Алексей Борисов - Смоленское направление - 4
- Петер, - сказал Гюнтер, когда Дистергефт закончил рассказывать о каком-то монастыре, - вот ты давно знаешь Алекса. Как ты думаешь, у него остались знакомые по ту линию фронта?
- Знакомые … хм, мы об этом как-то не разговаривали. Думаю, нет. Хотя, постой, один раз он обмолвился, о генерале Волосе или Волосове. Сейчас не вспомню, но речь шла о недалёкости этого генерала. Мы тогда о Китае спор затеяли, конкретно о Чан Чунчене.
- Китай это далеко. Я вот, газеты в кабинете видел, к вам почтальон приходит?
- Аа, вот ты о чём. Раз в две недели я езжу на аэродром, отправляю отчёты в Берлин, летчики делятся.
- Хиславичи! Господа хорошие, - подал голос Савелий.
- Так Алекс, он что, - не обращая внимания на Савелия, - с китайцами работал?
- Нет, он какие-то дела с Японией имел, - ответил Дистергефт, - а этот китаец там учился. Алекс говорит, у него большое будущее.
С прессой всё прояснилось, а так же стало понятно и то, что профессор не такая важная шишка, как изначально предположил Шмит. На свою беду, выяснилось, что и со связями Алекса и дальнейшей его разработкой может ничего не получиться. Дела за океаном абверовца не интересовали, не его поле деятельности. Нужно было нечто поближе, до Уральских гор. Так что, подъезжая к комендатуре, Гюнтер решил хоть что-то поиметь с родственника, сообщив ему об отправленной и не дошедшей до адресата посылке. То есть, о научных изысканиях Петера - в Берлине неизвестно, так как самолёт пропал. И какая разница, кто и под каким соусом доложит, что удалось определить местоположение артефакта? Суть его предложения заключалась в том, что неплохо бы было взять его в компанию. Ведь научное открытие это одно, а практическая польза от находки, которую ещё предстоит извлечь, и что возможно с этого получить для себя лично - совершенно другое. Он же в свою очередь, постарается заинтересовать некоторых влиятельных людей, занимающихся подобным поиском. Только в этом случае, награды, финансирование и многие блага будут несравненно выше предложенных жадинами Розенберга, так как его знакомые люди имеют огромное влияние в Рейхе и их возможности даже трудно представить. Все останутся в выигрыше. Да и не стоит забывать о семье, всё в общую копилку.
- Я тебе, Гюнтер, вот что скажу. Алекс не разделяет идей "любителя лимонов", и считает его приход к власти горем для народа. Это он просил тебе передать. А я со своей стороны, заметил, что и ты, как настоящий германский офицер не в восторге от того идиотизма, который фюрер, время от времени выдаёт за божественное откровение, толкая миллионы на бойню. Мы хотим только одного, скорейшего окончания войны. Если ты собираешься не просто сделать карьеру, а ещё и увидеть внуков, не боящихся смотреть на небо, откуда могут посыпаться бомбы, то хорошенько подумай, стоит ли нам работать вместе? Вожди приходят и уходят, а Германия остаётся. С кем мы, ты наверно, уже понял. И эти слова я передал тебе не где-то в лесу, а заметь, возле комендатуры.
- Ты не боишься, Петер? Ты понимаешь, что после этих слов я обязан тебя арестовать?
- Страх? Мне было страшно, когда один ублюдок стрелял в меня в восемнадцатом, когда ожидая ареста, я почти засунул голову в петлю, когда началась война, и мир погрузился в хаос. Но когда рядом с тобой, с самолёта расстреливают детей, тебе уже на всё наплевать. Я не боюсь, а по поводу, что ты должен, поступай как велит совесть и честь. Только мне кажется, что крошка Лиина, никогда бы не связала свою судьбу с негодяем.
- Почему ты так решил? Вдруг, я как раз и есть тот негодяй?
- Глаза Гюнтер. У тебя глаза честного человека.
- Никогда об этом не думал. Но ты прав, я бы не стал тебя арестовывать, хотя бы только потому, что ты брат Магды и дядя моих детей. К дьяволу все эти хитроумные комбинации. Я тоже умею быть благодарным. Что я могу сделать для тебя?
- Сообщи отцу, что я жив. Он наверняка беспокоится.
- Уже.
- Что уже?
- Я дал телеграмму, перед тем как ехать сюда. Мне попалась твоя фотография сделанная совершенно недавно. Она была у русского. Он должен был тебя убить. Там, - показав пальцем на восток, - узнали про твои поиски.
- Вот оно что … тогда я дам тебе одну любопытную карточку.
Дистергефт выудил из внутреннего кармана крохотный снимок, на котором были запечатлены несколько людей в военной форме времён Гражданской войны, стоящих и лежащих вокруг какого-то предмета, сплошь усыпанного потемневшим камнями, как жаба бородавками.
- Что это? - спросил Гюнтер.
- Это то, что я искал. Алтарь Святовита был найден группой Леплевского. Этот снимок сделан за день до их гибели. Находку погрузили на плот, а посередине реки брёвна разошлись. Все погибли. За Царицын шли ожесточённые бои и никому до них не было дела. Негатив остался у фотографа. Насколько мне известно, это единственное фото, которое подтверждает существование алтаря. Есть рисунки от руки, да ты их видел.
