Андрей Колганов - ЖЕРНОВА ИСТОРИИ
- А что, Николай, в комиссии представители Экономического отдела есть?
Тот сразу понимает, о чем идет речь:
- Не, нету, Виктор Валентинович. Мы же не с проверкой торгпредства ехали.
На этом мой диалог с ним обрывается: не стоит забывать золотое правило - "умеешь считать до десяти - остановись на семи". Да и многозначительная недоговоренность подчас действует посильнее, чем даже мощные козыри, выложенные на стол. Однако никакого замешательства по лицам моих оппонентов не видно. Ничего и никого не боятся? Возможно. С такой-то крышей…
- До свидания! - не говоря больше ни слова, собираю папки со стола и выхожу за дверь, направив свои стопы прямо к торгпреду, Борису Спиридоновичу Стомонякову. Разговор у нас вышел тяжелый. В конце концов, не выдержав, спрашиваю торгпреда прямо:
- Чего вы боитесь? Того, что вам не по силам идти против Ягоды, который прикроет своих людишек, через которых он тут крутит всякие свои темные дела?
- Да, боюсь! - раздраженно кидает мне в лицо Стомоняков. - Его даже полпред боится. А уж, казалось бы, Крестинскому сам черт не брат.
- Ладно, - задумчиво тяну я, - значит, Ягода.- И уже более твердо, в полный голос, говорю, - Ягода или не Ягода, а эти контракты будут подписаны только на тех условиях, которые были названы мной. И без проволочек - иначе немедля пущу вход тяжелую артиллерию. Начну с Уншлихта, а если и он не поможет, то найдутся орудия и поопаснее.
Я откровенно блефовал, но на торгпреда моя уверенность произвела впечатление:
- Хорошо! - бросил он. - Выправим мы эти контракты. - И добавил усталым голосом. - Думаете, мне так приятно уступать этим интриганам, которые имеют железную поддержку из Москвы?
- Вот и не уступайте. У нас тоже поддержка в Москве сыщется, и не слабая.
Следующей моей целью в Берлине была контора по прокату пишущих машинок. Верно-верно, именно для того занятия, в котором я уже успел поднатореть - для изготовления анонимки.
Устроившись с машинкой в каком-то почти пустом кафе неподалеку от машбюро, принимаюсь за работу. Достаточно быстро на листе бумаги было отстукано послание, адресованное в редакцию газеты СДПГ "Форвертс". В письме от имени русского эмигранта, члена Российской социал-демократической рабочей партии (объединенной), сообщалось, что в кругах берлинской белогвардейской эмиграции шайкой, специализирующейся на изготовлении поддельных документов (Дружеловский, Гуманский, Зиверт, Орлов, Гаврилов и другие), изготовлена фальшивка, направленная против лейбористской партии. Попытка всучить эту фальшивку берлинским представителям британской разведывательной службы провалилась, ибо в здешней резидентуре, хорошо зная репутацию этих господ, не захотели связываться с очевидно поддельным документом. Тогда фальшивка (где излагаются якобы инструкции Зиновьева по организации военного переворота в Великобритании) была продана рижской резидентуре SIS. Мои лондонские друзья сообщили, что руководитель антибольшевистской секции MI-6, майор Десмонд Мортон, уже распространил этот документ среди своих друзей-консерваторов, занимающих высокие государственные посты. При этом он уверяет всех в подлинности данного документа, ссылаясь на то, что он получен от агента рижской резидентуры, служащего в аппарате Коминтерна в Москве. Между тем майору Мортону хорошо известно, что такого агента не существует. Уже планируется обнародовать эту фальшивку буквально накануне парламентских выборов, чтобы свалить лейбористское правительство, не дав ему времени разоблачить подделку.
Другое письмо пишу от руки, старательно выводя корявые печатные буквы:
"Genossen!
Ich bin ein Alter Schwedisch Social-Demokrat…"
И далее в письме излагалась история, как я был по делам своей фирмы в Эстонии, и, имея там встречи с правительственными чиновниками, узнал от них весьма тревожные новости. Они обмолвились в разговоре, что эстонской полиции стало известно о подготовке коммунистами мятежа в столице. В связи с этим принято решение открыть охоту на руководителей Коммунистической партии Эстонии с целью их убийства, а сам мятеж армия и полиция намерены использовать как предлог для полного физического истребления эстонских коммунистов.
Это письмо было адресовано полпреду в Берлине Крестинскому.
Разумеется, отправлять эти письма было еще рано. Майор Мортон еще не получил свою фальшивку, а в какой стадии находится подготовка выступления в Таллине, мне вообще ничего выяснить было невозможно. Поэтому пришлось приложить немалые усилия, чтобы найти почтовое бюро, оказывающее услуги по рассылке корреспонденции в строго указанный отправителем срок. Письмо в "Форвертс" должно было уйти 10 октября, а письмо Крестинскому - 10 ноября.
