Андрей Валентинов - Генерал-марш
Мехлис выразительно поглядел на Ивана Кузьмича, тот кивнул, вспомнив недавний разговор. Свои – да не совсем.
– Отряд, причем немаленький, – неторопливо рассуждал барон. – Основные силы впереди, к Хотану жмутся, а за барханы посылают разведку. Сие уже понятно, а вот чего задумали эти инкогнито, не хочется даже предполагать.
Филин, вероятно в знак согласия, громко щелкнул клювом.
– Хотели бы поговорить – прислали б парламентера, – не стал спорить Мехлис. – Но в бой пока не вступают. Почему?
Разведчиков отослали, сами же, разведя небольшой костерок, сели поближе, разлив в кружки остатки зеленого чая. Ароматный напиток горчил.
– Дня через два выходим на равнину. – Унгерн поглядел на карту, задумался. – Если точнее, через два с половиной, то есть где-то к полудню. Равнина – это уже Пачанг, значит, с каждый верстой больше шансов встретить тамошних пограничников. Видел я их – народец крепкий и при оружии. Поэтому брать нас будут, скорее всего, при выходе. Господа, одолжите карандаш и листок бумаги.
По желтому фону – резкие черные линии, словно змеи среди песка.
– На карте не обозначено, но места эти помню неплохо, да-с. Где-то через день начнутся скалы, сперва по правую руку, а позже – с обеих. Если сверху взглянуть, то вроде как гору пополам разрубили, чтобы реке русло обозначить. Выход узкий, называют его Врата Агартхи. Если там устроят засаду да еще при пулеметах, шансов у нас нет.
Карандаш провел длинную черту – прямо перед обозначенными на самодельной схеме Вратами.
– Обойти слева, где скал меньше, – предложил Мехлис. Унгерн, покрутив левый ус, взглянул выразительно.
– Вас, господин комиссар, лично бы этим маршрутом отвел. Слева – барханы, справа – скала. Расстреляют за милую душу, причем вы их даже не увидите. К тому же идти долго, больше суток – по песку и без воды. Придется вам лошадей агитировать. Будете им читать вслух Карлу Марлу, авось поможет.
– Контра недобитая! – не слишком уверенно отреагировал пламенный большевик.
– Что не может не радовать, – Унгерн оскалился по-волчьи. – А вы знаете, господин Мехлис, предок мой, барон Отто-Рейнгольд-Людвиг, слыл ученейшим человеком, Лейпцигский университет закончил, книги писал. А еще был великим шутником. У себя на острове Даго маяк построил – прямо перед скалами. Начиналась буря, на маяке зажигали огни, в колокол били. Кораблики к берегу поворачивали, а тут такой сюрприз! Эх, вас бы на такой корабль, да не одного, а со всем вашим Красным Вавилонским синедрионом!..
«Пу-гу!» – мрачно прокомментировала птица.
Ивану Кузьмичу внезапно подумалось странное. И барон, и представитель Центрального Комитета вволю валяли дурака. Но если страшной байкой про маяк на Даго Унгерн хотел уязвить нелюбимого им большевика, то перед кем скоморошествовал Лев Захарович? Что ни день чуть ли не каждое рисовое зернышко пересчитывает – и про «голос желудка» чушь мелет.
Кречетов взял листок со схемой, положил перед собой.
– По причине вашей социальной вредности, гражданин барон, рискну заключить, что идти нужно правым курсом, через скалы. Если имеется тропа, то и спуск на равнину найдется. Обходим ваши Врата – и прямо на Пачанг.
Унгерн взглянул невесело, покачал головой.
– Увы, мы не в сказке, господин Кречетов. Прямо пойдешь – голову сложишь, налево – комиссара потеряешь, направо – без коня останешься. Насчет коня – правда, тропа через скалы есть, но пройти можно только на своих двоих, и то не без труда. Если бы у нас был батальон, то я бы предложил отправить лучшую роту в обход, дабы прищучить супостатов как раз возле выхода на равнину. Но у нас еле-еле взвод, если монахов и детей не считать. На скалах можно отсидеться и переждать, и то не всем. Кто-то должен пойти главной дорогой, дабы отвлечь внимание. Пока станут считать наши трупы, тот, кто будет наверху, успеет спуститься и проскользнуть дальше. Иного предложить не могу.
Костер догорал, пламя слабело, прижималось к чернеющим углям. Трое, сидевшие рядом, молчали. Ни у одного не поднялась рука, чтобы спасти умирающий огонь.
2
– А вы уже не поете, товарищ Кречетов, – не без грусти заметила Чайганмаа Баатургы. – Мы все привыкли, что великий воин поет про быстрых коней и неверную деву. Недостойная даже не рискнет спросить о причине, она может лишь пожалеть.
Иван Кузьмич вставил в зубы самокрутку. Огонек зажигалки выскочил всего на малый миг, хорошо еще, прикурить удалось. Был бензин – да весь вышел. Кречетов бросил зажигалку в карман, поглядел с упреком.
