Константин Радов - Оружейник. Винтовки для Петра Первого
Трудности мои усугубил недуг, сваливший Бутурлина. Впоследствии гнусные инсинуации двоякого рода получили хождение: намеки, будто болезнь генерала была «дипломатической», и наряду с ними – предположения, что это я навел на него порчу или пытался отравить. Опровергать сие значило бы оказать слишком много чести клеветникам. Если человек смеется над моими советами по предохранению от гастрических болезней в полной уверенности, что водка и чеснок надежнее, нежели чистые руки и кипяченая вода, – зачем его травить? Рано или поздно он безо всякой отравы подхватит горячку. Даже имея дыхание, ядовитое. как у сказочного дракона, кишечную лихорадку этим не отпугнуть.
Большая часть войск стояла кордоном по левому берегу Буга: ближе к устью – регулярные полки, затем гетманские казаки. В недалеком времени, недели через две, можно было рассчитывать на соединение с фельдмаршалом, двигавшимся в нашем направлении через Брацлавщину. Казачьи отряды правого фланга уже установили коммуникацию с его авангардом. Широко растянув силы, мы в некоторой степени повторили головчинскую ошибку Шереметева: когда война стараниями Али-паши приняла деятельный и ожесточенный характер, это сразу стало заметно. Перебравшись с помощью галерной флотилии через широченный в низовьях Буг, турки разъединили меня со Скоропадским и принудили гетмана отступить краем Чернолесья в сторону Чигирина. Пехота и драгуны ретировались к недоделанным городкам у Таванской переправы на Днепре. Туда же пришли лучшие и надежнейшие полки наши, отозванные с Перекопа: приходилось выбирать между удержанием этого пункта и спасением кинбурнской бригады.
Неудачи последних дней весьма осложнили мне жизнь. Полковники! Волки старые, травленые! Пока вожак силен, хвосты поджимают, а почуют слабину – мигом сожрут! Иван Хрипунов, Гаврила Сухотин, Ефим Вест, Николай Геринг – много же они крови из меня выпили! Особенно последний, ибо полк его, приданный корпусу Бутурлина на время, принадлежал киевскому гарнизону, и покровительство князя Дмитрия Михайловича в любом случае перевесило бы мою немилость. Следовало скорее уговаривать, чем командовать.
– Николай Андреич, – убеждал я упрямого Геринга, – государь не поручал тебе искать виноватых, что войска на косе отрезаны. Обычное дело в военных обстоятельствах, и думать надо о том, как наилучшим образом сикурс оказать…
– Кто завел их туда, тот пусть и думает! А я свой полк губить не позволю. Негоже за…нные генеральские подштанники солдатской кровью отмывать!
Подобные выпады приходилось терпеть. Лежащего в горячке Ивана Ивановича очень недоставало: при нем никто бы не осмелился такое сказать. Вдвоем мы хорошо дополняли друг друга: командование армией либо отдельным корпусом требует качеств, трудно совместимых в одном человеке. Пара «умник и горлопан» может прекрасно справляться с этой должностью, если члены ее умеют ладить между собой. Даже не столь важно, кто выше чином: лишь бы каждый исполнял то, к чему годен, и не посягал на чужое.
Конечно, в крайнем случае я мог бы сам заткнуть глотки недовольным и принудить к действию, только для этого требовался план, как атаковать турок с надеждой на успех. Чтобы вести за собой людей, нужно указать им путь к победе. А заставлять бессмысленно биться лбом о стену – не лучший способ поддержания дисциплины.
Положение с артиллерией не оставляло никаких шансов. Третья неделя, как наше с Бутурлиным слезное прошение о прибавке тяжелых орудий послано царю и адмиралу (Федор Матвеевич находился вместе с государем на севере, в Финляндии), только вряд ли оно могло обернуться так скоро. Аналогичная депеша азовскому коменданту тоже улетела… Но скажите, где вы видели генерала, готового в разгар кампании без приказа поделиться пушками с другим? Смелость в принятии решений встречается гораздо реже, нежели готовность встретить врага лицом к лицу.
Зато можете вообразить мою радость при получении сведений, что обоз с тяжелой артиллерией из Троицка прибыл к Каменному Затону! Длинные корабельные двадцатичетырехфунтовки, морские лафеты к ним, порох, ядра, железные печи для накаливания оных! Я тронут был щедростью и благородством Келина до глубины души. При орудиях состояли засидевшиеся без дела флотские канониры под командой норвежца Петра Бредаля – похоже, командор Бэкем тоже не остался равнодушным к моей просьбе, пушкарями мог распоряжаться только он.
