Виктор Телегин - НаСССРи

            -Извините, - отблевавшись, молвил священник. На бороденке его висела отвратительная слизь.

            Горчаков потянул Фондорина за рукав.

            -Пойдемте, Петр Эрастович. Вы должны это увидеть.

            Тот покорно последовал за ним.

            Они направились к замершему у раскуроченного полотна ремонтному поезду, в одном из вагонов которого расположился медицинский штаб.

            Горчаков молчал, и это раздражало Фондорина. Чиновник не любил сюрпризы.

            -Евгений Николаевич, да скажите вы, наконец, в чем дело.

            -Увидите, Петр Эрастович.

            Горчаков постучал в дверь штаб-вагона, ему открыли.

            -Прошу.

            Петр Эрастович, ухватившись за поручень, взбежал по ступенькам. В штабе находился врач и медсестра.

            -Вы кто? – нахмурился врач.

            -Это Фондорин, из Администрации, - представил чиновника Горчаков, стоящий у того за спиной.

            Лица врача и медсестры вытянулись.

            -Здравствуйте, - сказал Петр Эрастович, испытывая некоторое неудобство. – Ну, что тут у вас?

            -Вот.

            Врач суетливо отстранился и Фондорил увидел лежащую на кушетке женщину, черноволосую, крупную. Грудь женщины тяжело вздымалась.

            -Что за хуйня? – не сдержался Петр Эрастович, - Извините, - взглянул на медсестру, затем на Горчакова. – Вы хотите показать мне раненую женщину? Я уже видел, не далее чем три минуты назад.

            -Петр Эрастович, - врач поправил очки. – Проведите ей приватный осмотр.

            Фондорин нахмурился.

            -Какой осмотр?

            -Приватный.

            И тут произошло нечто, заставившее Петра Эрастовича охнуть. Врач сунул руку под юбку раненой женщине и ощупал ее гениталии. Вынул руку.

            -Вот так.

            -ВЫ ЕБАНУЛИСЬ?

            -Петр Эрастович, - голос Горчакова стал жестким. – Вы обязаны это сделать. Как чиновник по особым поручениям.

            Фондорин уставился на него: злость закипала в груди, скованной имперским мундиром. Но Горчаков выдержал этот взгляд.

            -Вы обязаны, Петр Эрастович.

            «Да, обязан», - мысленно согласился с ним Фондорин.

             Если следователь прокуратуры и медик Специальной Группы Противодействия заявляют, что он обязан: он обязан. Но если это дурная шутка … Клянусь, они добавятся к спискам погибших при крушении…

            Зажмурившись, Петр Эрастович сунул руку под юбку.

            Сколько раз он делал это! Например, на светских раутах подходил к незнакомке, проверял, есть ли на ней трусики. Нащупывал клитор. Незнакомка закатывала глаза, не смея стонать (вокруг до черта людей), в ее руке дрожал бокал со вдовой клико. Она кончала, и Петр Эрастович скрывался в толпе, облизывая палец.

            Так и сейчас он ожидал нащупать знакомые очертания: холмик, разделенный щелью, мягкие губы, обнимающие твердый клитор. Но нащупал чиновник иное.

            -Еб твою сраку, - воскликнул он, бледнея.

            Вместо холмика со щелью под юбкой раненой женщины был стандартный набор не слишком рьяного туриста: колбаса и два яйца.       

Пункт 12

            Когда Алексей очнулся и, открыв глаза, увидел сидящего в кресле холеного господина с усиками и седыми висками, он подумал: «Лучше б не просыпаться. Не просыпаться…»

            В посттравматическом бреду Навальный, подобно Вере Павловне Чернышевского, видел государство с идеальным строем. В этом государстве выборы честные, чиновники неподкупные и нет Путина.

            -Очнулись, мадам?

            Алексей посмотрел на холеного господина.

            -Пить…

            -Скотч, пиво?

            -Воды.

            Господин с усиками хлопнул в ладоши. В палату вбежала медсестра.

            -Воды принесите.

            Алексей вырвал высокий стакан из рук медсестры и вмиг осушил. Вытер губы рукавом пижамы.

            -Унесите стакан.

            Господин с усиками дождался, когда за медсестрой закрылась дверь, повернулся к Навальному.