- А кто фотографировал, как ты на него вышел?
- Случай, мой друг. Всё решил случай. Снимок сделал некий Натан Залкинд. Тёмная личность, бывший бандит и бундовец. Он не входил в группу поисковиков, но каким-то образом притёрся к ним, думаю, из-за пайка. О нём в письме упоминал один из членов экспедиции. Так я и отыскал этого фотографа, но, к сожалению, немного опоздал. Побеседовать с ним не получилось - сбежал. Спасибо нашему другу, везущему нас. Это он спас все бумаги, находившиеся в доме фотографа.
- Я постараюсь по своим каналам разыскать этого еврея.
- Попробуй. Он ведь тоже что-то может знать о свойствах алтаря.
- То есть то, что с его помощью можно узнать будущее это правда?
- Да. Один из мифов прямо об этом говорит. Жрец мог предсказать, что случится на следующий год. Только предсказания, почему-то были очень мрачными, я бы сказал, с летальным исходом для вопрошающего.
- И ты веришь в это?
- А что мне остаётся? Чем глубже я окунался в археологию, тем больше я натыкался на необъяснимые наукой вещи. В принципе, объяснить или подвести приемлемую гипотезу можно в девяноста девяти случаев из ста, но этот оставшийся один процент не могут понять даже величайшие умы мира. Остальные же стараются его и вовсе не замечать, так сказать, допустимая погрешность. Подумаешь, карта Пири Рейса с ещё не открытым материком или полёты с церквей на матерчатых крыльях в тринадцатом веке.
- Бред, Петер! Это бред шарлатанов!
- Так давай проверим. У меня есть одно очень загадочное, я бы даже сказал, любопытнейшее письмо, где весьма странным способом описывается событие, которое случится седьмого декабря. Я передам тебе его фотокопию. Если оно не произойдёт - я шарлатан. Согласен?
- Да. Только я думаю, что лучше нам даже не читать его. Все эти катрены можно толковать сколько угодно и они могут быть применены к любому событию. Ну, показывай. Дистергефт протянул Гюнтеру фотокарточки.
- Это снимки листов дневника одного из участников экспедиции. Он пишет по-русски, так что я тебе зачитаю.
"Третью ночь подряд мне снится один и тот же сон. Я парю над авиатором, с широким азиатским лицом, закрытым большими очками. Я знаю о нём всё: его имя, возраст, привычки. Знаю, как он называет свою жену, когда они вдвоём едят какими-то щепками из миски, как смешно у них кличут детей, и даже то, как он боится; очень боится, до дрожи в ногах и пота по спине, что не вернётся домой и не увидит своих близких. Его страх передаётся мне, и я боюсь вместе с ним, так как знаю, чем закончится сон. Он летит на незнакомом мне аэроплане с номером А-1-154, повторяя про себя, словно молится: "Сегодня великий день. Седьмого декабря тысяча девятьсот сорок первого года, над Жемчужной бухтой взойдёт солнце Ямато". Его цель огромный корабль, который отмечен у него на листке. Имя кораблю - Аризона. Яркая вспышка и я стремительно приближаюсь к земле. Это проклятье. Зачем я прикасался к этим камням на колоде? Моим товарищам так же снятся кошмары из грядущего, я это чувствую, но вслух об этом мы боимся признаться. Потому, что там мы уже все мертвы, как и наши проводники во снах".
- Что ты этим хочешь сказать, Петер?
- Только то, что седьмое число не за горами. Автор этих строк, наверняка пишет о какой-то катастрофе самолёта и корабля. Пилот придаёт этому дню очень большое значение и упоминание Ямато, говорит о том, что это связано с Японией. Проверь, а после этого мы снова поговорим.
- Помоги мне Петер доковылять до комендатуры, а десятого числа встретимся в Смоленске, если я ещё там буду.
У входа в здание с повисшей тряпкой флагом, их попытался остановить часовой, но Гюнтер так на него рявкнул: - Немедленно позови врача, раззява! Пригрелись в тылу, крысы! - что солдат подался назад, стукнувшись спиной о столб крыльца, и на головы Петера с Гюнтером свалился небольшой сугроб снега с козырька. Поняв свою вину, часовой зайцем метнулся за дверь и буквально через несколько секунд оттуда появился унтер-офицер, получивший словесный выговор, изобилующий ненормативными выражениями, за своего неуклюжего подчинённого. Минут через сорок прибежал фельдшер. Гюнтер к этому времени расположился в кабинете Долермана, положив повреждённую ногу на соседний стул, ожидая, пока адъютант названивал в Смоленск. Связи не было. Созвониться удалось лишь с соседней с Хиславичами деревней Черепово, что ровным счётом ничего не давало, вследствие чего гауптман пребывал в дурном настроении, и было от чего. Выбраться из посёлка на транспорте комендатуры невозможно - сломан грузовик. Путешествовать на санках во вновь начавшуюся метель не хотелось, да и боялся он такого вояжа. Оставалось ожидать прибытия машины из Починок, но это грозило затянуться на неопределённое время, как минимум, пока не восстановят телеграфную линию. Да и то, не факт, что под боком окажется транспорт.
