Белый шаман - Дмитрий Лифановский
Я растерянно вышел на крыльцо. И что теперь делать? Идти в богадельни? Оно, конечно, схожу обязательно. Но ведь тут тоже люди, и они умирают. Хотя бы Аню надо спасти! А кто теперь, после этого разговора меня к ней подпустит?
— Не обижайтесь на Владислава Брониславовича, — раздался позади грудной завораживающий голос. Оборачиваюсь. Та самая женщина-врач. Правильный овал лица, брови птицей, огромные густые ресницы и глубокие, умные глаза, темно-серые, цвета предгрозового неба. При ярком дневном свете она еще красивей. А белая медицинская косынка добавляет ей шарма. Она зябко повела плечами, под небрежно накинутой на них шубкой, — Больных очень много, — пояснила она, — Больница переполнена. Сегодня умерло пять человек. Загорский, очень переживает, — она горько опустила уголки губ, — Впрочем, как и все мы.
Женщина высвободила руки из-под шубки и поднесла к губам папироску и тут же прикурила ее от спичек, с наслаждением затянувшись и выпустив дым.
— Загорский — это главврач?
Она молча кивнула.
— Я не обижаюсь, — пожимаю плечами. Если уж обижаться, то только на собственную глупость, — Надо было у Лемана с Буржинским рекомендации брать, а не у попов. Не подумал. А должен был.
— Вы знакомы с Пашей? С Павлом Васильевичем? — она с интересом посмотрела на меня.
— Если Вы о Буржинском, то да, знаком. Только с Павлом Войцеховичем.
— Ай, — она легкомысленно махнула рукой, — Поляки, такие поляки, — ее лицо осветила легкая улыбка.
— Вы его знаете?
— По окончании курсов я практиковалась в клинике у доктора Манассеина. Павел Васильевич служил там, — ее взгляд слегка затуманился. Похоже, у нашей красавицы и бородатого поляка был роман. Ну не могу осуждать господина Буржинского- женщина, стоящая передо мной была действительно безумно, просто ослепительно красива. — Золотилова, Вера Константиновна, — представилась она.
— Уколов, Дмитрий Никитич.
— Вы из казаков? — она кинула взгляд на мою бекешу и штаны с лампасами.
— Да.
— Не похожи, — она покачала головой и улыбнулась.
— Почему? — удивился я.
— Казаки грубее, — пояснила Золотилова, — Тут недавно прибегал один, ругался, порубать всех грозился. Глаза так и горят дикой яростью, — в ее голосе послышалось то ли восхищение, то ли осуждение.
— С девочкой лет пятнадцати?
— Откуда Вы знаете? — она удивленно уставилась на меня своими колдовскими озерами, от чего я слегка поплыл.
— Брат то мой был. Иван.
— А девушка? Невеста? — ох, уж это извечное женское любопытство.
— Не знаю еще, — улыбнулся я, — Он ее сегодня впервые увидел.
— А бился, как за сестру или невесту.
— Бился?
— Вы же видите, что творится, — она повела головой в сторону двери в больницу, — Нам ее просто некуда было положить.
— А помощь принять отказались, — раздраженно бросил я.
— А как на нашем месте поступили бы Вы⁈ — она ожгла меня злым взглядом, — Приходит неизвестный казак, и утверждает, что у него есть лекарство от болезней, которые не лечат даже в Европе.
— Не знаю, наверное, так же, — я неопределенно пожал плечами и раздраженно добавил, — Далась Вам эта Европа!
— К сожалению, Европа во всем опережает наше Богом забытое Отечество. Культуре, науке, любви к ближнему своему, — она яростно сверкнула глазами. У-у-у, какая знакомая песня! Да Вы, любезная Вера Константиновна, у нас прогрессивных либеральных взглядов.
— На счет культуры, очень спорно, — я с усмешкой посмотрел на нее, — Чайковский, Глинка, Бородин, Жуковский, Пушкин, Толстой, Кипренский, Суриков, Репин, — Золотилова смотрела на меня, закусив губу, на ее прекрасном лице злое упрямство, сменялось недоумением. Не ждала от неграмотного казака? А я продолжал называть фамилии, словно забивал гвозди, — Ломоносов, Лобачевский, Менделеев, Пирогов. Хватит или продолжить?
— Это ничего не значит, — упрямо набычилась она, — Вы же не станете отрицать, что именно Европа несет прогресс и просвещение. Французская революция подарила человечеству «Декларацию прав человека и гражданина»! А что дала миру Россия⁈ У нас только-только крепостное право отменили, зато циркуляр приняли о кухаркиных детях! А сейчас так и вовсе довели до вот этого ужаса, — ее взгляд полыхал огнем, лицо раскраснелось, тонкие, аккуратненькие ноздри на симпатичном, слегка курносом носике, яростно подрагивали. До чего же она хороша в своей ярости! — А знаете, что самое страшное⁈ Их, — она кивнула на окна больницы, видимо подразумевая лежащих там людей, — Это ничуть не волнует. «На все воля Божья» «Царю-батюшке видней»! Есть распоряжение, часть урожая ссыпать в волостные магазины. Специально, про запас, на случай голода. Никто! Никто из крестьян этого не делал! Темный, безграмотный, жадный, ни к чему не стремящийся, забитый народ!
— Вы очень красивы, Вера Константиновна, — не удержался я.
— Что? — она залилась краской и сердито топнула ногой, — Какое это имеет отношение к нашему разговору⁈ Просто Вам нечего мне возразить! — ее изящный пальчик уставился мне в переносицу. Ну, настоящая фурия!
— Почему нечего? — я криво усмехнулся и посмотрел ей прямо в глаза, — Французская революция помимо «Декларации о правах человека» подарила миру Робеспьера и Наполеона. Вам рассказать, что делала армия «просвещенных» европейцев под командованием «великого» императора на нашей земле?
— Это было давно! — Золотилова вскинула голову.
— Хорошо, — продолжил я, благо насмотрелся когда-то ютубов, — Не далее как сорок лет назад, англичане с французами с упоением грабили Керчь и Севастополь.
— Грабили дикие турки!
— Ой, ли, — я издевательски улыбнулся, — А так любимые Вами
