Марик Лернер - Мусульманская Русь
«Берик, мы с тобой столько знакомы, я считала, что знаю, чего от тебя ожидать, но это нечто. Ты был обдолбанный, когда писал? Говорят, на Востоке предпочитают гашиш, но вроде за тобой раньше не замечалось. Выпить мог, но не до такой же степени!»
Я невольно хмыкнул. Много она знает, сколько я способен под настроение.
«Короче, чушь натуральная, но оригинально. Я даже консультировалась — не было еще такого. Умный поймет издевательство, глупый скушает так. И местами натурально разберут на афоризмы. Это хорошая находка, про выпивающего с врагами, принимающими его за соратника, и говорящего: «За нашу победу!»
Я попытался вспомнить, где я такое вставил, но быстро сдался. Обдолбанный я был — чистая правда.
«Кое-что переделать придется, для экрана не подходит, но ничего принципиального. Подписывай договор и присылай назад по адресу на конверте. Сумму я нарисовала такую, чтобы обязательно, как на тебя накатит, вспомнил и соорудил вторую часть. Можно про Китай или еще какую экзотику — прекрасная возможность послать персонажа с заданием куда угодно, а тебе и карты в руки, вставишь пару фраз на тамошнем наречии. Оригинал я непременно впарю в издательство, есть там знакомые. После фильма пойдет нарасхват. Цени и не забудь потом отблагодарить. Ты вообще скотина натуральная: месяц сидел в Одессе — мог бы и заехать по старому знакомству, повидаться».
Подписи не было. Да мне и не требуется. Даже если бы мне просто вслух прочитали, прекрасно бы разобрался, кто пишет. Так и слышу ее деловую речь. Когда ж мы познакомились? Ужас, сколько лет назад это было. Меня тогда регулярно навещали в госпитале Ахметовы родственники, откармливая фруктами и просто выгуливая. На самом деле «родственники» — сильно сказано. Один раз появилась его мать, а так все время приходила Василя.
Она произвела на меня неизгладимое впечатление своими могучими статями. У брата это сплошная мускулатура, а у нее перешло в роскошные объемы. М-да… Это не вспоминая про вечное желание сказать в глаза все, что думает. Стеснительностью там и не пахло. Не был бы я почти женат — обязательно бы приударил за девушкой, но заводить интрижку с женой друга было слишком уж некрасиво. А она посматривала со щекочущим самолюбие интересом, тем более что Ахмет отзывался обо мне в письмах в таких выражениях, что почему памятник так и не поставили, ума не приложу. Наверное, просто некогда было после войны.
Как бы то ни было, мы остались хорошими друзьями, а потом я еще неоднократно заезжал погостить. Первый раз после демобилизации — привез Ахмета домой, когда он свалился с тифом и пришлось не только почти три месяца его выхаживать, но и кормить все их замечательное семейство, включая двух старых теток, подрабатывая грузчиком в порту. Все побрякушки они уже продали, а не так и много было. Папаша их хорошо гулял и в карты играл — с размахом и широкой душой. Счастье еще, что помер аккурат перед войной, а то и дом бы проиграл. А так хоть жить было где. И ведь оба, что брат, что сестра, об этом помалкивали, и, когда она притаскивала в госпиталь гостинцы, я воспринимал это как должное. У хана много! Ага. После него осталась одна сабля наградная да ордена с медалями. Даже земля за долги ушла. Они еле концы с концами сводили.
Замечательные были времена. Кругом бардак, никто не знает, что будет завтра, по ночам стреляют на улицах и грабят. Никто не работает, сплошные митинги с громкими лозунгами и призывами. А профессии у меня нет, денег тоже, и бросить все и удрать домой исключительно совесть не позволяет. Выжили мы больше потому, что несколько их арендаторов подкармливали бывших хозяев по старой памяти.
Я ведь тогда даже не пил — все рыскал в поисках возможности заработать. Наверстал потом, когда Ахмет поднялся и перестал шататься от слабости при легком ветерке, и можно было на него с облегчением свалить проблемы, отвалив до родной хаты. Вот там я уже расслабился и с облегчением устроил веселую жизнь собственным родителям. Даже стараюсь не вспоминать и сегодня. Стыдно и неприятно. Слишком уж резкий переход был от вечного напряжения и смертей к почти нормальной жизни.
