих ты насчёт баб… ох, лих… и — ловок…
Понятно: Рыкса поделилась впечатлениями от моих «успокоительных» занятий с нею, и, наверняка, приврала. Для поддержания своего реноме: не просто с первым прохожим, а с выдающимся, уникальным и особо одарённым… Репутация, блин. «Зверь Лютый — Злыдень Писюкастый. И такой миленький…».
Факеншит! Надо соответствовать: «Если женщина просит…». Рада — напрашивалась. Лёгкая игра в кокетство для получения профита, увлекала её, переставала быть только игрой, возбуждала и затягивала.
Мне было… несколько неудобно: я не мог исполнить все вариации «хватов». Пришлось перебраться к ней поближе — на скамейку. Но и такой близости хватило ненадолго. Она уступала мне ростом, я попытался посадить её на стол, но возраст…
Нормальная святорусская женщина к её годам имеет уже кучу детей, торчащий живот, отвисшие груди и толстые ляжки. Всё это присутствовало. В размерах, укладывающихся ещё в рамки моего представления о «даме приятной во всех отношениях». Но объёмы пространства… занятые её телом… ограничивали положение тела моего. Что препятствовало глубине и полноте контакта. И резко сокращали список возможных положений и позиций. Одно, не вполне удовлетворительное для меня положение, перетекало в другое, в третье… Она ахнула, когда я опрокинул её на стол, попыталась выразить неудовольствие, когда я задрал ей подол, но ощущения от моих рук, уже без предохранительной прокладки из слоёв полотна, отвлекли её.
«Дёрни за верёвочку, дверь и откроется» — очень полезный слоган. Только использовать его надо вовремя. По моим внутренним ощущениям — самое время.
Рада, с некоторым запаздыванием, попыталась возражать, но мой «непрямой массаж сердца» переключил внимание и развеял сомнения. «И она прекратила недозволенные речи». Я уже сказал, что… объёмы ограничивают геометрию. Поэтому, широко разведя и высоко подняв ей ноги, я приступил к древнейшему, ещё до-человеческому занятию, заменив нажим в верхней части её тела, на обратный натяг. Не знаю как у других мужчин, а для меня это вечная проблема: становлюсь настолько пылким, так увлекаюсь, что женщины от моих толчков… отползают. Не все, не всегда, есть позиции, где это невозможно или не критично. Но вот так, на спинке на столе…
«— Отгадайте загадку: длинный, круглый, инструмент для игры, выполняет возвратно-поступательные движения, слово из трёх букв с «и кратким» на конце?
— Кий, что ли?!
— Вот именно. А не то, что написано на заборе».
Работая «кием», приходится придерживать «лузу». Синхронизируя, в фазе или противофазе, её «отползание» с её «возвращением». А то стол-то длинный, не бильярдный — без бортиков. Упустишь — не достанешь. Я всё сильнее наклонялся над ней, пытаясь найти наиболее впечатляющее нас обоих положение: все-таки многократные роды оставляют неизгладимые следы… в некоторых путях. Чем-то мы, хомнутые сапиенсы, сходны с ехидной — количество проходов маловато. Бензин по нефтепроводам не гоняют. А вот у нас… специализации в человеческом организме недостаточно. А мне страдать: она уже вошла в тонус, всё раскрылось и я теперь… как в проруби. Краёв не вижу. Точнее: вижу, но не чувствую. Отвратительное ощущение. Тем более, что я знаю, как нужно сменить эту позицию, чтобы всё стало… плотно, но геометрия…
Рада морщилась с закрытыми глазами, подгоняла меня:
— Ну же! Ещё! Сильнее! Ещё!
Глава 309
Вдруг за моей спиной стукнула дверь. Пару секунд мы не реагировали, потом расширившиеся зрачки распахнувшихся глаз на раскрасневшемся лице Рады скосились и сфокусировались на ком-то за моей спиной. Она резко задёргалась, пытаясь сразу оттолкнуть меня, поправить платье, как-то собрать свои толстенькие белые ляжки…
Я обернулся взглянуть через плечо — у дверей стоял Лазарь. Опять на меня смотрят «рублёвые глаза». Теперь уже и в Залесье. Потом лицо его исказилось, он резко начал хвать себя за пояс. Сабель и мечей в доме не носят, а выдернутый им «русский ножик»… Я же объяснял — это из столового набора, нож-ложка. Его пыл показался мне смешным, детским. А останавливаться… про таракана с фугасом в голову я уже рассказывал.
— Лазарь, деточка, постой за дверью, посторожи. Чтоб не мешали тебе братика делать.