От этого дня время, доселе тягучее, завертелось очень быстро. С наивысшей скоростью, доступной пузатым ластовым судам, бесценный груз сплавили вниз к лиману, где в камышовых зарослях ожидали давно приготовленные плоты. Приданные полки я частью оставил охранять городки, частью посадил на весла, для буксировки плавучих батарей. Своих, бутурлинской дивизии, солдат пустил на казачьих чайках налегке, готовыми к бою. Прямо на ходу, чтобы не терять время, устроил артиллерийское учение со стрельбой в цель. На следующий день повторил его, назойливо внушая канонирам, что от меткости будет зависеть их жизнь. Догнавшее нас тревожное известие, что визирь большими силами обложил правобережные укрепления Таванска и готовится атаковать, уже ничего изменить не могло: оставалось надеяться, что гарнизон продержится нужные мне четверо суток.
Началась борьба на грани погибели, исход которой никто не мог предсказать. Фехтовальщики называют «открытой» такую манеру боя, когда соперники жертвуют защитой в пользу атаки, надеясь опередить другого и раньше нанести смертельный удар. Овладев Таванской переправой, где Днепр течет единым руслом и сравнительно узок, Али-паша мог бы прервать коммуникации всего нашего корпуса, заставив выбирать между смертью и пленом. В свою очередь, одержав победу на воде, я не оставил бы ему иного сообщения с Очаковом, кроме как через Витовтов брод на Буге, весьма далеко от устья. Сие обещало визирю много неприятностей: трехсотверстная петля в коммуникациях грозила обернуться удавкой на шее.
Течение в лимане – полверсты в час. Усилия гребцов добавили плотам еще дважды по столько. Всю последнюю ночь рук не жалели. Время рассчитано было, чтобы подойти на рассвете, когда солнце помешает целиться турецким канонирам. Больше всего я боялся, что капитаны снимутся с якоря и начнут маневрировать. Но они не использовали свои преимущества, приняв бой на месте с присущей им самонадеянностью. Прошлогоднюю гибель «Воина пророка» считали случайной: линейный корабль способен одолеть плавучую мелюзгу, сколько бы ее ни было. Тем более – четыре корабля. Заранее повернувшись бортом и зарядив пушки, нас готовились громить в полную силу.
При первом вражеском залпе с дальней дистанции гребные суда отступили по моему приказу за плавучие батареи, выстроенные в линию и медленно дрейфующие в сторону неприятеля. Это была самая диковинная баталия из всех, в коих я когда-либо участвовал. Издали казалось: пушки стоят прямо на воде – так сильно погрузились плоты под ними. Выглядело как новое издание чуда Христова на Галилейском озере. Обеим сторонам требовалось время, чтобы взять правильный прицел, но когда пристрелялись – выяснилось, на чьей стороне преимущество и как мало уязвимы русские канониры. Попадания в брустверы, выложенные из мешков с песком, доказали надежность сей защиты, в отличие от корабельного борта: щепки нередко причиняют больше смертей и увечий, чем сами ядра. Разница в калибре тоже не замедлила сказаться.
Не знаю, сумели бы мы взять верх в бою против полностью снаряженных линейных кораблей, как первоначально готовились. Снятие батарей нижней палубы ослабило неприятельский огонь как минимум втрое. Турецкие моряки могли противопоставить нам орудия лишь от шести– до двенадцатифунтовых. А когда раскаленные до яркого свечения тяжелые ядра начали попадать в цель, смелость окончательно покинула капитанов: корабли стали поднимать паруса. Поздно! На одном вспыхнул пожар, другой лавировал столь неудачно, что сел на мель и был подожжен самими турками. Еще два сумели уйти к Очакову.
Мы тоже понесли потери, главным образом от флангового огня с берега. Плот, ближайший к ретраншементу, был выметен ядрами почти начисто, соседний – наполовину. Мелочь, по сравнению с двумя кораблями. Жаль, что ни одного не удалось взять. Но самым драгоценным трофеем было господство на воде: турецкие галеры воровато проскользнули в сторону устья и впредь не осмеливались сближаться с преградившей путь на восток линией плавучих батарей. Патрона-бей зарекся рисковать своими судами. Нашу флотилию я разделил: канонерки под командой Бредаля отправил в устье Буга, нарушить турецкую переправу, прочие суда (шедшие полупустыми) в тот же день добрались до Кинбурна.
Самым поспешным образом погрузив ночью, при свете факелов, людей и пушки, я никому не дал отдыха, с крайней жестокостью понуждая голодных и усталых людей грести. Несколько часов промедления могли им всем стоить жизни.