– А вы, Чайка, по-человечески говорить умеете – без этих поклонов в три погибели? Смотрю я на вас и удивляюсь. Какой-то ходячий феодализм, а не красивая девушка.
Думал – улыбнется, но Чайганмаа ответила очень серьезно:
– Могу на китайском – это язык врага. Встать! Руки вверх! Кто командует отрядом? А еще по-французски, на языке свободных людей, живущих в огромном прекрасном городе. Il est dommage que vous ne parlez pas français, mon Jean brave! Mais mieux, chacun de nous plus facile à jouer son rôle[19].
Товарищ Кречетов потянулся пятерней к затылку, дабы наскрести ума, но в последний миг сдержался. Сколько ни чеши, а церковно-приходскую школу не вычешешь.
Костры давно погасили, лагерь спал. Красный командир и сам честно пытался отправиться в гости к пустынному Морфею, но глаза упорно не хотели закрываться. Кречетов, решив не продолжать бесполезных попыток, присел на сложенный войлок и достал кисет. Тогда и пришла к нему Чайка. Наследнице рода властительных нойонов тоже не спалось в эту ночь. Поклонилась, стала рядом, про песню спросила.
– И еще одного понять не могу, – продолжал Иван Кузьмич. – Дядя вас учиться посылал, деньги платил, и немалые. А зачем? Чтобы вы с карабином по Такла-Макану мотались?
На этот раз девушка улыбнулась.
– У Махакалы, охранителя и защитника, шестнадцать рук, чтобы разить врагов. У знатного человека должно быть много сыновей и дочерей, и каждому найдется дело. В нашем роду не осталось наследников, и недостойной приходится быть всеми сразу. Судьба не спрашивает, она ведет. Недостойной Чайганмаа остается лишь мечтать о тихой незаметной жизни возле семейного очага – уделе каждой сайхотской женщины.
– О тихой жизни мечтаете? – хмыкнул Кречетов. – Как-то не слишком верится, уж извините, Чайка.
Чайганмаа покачала головой.
– «Ну, быстрей летите, кони, отгоните прочь тоску!..» Страна мечты дарована Небом каждому из нас, и мы вправе населять ее любимыми призраками и несбыточными грезами. Но уходит туда только слабый. Есть еще долг, и есть то, что выше всего – Судьба. Смешной рыжеусый барон на какой-то миг добился ее благосклонности, и теперь его имя будут повторять веками. Но он слишком слаб и суетлив, чтобы удержать Судьбу надолго. Жаль! Как бы точнее сказать по-русски? Vos façons de stupide, il compromis…
– Вы это… сядьте, – Иван Кузьмич пододвинулся, поправил войлок. – Не переводится, и не надо. Барон! Было бы о ком толковать!..
Девушка вновь коротко поклонилась. Присела, поджала губы:
– Пожалуй, так… Своей страшной жестокостью и своим нелепым шутовством Унгерн ославил не только Белое движение, но и великую идею Желтой империи. Его словно нарочно под локоть толкали.
– И толкали, – согласился Кречетов, вспомнив бароновы откровения. – Из самой Шамбалы человечка прислали, дабы его превосходительно в искушение ввести.
Чайка ничуть не удивилась.
– Похоже на правду. Тем, кто правит Шамбалой, нужны слабые люди на разоренной земле. Унгерн прав в том, что Европа уже сделала неверный выбор. Теперь черед Азии. Монголия – маленькая страна, но она могла бы стать подножием трона нового Потрясателя Вселенной. Наш Сайхот тоже невелик, но из него вышли воины, покорившие землю. Сам Субэдэ-багатур, правая рука Чингиса, – мой далекий предок. Я вернулась из Франции не только ради родной земли, но и ради великой надежды на возрождение Желтого царства. Может, еще не поздно…
Поглядела прямо в глаза, дрогнула губами:
Не горюйте, не печальтесь – все поправится,Прокатите побыстрее – все забудется!Разлюбила – ну так что ж,Стал ей, видно, не хорош.Буду вас любить, касатики мои!
Спела негромко, но Кречетов на всякий случай оглянулся. Не увидел бы кто! Заметят – чего подумать могут? Что они тут в глухую полночь про Желтое царство речи ведут?
Чайганмаа словно мысли его прочитала. Поглядела по сторонам, фыркнула презрительно:
– Пусть слушают! Мой род слишком высок для их языков. Жаль только, что великий воин так мало думает о Судьбе. Унгерн вообразил себя богом, но потерял Монголию. Князь Сайхотский твердо правит своим уделом, но не хочет смотреть вперед. Может, Пачанг откроет ему глаза?
– Вы вот что, Чайка… – Иван Кузьмич, прокашлявшись, провел ладонью по отросшей за эти месяцы бороде. – Считать будем, будто не слышал я ничего, а вы не говорили. Не князь я, красный командир. А вы с мечтами своими осторожней будьте. Пришлют к нам в Сайхот еще полдюжины товарищей Мехлисов, и все, чего я для вас сделать смогу, так это рядом у стенки стать. И будет нам обоим Желтое царство по самое не хочу. Понимаете?
