Кит Робертс - Павана

— Ого-го-го! — сказал он. — Превосходно выглядишь, Джесс. Старина, это дело нельзя не обмыть. И как ты умудряешься? Ведь ты выглядишь пре-вос-ход-но!..

Они забились в угол таверны — перед каждым стояло по пинте пива.

— Черт побери, Джесс, вот так горестная удача! Стало быть, похоронил своего старика, да? Это погано… — Он поднял кружку. — За тебя, дружище. Чтоб наступили лучшие дни…

Когда-то в шерборнском колледже Джесс и Коль быстро подружились. Как говорится, противоположности сходятся: Джесс — прилежный, тихий и малоразговорчивый, а де ла Хей — сорвиголова, распутник, притча во языцех. Коль был сыном предпринимателя из западного графства, борцом за права женщин и неугомонным проказником; преподаватели не уставали твердить, что по нему веревка плачет. После колледжа Джесс потерял с ним связь. Слышал краем уха, будто Коль послал к черту семейное дело — что-то там импортировать и складировать показалось ему нуднее нудного. Он действительно стал менестрелем — бродячим актером и поэтом, трудился над книгой баллад, которую так и не написал, шесть месяцев играл в театре в Лондониуме, а затем, покалеченный после драки в борделе, очутился в родном доме.

— Когда-нибудь покажу тебе шрам, — сказал он с противной усмешечкой, — на таком месте, что в присутствии дамы как-то не того…

Перепробовав разное, Коль взялся работать буксировщиком на одной фирме в Иске. Но его хватило ненадолго, в середине первой же недели он пригрохотал прямо в самый центр Бристоля на восьмисильном «клейтоне и шаттлворте», размотал шланг и перелил в свои баки всю воду из принадлежащей корпорации поилки для лошадей, прежде чем его заграбастали полицейские. «Клейтон» не рванул, но был на волосок от взрыва. Коль попробовал наняться еще разок — на севере, в Аква-Сулисе, куда еще не дошла весть о его художествах; там он продержался целых шесть месяцев, покуда стекло разбившегося манометра не стесало часть кожи на его лодыжках. Де ла Хей подался дальше в поисках, как он выразился, «менее смертоубийственной работы», Джесс хохотнул и затряс головой.

— И чем же ты занимаешься нынче? Нахальные глаза смеялись ему в ответ.

— Торговлей, — беззаботно изрек Коль. — Там купишь, тут продашь… Времена тяжелые, каждый крутится, как может. Допивай, Джесс, следующую ставлю я…

Они болтали о давних временах, а Маргарет все носила им пиво, брала деньги и приподнимала брови, поглядывая на Коля. Вспомнилась та ночь, когда де ла Хей в приступе хмельной храбрости побожился, что снимет все орехи с дерева, которое так тщательно сберегал его преподаватель.

— Вовек не забыть, — сияя говорил Коль. — Лунища была — светло как днем…

Джесс держал лестницу, а Коль взбирался наверх, но не успел он дотянуться до веток, как дерево задрожало, словно от урагана.

— Орехи посыпались — ну прямо градины, прах их побери, — давился смехом Коль. — Ты же помнишь, Джесс, как такое забыть… А там как раз этот… сам старый козел Тоби Уоррилоу — сидит себе, только ботинки торчат, и трясет, будто душу хочет вытрясти из чертова дерева…

После этого в течение нескольких недель ни о каких наказаниях и речи не было, даже де ла Хей ходил безгрешный, и все мальчишки в течение месяца объедались грецкими орехами.

Еще была история с двумя монахинями, которых выкрали из шер-борнского монастыря; это дело тоже хотели навесить на де ла Хея и едва не преуспели, однако вопрос о виновнике так и остался без ответа. Девиц, принявших постриг, умыкали и прежде, но кому, кроме Коля, могло прийти в голову похитить сразу двух?.. А скандал с трактиром «Поэт и Земледелец»! Его хозяин, видать из дурной прихоти, держал в конюшне на цепи огромную обезьяну; Коль, которого выставили из «Поэта и Земледельца» за какое-то непотребное ночное буйство, исхитрился разрезать ошейник этой твари. Несчастная животина целый месяц бесчинствовала в округе и на всех наводила ужас — мужчины ходили при оружии, а женщины за порог и носа не казали. В конце концов ее пристрелил один ополченец — застукал у себя дома, когда та опустошала миску с супом.

— Чего ты намерен делать? — спросил де ла Хей, опрокинув не то шестую, не то седьмую кружку пива. — Ведь фирма теперь твоя, да?

— Угу — — Джесс задумался, опустив голову. — Руководить намерен, вот чего…

Коль облапил его за плечи.

— Все у тебя наладится. А раз наладится, брось хандрить. Я так скажу: первым делом тебе нужна славная деваха, а уж потом все само склеится. Вот чего тебе надобно, дружище Джесс, я это нюхом чувствую. — Он ткнул приятеля под ребра и расхохотался. — Чтоб грела по ночам лучше, чем одеяло. И не давала толстеть, а?

Джесс выглядел несколько опешившим.

