Морана - Алексей Иванович Кулаков
— Что же, хорошо, Саша…
Под девчачьей косынкой внезапно обнаружился еще один подходящий повод для удивления — в виде толстой косы молочно-белого цвета, стянутой на затылке и возле кончика волос сразу несколькими заколками и резиночками.
— Кхм! Ну что же, Александра, тогда готовься к поездке в Ковров. Галина Ивановна, мы с вами попозже свяжемся…
Покосившись на кармашек на простеньком сером платьице двенадцатилетней сироты, который зримо оттягивал вниз инструментальный наборчик, посетитель детского дома в лучших старорежимных традициях выверенно-небрежно козырнул и самостоятельно отправился на выход. Разумеется, товарищ Липницкая проводила старшего лейтенанта Зимянина до крылечка руководимого ей учреждения — и подождав, пока его фуражка исчезнет за оградой, поспешила обратно, пылая недовольством. Вот только попавшаяся навстречу беловолосая воспитанница сбила весь ее негативный настрой одной короткой фразой:
— Он не только из-за писем приходил.
Недовольство педагога немедленно уступило женскому любопытству:
— А зачем?
— Мне инструктор по борьбе как-то намекал, что в НКВД берут на заметку всех способных мальчиков и девочек. Особенно если они из интернатов или детских домов.
Липницкой хватило и этого, чтобы додумать все остальное и сильно расстроиться. По ее личному мнению, ребят и девчат нельзя было лишать счастливого детства и юности, да и вообще, на любую службу надо поступать уже будучи зрелым умственно и морально человеком. И конечно, строго по призванию души. А не потому что «партия сказала надо, комсомол ответил есть!».
— Галина Ивановна?
Вздохнув и слабо улыбнувшись юной умнице-разумнице, директриса подтверила, что она здесь и внимательно ее слушает:
— Да, Саша.
— Вы уже придумали, что мне попросить на Ковровском заводе в порядке их шефской помощи нашему детдому?
Настроение Галины Ивановны сделало крутой вираж и поползло вверх: сама же она, укоризненно покачав головой, ласково попеняла:
— Ох и лиса у нас тут выросла… А с виду такая скромница и хорошая девочка⁉
Притворно надувшись, Александра «пробурчала» в ответ:
— А еще я белая и пушистая!
* * *
Было самое начало солнечного и очень жаркого июльского полдня, когда во внутренний двор большого «номенклатурного» дома в центре Минска зашла стройная светловолосая девочка. Оглядевшись и поправив лямки висящей на плечике парусиновой сумки, она закрыла свои красивые глазки и медленно направилась к одному из подъездов, время от времени зачем-то останавливаясь на пару-тройку секунд. Странное поведение пригожей юницы по какой-то причине совсем не привлекало внимания — ни бдительного и зоркого «бабкомитета», обороняющего подступы к подъездам на лавочках под тенистыми кронами деревьев. Ни двух гуляющих с детками молодых мамочек, ни даже деловитого дворника, поливающего из шланга подвявший под лучами небесного светила палисадник — хотя уж ему-то сам бог и куратор из НКВД велели подмечать любые странности! Строение номер двадцать восемь-тридцать проспекта Сталина по негласному рейтингу конечно же уступало «Первому дому Советов», где жили руководители республики — как и еще паре домов с жильцами чуть меньших рангов и калибров. Но вот после них он был самым первым, что очень положительно сказывалось на статусе и положении его ответственных квартиросьемщиков. Хозяйственные работники, творческая интеллигенция, ответственные партийные работники среднего уровня… К одному такому в гости и направлялась лиловоглазая девочка: несмотря на все странности в ее поведении, а может и благодаря им — для всех во дворе она была словно невидима, никак не откладываясь в памяти людей. Собственно, даже консьерж, чьей прямой обязанностью было хранить покой жильцов своего подъезда, смотрел сквозь юную красотку, начисто игнорируя сам факт ее существования — что и позволило легконогой беловолосой нимфе спокойно подняться на третий этаж и подойти к толстой двустворчатой двери с прикрученной к ней тусклой бронзовой табличкой. Надпись на которой гласила, что в данной квартире проживает не какой-то там пролетариат, а аж целый третий заместитель начальника ОППТ НКВТ БССР товарищ Гендон Самуил Гдальевич! Что в переводе с грозного канцелярита на простой человеческий означало Отдел продовольственной и промтоварной торговли белорусского Народного комиссариата внутренней торговли. А если совсем просто, то сей чиновник отвечал за работу закрытых номенклатурных спецраспределителей разнообразных дефицитных и деликатесных товаров — из которых кормились и одевались избранные патриции… Пардон, партийно-хозяйственная и военная элита как самого Минска, так и всей Белоруссии в целом.
«Очень ответственный и скромный товарищ — даже и не удивительно, что его проигнорировали ежовские орлы. Хотя фамилия конечно… Мда.».
Прикрыв глаза, блондиночка чуть повела головой, после чего отступила немного в сторону от левой створки входной двери и прижалась к правой. Через полминуты дверные замки начали характерно клацать, открываемые изнутри моложавой хозяйкой — свято уверенной, что она услышала что-то занимательное через основную и тамбурную двери ее семейного гнездышка.
— Котя⁈ Хм-м?..
Не поленившись выйти на лесничную площадку, полненькая мадам Гендон прислушалась к подъездной тишине — а за ее спиной в приоткрытый проем спокойно зашла незванная гостья, ловко разминувшаяся с переминающейся в прихожей домработницей. Пока хозяйка убеждалась, что голос милого Самуила ей все-таки почудился, девочка культурно вытерла подшвы казенных сандалет о коврик — после чего прошла вглубь, с интересом разглядывая квартирные интерьеры.
«Ковры, картины и хрусталь, опять ковры… О, патефон!»
Добравшись до кабинета, блондиночка оглядела своими фиалковыми глазами кожаный диван поистине героических пропорций, при виде которого сразу же просыпалась жалость к бедным грузчикам, умудрившимся затащить этакую махину аж на третий этаж. Затем с ясно видимым сожалением и жадностью осмотрела сорок новеньких томов Большой Советской Энциклопедии, что печально напитывались книжной пылью на полках большого (во всю стену) дубового стеллажа.
— Мда-м.
Напротив него стоял низенький, но весьма широкий шкаф, верх которого украшали различные красивые безделушки из камня: крайние дверцы были глухие, а вот две посерединке — из «витражного» стекла, за которым без особого труда можно было рассмотреть размытые силуэты каких-то бутылок. Массивный стол, соразмерный мебельному исполину-дивану; при нем стул с высокой спинкой, наглядно показывающей любому, что кабинет принадлежит очень ответственному и крайне важному товарищу. Ну и наконец, большой радиоприемник возле окна, накрытый вязаной салфеткой и используемый как подставка для пепельницы и пятка небольших каменных статуэток.
— Миленько…
Пройдясь по настоящему пушистому персидскому ковру (у хозяев на них, похоже, была идея-фикс), Александра встала в центре комнаты, и выставив перед собой ладони, начала медленно поворачиваться вокруг своей оси. Это странное действо заняло у нее от силы минуту, но ожидаемого результата (к ее искреннему удивлению) не принесло: озадаченно моргнув, девушка повторила все заново, и задумалась.
«Да ладно, сидеть на распределении