Парень ошалел от моей наглости. Вид у него стал… очень глупый. Наглость — заразительна. Рада поддержала меня:
— Иди-иди. Посмотри там, чтоб не мешали.
После чего снова подняла вверх свои голые ноги и кивнула мне. Типа: давай дальше.
Перебор. Зрелище исконно-посконного, даже — общечеловеческого процесса оказалось, в данном случае, чрезвычайной новизной, вызвавшей сильные эмоции у зрителя. Лазарь взвыл, возопил, завизжал, чередуя фальцет с баском:
— Ты! Ты мне не мать! Лахудра драная! Курва старая! Дура безмозглая!
Он истерично топал ногами, прямо как нервный жеребчик. Но не приближался к нам. Однако, он добился-таки своего: меня оторвало от Радиного тела и швырнуло в сторону метра на три. Ногами она бьёт… чуть послабее моего прежнего коренника. Хорошо — в грудь попала, не в голову.
Споткнувшийся о попавшуюся под ноги скамейку, врубившийся затылком в бревенчатую стену, со спущенными штанами и задравшейся на пузо рубахой, я разглядывал кружащиеся перед моим внутренним зрением разноцветные звёздочки и философически наблюдал за покидающей меня эрекцией. Надеюсь — не навсегда.
«На ветвях у тополя качается звезда, Синяя звезда, летняя звезда. Я надеюсь — покидаешь ты не навсегда, Ты — не навсегда, ты — не навсегда».
Ох уж эти комсомольские песни. О синей… звезде. Алкоголичка, что ли? Качающаяся на ветвях… И чего она туда полезла? Сучок подходящий искала?
Но — внушают оптимизм. Поскольку: «Ты — не навсегда». Хотя, конечно… и опухнет всё… Надо эту проблему внезапных улётов с женщин решать! Кардинально! Сменить конструкцию штанов. А не так, как вы подумали.
«Дёрни за верёвочку…» — хорошо. А летать по трапезной со спущенными штанами — плохо. Придётся воспроизводить флотские клеши. Или — шотландскую юбку? Вон как у Рады хорошо получилось — только села и уже… в форме.
Я приходил в себя после облома и полёта, всё более вслушиваясь в наполненную филологическим перлами, диамантами, лалами и смарагдами беседу в славном святорусском боярском семействе. Да, здоровы были предки. Так орать шёпотом… десятилетия активной практики в присутствии постоянно подслушивающих, переносящих и перевирающих слуг. В имперские времена русское дворянство ругалось между собой на французском. Народ языка не знал и оттенков не понимал. Просто «merde» и «мерде с уксусом» — есть отличия.
— В деревню загоню! В погребе сгною! Сучка! Шлюха!
— Цыц! Сучкин сын. Да мне на исповеди сказать — кто твой отец — тебя сразу из бояр вышибут. Ничем будешь! Ублюдком ославлю! Себя не пожалею! Я уж пожила, а тебя — холопьим отродьем выставлю! Выблядком! В грязи, в голоде да холоде сдохнешь! В насмешках да издёвках! В гоняниях да понуканиях!
— А ты… А ты…!
Лазарь немного поглотал воздух, пытаясь придумать достойный ответ. Не нашёл, зарыдал и кинулся вон.
Похоже на одесский трамвай: две женщины долго ругались. Наконец, одна из них крикнула:
— Да щоб к тебе на всё лето родственники приехали!
Вторая не нашлась, чем ответить на такое страшное проклятие, заплакала и вылезла из трамвая.
Рада неловко пошевелилась на столе, тот с грохотом и треском сложился. Как-то… слабоваты столы в «Святой Руси». Не рассчитаны на пляски на них взрослых женщин. К этому моменту я уже подтянул штаны и смог приступить к подниманию с пола своей… собеседницы-неудачницы.
— Слушай, а вот ты говорила, что сын твой — ублюдок… от холопа, что ли?
Рада, почесывая ударенную ягодицу, фыркнула:
— Экая глупость! Я мужу своему завсегда была жена верная! То, что мы с тобой тут… ты не подумай! Лазарь не ублюдок, а — недоносок. Раньше времени родился. По осени, как муж сгиб, вздумал сынок мне указывать. Я, де, боярский сын! Самый в дому главный! Ну я и урезонила дурачка. Чей ты сын — только я знаю. Коли скажу, что ты не от мужа моего — мне-то стыд, а тебе-то — смерть.
— Почему смерть?!
— Гос-с-споди! Потому. Приблудный — не законный. Ни прав, ни имения. Жить где — из милости, отовсюду гонят, насмехаются. Прежние дружки да подруженьки на порог не пускают, из слуг каждый… восторжествовать старается… Только глупость это — я такого никогда не скажу.
