Мародер без диплома - Саша Фишер
— А у тебя случайно не возникло мысли меня Матонину сдать? — спросил я.
— Тебе честно, Боня? — Гиена выпрямился и заложил большие пальцы за ремень. — Если бы кто другой награду объявил, я бы крепко задумался. Но Матонин… Ой, что-то я не верю, что этот хорек честно все заплатит. А то получится, что я ему приволоку тебя, упакованного вот в эту простынку и голову Натахи, а потом очнусь, когда мной какой-нибудь медведь на арене закусывает. Нет уж, увольте.
— Я посчитал наши финансы, — подал голос Бюрократ, до этого момента сидевший молча. Билет на цеппелин обойдется нам по четыре с половиной тысячи соболей. На перегоне мамонтов мы с вами заработали двадцать шесть тысяч пятнадцать соболей. Значит на билеты до Томска на всех четверых мы потратим восемнадцать тысяч соболей. Из оставшихся половина полагается Богдану…
— Как билеты по четыре с половиной? — Гиена нахмурился. — Было же всегда по две!
— Это если рейсовый, — сказал Бюрократ. — А рейсовый будет только через две недели. Но Брюквер согласен слетать в Томск, если мы заплатим по четыре с половиной. В любое удобное нам время.
— А почему Боне половина? — спросил Гиена.
— Потому что никто, кроме него, шагоход бы угнать не смог, — ответил Бюрократ.
— Справедливо… — пробормотал Гиена. — И что там полагается на мою долю?
— Нам на троих остается четыре тысячи, — сказал Бюрократ. — Две мне, за успешно проведенные переговоры, и по одной тебе и Натахе.
— Как-то это… — Гиена поскреб в затылке.
— Я не согласен, — сказал я и встал. — Ну, то есть, ты рассуждаешь верно, Бюрократ, насчет незаменимости и всего такого прочего. Но Гиена тоже был незаменим. Он лучше всех знает город, Епифан, обеспечивший нас едой, крышей над головой и транспортом — его друг. Гранаты, опять же… В общем, давайте поступим так. Купим билеты до Томска, а потом каждый возьмет себе по тысяче. А остальное мы придержим как общий фонд. Патроны к дробовикам купить, например. Или еще что-нибудь. Кстати, я же правильно понимаю, что в Томск мы собираемся все вчетвером? Может кто-то хочет остаться?
Я посмотрел на Натаху. Та кивнула, без всяких сомнений. На Бюрократа. Только сейчас обратил внимание, что он обзавелся новыми очками и поменял костюм с клетчатого на темно-серый. Тоже коротковатый в штанинах и рукавах. Тот кивнул, хотя и с чуть меньшим энтузиазмом. На Гиену. Он думал дольше всех. Шевелил бровями, по лбу бродили морщины, как будто мозговые извилины пытались пробраться наружу. Наконец он тоже кивнул.
— Я думал остаться, — сказал он. — Все-таки всю жизнь тут прожил. Друзья-приятели… Но как-то все одно к одному сложилось. Из семьи только Аркаша остался, которого я если встречу, то наверняка придушу ненароком. Епифана убили… Матонин… Сука… Боня, поклянись, что когда тебе в Томске магию вправят на место, ты этого хорька испепелишь на месте, а пепел над помойкой развеешь?
— Даю слово, — руки сами собой сжались в кулаки. Ах, как бы мне хотелось еще тогда наступить на его одетое в яркий шелк тело трехпалой лапой шагохода! Я уже несколько раз прокручивал в голове возможные сценарии убийства Безумного Юрия, но все они получались самоубийственными и непредсказуемыми.
— Тогда я тоже в Томск, — Гиена хлопнул меня по плечу. — Хрен его знает, что я там буду делать, конечно. Но как-нибудь не пропаду.
— Софья Исааковна сказала, что когда мы будем готовы, транспорт до второй Базарной площади Новониколаевска они нам предоставят. Им зачем-то самим надо в город, так что подбросят попуткой. Кроме того, она любезно предложила оставить у них на хранение. Пообещала, что их техники позаботятся о техническом обслуживании и правильной консервации. Брюквер сказал, что готов взлетать, когда нам заблагорассудится, как только мы заплатим.
— Какая странная фамилия, — сказал я.
— Брюквер-то? — переспросил Гиена. — Да это прозвище! Он немец, фамилия у него какая-то сложная. А лицо похоже на червивую брюкву. Так значит мы можем прямо сейчас ехать?
— Ну… — я хлопнул себя по коленям, прикрытым синим рабочим халатом. Посмотрел на Натаху, одетую в такую же униформу. — Как только нам вернут одежду.
— Могу за ней сходить, — сказала Натаха и встала.
Но идти никуда не пришлось, прачка явилась сама и принесла ворох наших вещей, только теперь они были сухие, чистые и даже заштопанные. Я натянул на себя пахнущее березой и луговыми цветами белье, рассовал по карманам мелочи и подумал, что неплохо бы перед дорогой пообедать…
На крытом кузове грузовика были выведены большие буквы «Б» и «В», и значок из пересекающихся трех кружков. Очень похожий на знак «биологическая опасность». Водитель, невысокий мужичок с шапкой кучеряшек и пышными усами, обратил внимание, что я разглядываю грузовик.
— Не переживай, парень, наш грузовик никто не решиться обыскивать или грабить, — сказал он и громко расхохотался. — Репутация, знаете ли! Даже самому дремучему ватажнику не хочется сдохнуть под чахлым кустом от фонтанирующего поноса.
— Так значит слухи не врут, и понос вы можете? — спросил я.
— Кто знает, кто знает, — водитель хитро улыбнулся и подкрутил ус.
Мы забрались в кузов и расселись на деревянных скамейках вдоль бортов. Хоть водитель и убеждал нас, что никакой опасности нет, никто не рискнет останавливать машину Вавиловой-Бестужевой, но Натаха и Гиена все равно не выпускали из рук дробовики.
— Интересная история, кстати, у хозяина цеппелина! — перекрикивая шум мотора сказал Бюрократ. — Я думал, что это какая-то транспортная компания делает деньги на сибиряках, оказалось нет!
— Так вроде же Брюквер — немец? — спросил я.
— Немец, да! — машину тряхнуло на ухабе, Бюрократ чуть не рухнул со скамейки. — Когда императрица Елена объявила баницию Сибири, то всем инородцам было позволено пересечь границу и вернуться каждому на свою родину. Здесь же было очень много немецких поселений, да и не только… Прадед нашего Брюквера отказался наотрез. Мол, и кем я там буду, в Германии? Здесь я доктор и ученый, у меня мастерская и пациенты. На кого же я всех брошу? И остался. Здесь после баниции творились разные страшные вещи. И так-то дорог хороших не было, а уж после всех этих бунтов, восстаний и маленьких войн — так и вообще. И однажды прадед Брюквера не успел доехать до пациента, из-за того, что его машина завязла в грязной луже. Вот тогда-то он и построил первый цеппелин. Чтобы было на чем летать в деревни, куда дорог нет. Ну а потом…
— Выяснилось, что транспорт