На этом мои дела в Берлине можно было считать законченными. Правда, по просьбе руководителя нашей закупочной комиссии на тот аванс, что был получен еще в Москве, приобретаю несколько пистолетов. Среди них был один Браунинг под патрон 9 мм, два Маузера М1914, один Вальтер М8 и один Маузер WTP. Странно, что при этом была заказана лишь одна коробка 9 мм патронов. Так или иначе, теперь нас ждал поезд до Москвы.
Уже в поезде, улучив минутку, вызваю Николая для беседы в тамбур. Он туда пошел "покурить", а я так, мимо проходил.
- Ты понял, из-за чего мы сцепились в торгпредстве по поводу контрактов? - начинаю без предисловий.
- Понял, - отвечает Николай, - хоть я и не из Экономического отдела, но у нас, в ГПУ, дураков не держат. Эти типчики явно сидят на золотой цепочке у буржуев.
- Тогда слушай и запоминай, - торопливо говорю я. - У этих прохвостов сильная рука в ОГПУ. Поэтому их боятся трогать и торгпред и полпред в Берлине. С ними явно не хотят связываться и мои начальники в НКВТ - Аванесов, и даже Красин. По моим данным, человек, под защитой которого они находятся - Генрих Григорьевич Ягода.
- Даже так? - поражен Николай.
- Железных доказательств у меня нет, но если ты решишь сообщить об этих безобразиях, то ни в коем случае твои сведения не должны пройти через руки Ягоды. Не знаю, сможешь ли ты выйти прямо на Дзержинского или Менжинского, но, по крайней мере, попробуй добиться разговора с Артузовым. - Эти, во всяком случае, не сдадут Ягоде с потрохами человека, принесшего им в клювике подобную информацию. - Обоснуй дело тем, что слишком уж… взаимовыгодные отношения людей из Спотэкзака и из инженерного отдела при торгпредстве с немецкими оружейными фабрикантами создают опасность утечки через них сведений, составляющих государственную и военную тайну. А это прямо относится к ведению КРО.
Конечно, и мне, со своей стороны, надо будет постараться настроить соответствующим образом Уншлихта. Хотя не слишком уверен, что это поможет. Помедлив, все-таки решаюсь дать Николаю один совет:
- И еще… Если все-таки решишь влезть в это дело, носи свой карманный Маузер снятым с предохранителя.
- Ты что?! - Николай возмущен.
- Я сказал - ты услышал. Зря языком трепать не приучен. Лучше рисковать случайным выстрелом в ногу, чем неслучайным - в голову.
Глава 23. Подарки
Поезд неустанно выстукивал колесами ритмичную дробь, пролетая по стыкам рельсов. Ночную тьму время от времени вспарывал пронзительный свисток паровоза. Ворочаясь на вагонной полке, так, что простыни подо мной давно уже смялись и скомкались, пытаюсь уснуть. Но сон не идет, отгоняемый настойчиво лезущими в голову мыслями. И дело было не в долгих и нервных разбирательствах на польской границе, когда с большим трудом удалось убедить таможню пропустить багаж с оружием для транзита через территорию Польши - да и то лишь после того, как польские таможенники опечатали чемоданы и пакеты с пистолетами. Дело было в том, что я, похоже, вляпался обеими ногами в крайне неприятную историю.
"Черт меня дернул влезть в дела этих чиновников, которых патронирует Ягода!" - таков был лейтмотив моих размышлений. - "Бодаться с ним - это самая идиотская мысль, которая только могла прийти в голову! Его такие зубры пытались свалить, не чета тебе. И ведь не свалили. Ты-то куда лезешь?"
Затем мысли приняли иное направление:
"Может быть, еще не поздно спустить все это на тормозах? Если больше ничего не предпринимать, то, пожалуй и последствий никаких не будет. Ведь пока моя выходка самому Ягоде ничем не угрожает… Да, но если он все же решит дать укорот нахалу, осмелившемуся влезть в дела его людей? И какие формы примет его недовольство? Тут ведь даже самые легкие варианты выглядят весьма неприятно. Устроит какую-нибудь подставу по моим внешнеторговым делам… Вряд ли, конечно, он пойдет на крайние меры - зачем? Слишком уж разные у нас весовые категории - он может просто смахнуть эту пешку с шахматной доски, не утруждая себя организацией ликвидации. Но даже и в лучшем случае мне придется туго. И все мои затеи оборвутся, толком даже и не начавшись".
Надо было принимать какое-то решение: либо лечь на дно, не шевелить плавниками, в надежде, что большая рыба не обратит на тебя внимания, либо вступить в рискованную игру с малыми шансами и непредсказуемыми последствиями. Та же самая эмоциональная сторона натуры, которая толкнула меня на открытое противостояние с явными коррупционерами (моей натуры? - нет, надо признать, что в данном случае скорее натуры Осецкого), теперь во весь голос вопила, что надо отступиться и уйти в тень. Ну, вот, это уже крик моей собственной трусости. Разум же придушено шептал, что надеяться на то, что авось пронесет, не годится. Страх перед последствиями должен в данном случае подвигнуть на борьбу, а не на то, чтобы прятать голову в песок. Ибо в последнем случае топор может обрушиться на шею неожиданно, не оставляя возможности организовать отпор да и вообще хотя бы как-нибудь защититься.