Василю многие не любят, и задело. Она слишком безжалостна и требовательна на работе и в общении с посторонними, но кто ее не видел в те дни, тому и не понять, откуда это взялось. Зато никому не говорит, а дети этих простых татарских крестьян, что просто из доброты душевной нам жратву приносили, все за ее счет учились. Как на ноги всерьез встала и первые свободные деньги завелись, сама к людям ходила, не дожидаясь просьбы, и выясняла, в чем они нуждаются. У них и мыслей не было о чем-то таком просить, дальше должности фельдшера мечты не распространялись. А теперь уже работает целый взвод учившихся в университетах, и даже известная художница имеется. Куда там Айвазяну — такие пейзажи крымские малюют, что даже мне нравятся. Уже и внуками Василя занимается, и про каждого помнит. Не по обязанности, а потому что так правильно.
Есть в ней что-то такое от природы… аристократическое. «Это мои люди!» Она и меня пыталась в «свои люди» записать, но я отбрыкался. Не люблю, когда мне помогают из самых лучших побуждений, забыв поинтересоваться мнением. Хвала Аллаху, сам умудряюсь жить, и неплохо. Но иногда зудит — а не строит ли она козни за моей спиной, чисто по-дружески, давя на того же Белова? Надеюсь, хватает ума не делать этого. А гонорар или книга… Это другое дело. Не будут смотреть и читать — не станет она насильно пропихивать. Не настолько бескорыстна. Выбрасывать денежку без смысла очень не любит.
— Буду теперь еще и известный сценарист, — сознаюсь, засовывая договор в карман.
— Что-то вроде «Владимирской Руси» Коршунова? — с легкой насмешкой в голосе спрашивает.
— Да нет… это будет рангом пониже, и дым пожиже. Не дорос до такого масштаба. Про козни англичан и нашего доблестного разведчика, умыкающего Военную Тайну. А кстати, что, Коршунов уже снял очередной шедевр? Я не думал, что так быстро.
— Обещают скоро показать. Мелькнуло недавно в «Известиях» про патриотическое воспитание молодежи и прочие бла-бла.
О Аллах, как время бежит, размышляю под ее рассказ. Скоро буду лицезреть на экране знакомые лица. Интересно, какое впечатление будет. Ведь совсем иначе воспринимаешь, когда с экрана героический тип с одухотворенным лицом и горящими пафосом глазами произносит что-то вроде: «За землю Русскую! За Веру! Аллах Акбар!» — и кидается в одиночку на копья врагов с тупыми лицами алкоголиков и дегенератов, и имеешь возможность сравнить с реальным человеком, который не просыхал даже на съемочной площадке. Но артист великолепный. Текст дать — что хочешь изобразит, но тупой как валенок. В нерабочее время и говорить с ним не о чем.
— Ну, — осторожно сказал я, — надеюсь, там не будет слишком много назидательности. Материал хороший, актеры тоже. Я почти месяц рядом болтался и смотрел, никогда раньше не видел процесса. Режиссер актрису доводит до настоящих слез бессмысленными придирками, а потом, очень довольный, снимает ненаигранную истерику. Коршунов — самая настоящая скотина, но результат должен смотреться на экране великолепно. И плевать ему, что все актеры его потом за подобные штучки лютой ненавистью ненавидят.
Стоявшая на обочине легковая машина неожиданно, не помигав поворотником, резко тронулась с места, выскакивая перед нами на дорогу.
— Чтоб ты… — энергично воскликнула Любка и резко ударила по педали тормоза. На обледеневшей дороге такие фокусы даром не проходят. Нас занесло, развернуло в противоположную сторону и вынесло на встречную полосу. Большая удача, что в столь ранний час никто в аэропорт не мчался. Могло очень плохо закончиться.
— Не получится, — внезапно осипшим голосом сказал я.
— Что не получится?
— Вот это самое пожелание. Мужчина так не может. Анатомия не позволит.
— Я как бы не имела в виду, — густо покраснев, заявила Любка.
— Я понимаю, — соглашаюсь, — езжай скорей отсюда, а то навстречу кто-то едет, фары светят.
— Мы уже перешли на «ты»? — послушно заводя заглохший «форд», поинтересовалась она.
— Ну… как боевые товарищи, чуть не угробившиеся в бою… Или не стоит?
— Можно, — разрешила она. — Не такая уж большая разница в возрасте.
А собственно какая, попытался прикинуть. Надо потом Арама спросить. Женщины таких вопросов не любят.
— Останови, — попросил я после разворота. — Что-то я видел, когда они выскочили на дорогу.
Вылез из машины и, проваливаясь в неглубокий мокрый снег, прошел буквально пяток шагов по четким следам. М-да… Не показалось. Прямо на земле лицом вниз лежал, раскинув руки, человек в длинном пальто и лакированных ботинках. В утреннем холодном свете прекрасно были видны на спине две дырки. Стреляли в упор. Я присел и повернул тело набок, проверил лицо — холодный.
