Самый яркий свет - Андрей Березняк
«Малинник» удивительно изменился — так я могла бы сказать, но нет: все та же грязь, все тот же тяжелый дух и прежние рыла завсегдатаев. Нашу компанию они встретили без расположения, кто-то даже собрался вставать из-за стола, вспомнив, наверное, о каких-то очень важных делах, но Андрей вежливо попросил:
— Сидите, господа, кушайте дальше.
От моего охранника не прозвучало ни единого грубого слова, но все присутствующие смирно уселись обратно и принялись старательно есть. Определенно, есть в канцелярских волках своеобразная харизма.
— Спиридонов? — кратко спросила я халдея за прилавком.
— У хозяина-с! — поклонился он.
Аслан остался у входа, одарив контингент «Малинника» белозубой улыбкой, а мы с Макаровым в сопровождении Андрея нырнули в каморку Добрея.
Николай Порфирьевич окинул вошедших смурным взглядом, а потом улыбнулся мне и встал, распахнув объятия. Я кинулась в них и разрыдалась от всей души, слезами счастья и спокойствия.
— Дядька Коля! На миг поверила в вину твою, всего на миг! Прости мне грех этот!
— Шурка, да перестань! Об одном Бога молил, чтобы, даже если казнят меня, ты не осталась в дурных мыслях обо мне. И спасибо тебе, родная. Если бы не ты, не отговориться было бы. Все хитро Агафон, подлец, обустроил. И Степана на нож взял, сука. Повязали его, я слышал?
— Повязали, но пытался бежать, окрутил голову солдатам, те его и порубили, как в себя на мгновение пришли.
— Жаль, — расстроился пристав, глаза которого уже горели кровожадным огнем опытной ищейки. — Жаль. Обрубила ниточки эта смерть.
— Остались еще двое, но до них пока не добраться без повеления Императора, — встрял в разговор Макаров, которого Николай Порфирьевич демонстративно не замечал. — А нам очень надо, конечно, подельников Агафона найти. Освещенного и отступника, который Мраку предался.
— А вот тут нам всем поможет уважаемый Добрей, — усмехнулся Спиридонов.
Трактирщик смущенно прокашлялся:
— Кхе-кхе. Здравствуйте, ваши светлости и благородия. Здесь дело такое.
Глава 21
Не в первый раз Добрей видел всех собравшихся, хотя нет, с Андреем он до того не встречался, но вряд ли охранник оказался настолько важной птицей, чтобы заставить владельца «Малинника» краснеть и мяться. Очевидно, что не в жилу было держателю воровского притона участвовать в расследовании, к тому взятому под контроль Канцелярией. Но выбора-то у него и не было: или помогаешь важным господам, или эти господа припоминают тебе все грехи до седьмого колена.
— Нашлись следы земгалов, Александра Платоновна, — сказал Добрей. — Я тихонечко узнавал у посетителей своих, не видел ли кто кого в последнее время, так и нашелся один видок.
За дверью вдруг послышался шум и гневные крики. Трактирщик вскочил и выглянул в зал. Мне с моего места тоже открылась чудесная картина: у выхода толпились те самые посетители, но на на ступеньках, перекрывая путь, возвышался Аслан с обнаженной шашкой в правой руке и пистолетом в левой.
— А ну сели все! — рявкнул Добрей. — Сказано вам было вежливо — сидите и кушайте!
— А ты нам не хозяин! — крикнул кто-то.
— А ты, Берендей, в следующий раз тут ни кружки, ни бабы не получишь! Да и других дел не обстряпаешь! Сели все!
— Скурвился Добрей, — послышался еще чей-то голос. — С городовыми снюхался! Всех нас продаст!
— Да тебя и продавать себе дороже, — огрызнулся трактирщик. — Не по ваши души явились, а по такому делу, что лучше вам всем сейчас тихонько и благостно посидеть. Вчерашний бардак все слышали? Вот, вижу, что слышали. Хотите по нему под дознание пойти? Вижу, что не хотите. Так что сели тихо, разрешаю бесплатно к бочке подойти по разу! Проследи, — кинул Добрей халдею.
Наверное, именно дармовое пиво и решило ситуацию, толпа отхлынула от выхода, устремившись с кружками наперевес к пенному. Из пробегающих, спешащих успеть первыми людей Добрей выдернул кряжистого мужичка неопределенного возраста. Тот сразу не сообразил, что происходит, и ноги его продолжали семенить в сторону бочки, но трактирщик крепко придержал его за сюртук и втянул в свою каморку.
— Да я ж это! Там же! Не успею!
— Иди сюда, Емеля, с пивом не обижу. Своего налью. Но придется тебе с господами поговорить. Знакомьтесь — Емеля по прозвищу Лапоть. Человек дурной, но по глупости своей безобидный. Вот он вам и расскажет, что мне поведал. Расскажешь же?
— Э-э-э… — смутился Лапоть и забегал глазами.
Я присмотрелась к нему, но в памяти, даже подкрепленной озарением, это лицо не всплыло. Мужик и мужик: широкие скулы, приплюснутый нос, неряшливая бородка и контрастом к этому — огромные серые глаза. В таких тонуть можно, если бы не все остальное.
— Давай, Емелька, не кочевряжься, — милым голосом попросил Спиридонов. — Ты ж до сих пор не на каторге, потому что жалко мне тебя, дурака. Карманника из тебя не получилось, по домам лазить тоже не научился. Где какой анекдот криминальный — будь уверен, что там наш Емеля снова опростоволосился. Одно слово — Лапоть!
— Обидно говорите, Николай Спиридонович!
— А ты мне тут за гордость воровскую рассказывать будешь? Дашь показания, что в самом деле являешься знатным злодеем, удачливым лиходеем?
— Да нет, я так…
— Ну вот так и не гунди. Рассказывай, о чем тут Добрей от тебя слышал.
И Лапоть рассказал. Как я поняла, вором он был и в самом деле никудышным, поэтому побирался мелкими поручениями уважаемых членов преступного сообщества: где весточку подать, где о воде предупредить. Здесь Спиридонову пришлось пояснить для меня и Макарова — свой язык у лиходеев все же, и ничего не значащий для обычного человека вопрос о погоде подразумевает соответствующий ответ. Если «серо», как это часто бывает в Петербурге, то ситуация непонятная, а вот скажут «мокро» или «вода» — дело гибельно, пора спасаться.
Персоной Емеля был при всем этом жизнерадостной, баламутом тем еще, за что ему всегда перепадало когда выпить, а когда и закусить. Даже с проституток порой его Добрей сгонял, которые раздвигали перед весельчаком ноги без какой-либо оплаты, а это убыток! И каждый вроде знает, что Лапоть — существо бесполезное, но на дела лихие его все равно в помощь брали. Но и доля его всегда была наименьшей, потому и искал постоянно Емелька варианты подзаработать на тех, кто с ним еще не знаком. Так он и приметил приезжего курляндца, явно чурающегося законопослушности и честного труда. Не боясь отказа, Лапоть и предложил залетному жиду из самой Риги свою помощь в нелегком воровском деле с учетом столичной специфики. И от ворот поворот сразу не получил, сговорившись на следующий