— Давай не будем…

— Ну не скажи, это первое дело. Ни с чем не сравнить. Мммм…

— Коль заелозил бедрами, прикрыл глаза, обрисовал руками соблазнительные формы, ухитряясь выглядеть одновременно и лириком, и похабником. — Старина, теперь у тебя с этим никаких трудностей не будет. Сам понимаешь, весу тебе прибавилось. Нынче ты первый в списке… Все сучки сбегутся, как прослышат, знай только отгоняй! Будешь отгонять этим — ну что там у клапана?.. Толкателем… — И он снова зашелся смехом.

Не заметили, как время подошло к одиннадцати. Джесс натянул фуфайку, с трудом попадая в рукава, и пошел задворками провожать Коля. Только когда холодный воздух ударил в лицо, он понял, как сильно набрался. Он налетел на де ла Хея, потом с размаху треснулся о стену. С хохотом они пропетляли по переулку и расстались у гостиницы «Георг». Коль, сыпя клятвенными обещаниями, растворился в ночи.

Джесс прислонился к заднему колесу «Маргарет», ощущая, как пиво беснуется в голове. Чуть прикрыл глаза — и все задвигалось, заходило ходуном под ногами. Ничего, зато, дружок, последний час был славный. Будто перенеслись в школьные годы. Он, не сдержавшись, засмеялся и потер лоб тыльной стороной ладони. Де ла Хей, конечно, никчемный прохиндей, но, с другой стороны, отличный малый, просто отличный… Джесс разлепил глаза и как сквозь туман увидел прицепы. Потом осторожно стал перемещаться вперед, опираясь руками о корпус локомотива, чтобы ладонью проверить температуру парового котла. Взобрался по лесенке в кабину, открыл дверцы топки, разбросал уголь, проверил регулятор тяги и водяное давление. Все в норме. Снежная крупа больно секла лицо, покуда Джесс по извилистому маршруту пересекал двор.

Повозившись, он попал ключом в замочную сважину и распахнул дверь своей комнаты. Там было темно и жутко холодно. Он зажег единственную лампу, не до конца надев стеклянный колпак. Огонек заметался на сквозняке. Джесс тяжело рухнул поперек кровати и уставился на точечку света, которая ходила туда-сюда, туда-сюда. Заснуть бы, а с утра пораньше в путь… Рюкзак лежал на том же стуле, куда он его положил, но не было сил заставить себя развязать его. Он закрыл глаза. Сразу закружились разные картины. Где-то рядом пыхтел «буррель»; Джесс согнул руки, чувствуя, как рулевое колесо вибрирует под ладонями. Вот так локомотивы со временем донимают тебя: постукивают час за часом, час за часом, пока этот шум не становится частью твоего сознания, входит в плоть и кровь, в мозг, и ты без этого и жить-то потом не можешь. Схватишься спозаранку — и в дорогу, до того нарулишься, что остановиться не способен; Лондониум, Аква-Сулис, Иска; гранит из парбекских каменоломен, уголь из Киммериджа, шерсть и зерно, камвольные ткани и мука, вино и подсвечники, иконы с ликом Мадонны и лопаты, маслобойки и порох, патроны и золото, свинец и жесть; поставки по контракту для армии, для церкви… Цилиндры, регуляторы, задвижки, рычаги реверса… И ретивая железка трясет, трясет площадку машиниста…

Он ворочался и ворочался, кроя всех и вся. А краски в его воображении разгорались все ярче. Темно-бордовое мешалось с золотисто-каштановым, красная слюна на подбородке отца, броские пятна цветов на свежевывернутой земле; клубы пара и огни ламп; языки пламени; свинцовое небо, нависшее над холмами.

Мозг тасовал воспоминания о Коле; то его фраза слышалась, то чудился его смех: сначала будто короткий вдох, свистящий и отчетливый, потом — звонкое «ха-ха-ха», а сам он при этом жмурится, сутулится и постукивает кулаками по столу. Коль обещал навестить его в Дурноварии и, уходя прочь, орал, что ни за что не позабудет. Но куда там — забудет, непременно забудет, потому как у него интрижка с какой-то бабой, выпадут у него из памяти и этот разговор, и эта встреча. Штука в том, что Коль — не Джесс. Де ла Хей не из тех, кто строит планы, терпеливо ждет, просчитывает шансы; он живет мгновением, живет насыщенно. И его не изменить.

Локомотив громыхал, кривошипы вращались, ползуны скользили взад-вперед, медь блестела и звенела на ветру.

Джесс привстал и потряс головой. Теперь лампа горела ровно, тонкий столбик огня стоял прямо, только кончик слегка подрагивал. За окном выл ветер, принося бой церковных часов. Он прислушался и сосчитал. Двенадцать ударов. Нахмурился. Поспал, насмотрелся снов, и думалось, что уже рассвет. А долгая безрадостная ночь, выходит, только начинается. Джесс прилег со стоном, все еще хмельной, но сна не было ни в одном глазу, напротив — ощущалась диковинная бодрость. Пиво не пошло впрок, только накликало кошмары. И, глядишь, новые поджидают.