            -Меня зовут Петр Эрастович Фондорин, я чиновник для особых поручений.

            Фондорин мог бы не представляться: Алексей был наслышан про этого ублюдка, ручного пса Путина, готового перегрызть глотку родной матери за «покушение» на имперскую идею.

            -Вижу, вы знаете, кто я, - холодно усмехнулся Петр Эрастович. – Но кто вы … мадам?

            Алексей сжал кулаки.

            -Молчите? Напрасно. Уверяю вас, у нас есть все возможности для того, чтобы помочь вам заговорить.

            В голосе чиновника для особых поручений сквозила доброжелательность, но именно из-за нее холодок пробежал по спине Навального.

            -То, что вы берлогер, очевидно, - сказал Фондорин, достал портсигар, подумал, спрятал обратно. - Эта конспирация, эти сиськи, - топорная робота. Надо же, имплантировать сиськи, и оставить хуй.

            Фондорин откинулся на спинку кресла и расхохотался. Алексей с ненавистью смотрел на его коренные (превосходные) зубы.  

            -А может быть, - Петр Эрастович прищурился, – кому-то был очень дорог хуй? Может быть, кто-то был, так сказать, к нему привязан и не решился пожертвовать ЭТИМ ради идеи?

            Алексей вздрогнул: на что намекает этот павлин?

            -Мы поможем вам и в этом. Бурматов!

            В палату вошел детина в форме батальона «Наши» с желтым чемоданчиком.

            «Что там, что в желтом чемоданчике?» - в панике подумал Навальный.

            Бурматов поставил чемоданчик на стол.

            Щелкнул замочек.

            Фондорин поднялся с кресла, запустил руку в чемодан. Металлический перезвон…

            «Лучше б не просыпаться».

            Петр Эрастович поднял скальпель (солнечные зайчики запрыгали по стенам), хищно улыбнулся.

            -Неееееет!¸- заорал Алексей. – Нет! Нет! НЕТ!

            -Уже лучше, мадам, - кивнул Фондорин. – Мы еще не начинали, а язык уже развязался.

            -Я расскажу все, - Навальный заплакал, как мальчик, которому в глаза попал песок. – Только, умоляю, оставьте мне его… Не кастрируйте меня.

            Фондорин опустился в кресло. Скальпель подрагивал в тонких пальцах.

            -Ты берлогер?

            -Да.

            -Имя?

            -Алексей.

            -Фамилия?

            -Навальный.

            Бурматов издал звук, похожий на отрыжку льва, только что сожравшего антилопу. В глазах Фондорина полыхнул огонь.

            -Навальный, - хрипло повторил чиновник. – Неожиданно…

            -Это успех, Петр Эрастович, - заискивающе вставил Бурматов.

            Фондорин взглянул на помощника, процедил сквозь зубы:

            -Пшел вон.

            Бурматов, пятясь, скрылся за дверью. Фондорин вновь обратился к Навальному.

            -Цель?

            -Что?

            -С какой целью вы ехали во Владибург?

            Алексей посмотрел на сверкающий скальпель, затем в сверкающие глаза чиновника по особым поручениям: этого не обманешь, этот вытянет все жилы, выдавит кровь каплю за каплей, но своего добьется.  Садист-аристократ, дьявол.

            -У меня назначена встреча.

            -С кем?

            Навальный шмыгнул носом.

            -С мистером Б.

            Под глазом Фондорина задергалась жилка.

            -Мистером Б?

            -Да.

            -Когда и где назначена встреча?

            -Шестого марта на Красной площади.

            Фондорин рассмеялся.

            -Молодцы, берлогеры. Назначить встречу под боком у Вождя – это смело. И это может прокатить. Молодцы.

            Он избытка чувств Петр Эрастович взмахнул рукой. Скальпель пронесся рядом с лицом Алексея, тот вскрикнул.

            -Пардон.

            Фондорин наклонился вперед.

            -Скажу вам откровенно, Алексей, я давно вас ищу. Очень давно. Иногда мне казалось, что я никогда вас не поймаю. Это, знаете ли, угнетает.

            Скальпель послал зайчика прямо на лоб Навальному.

            -Да, угнетает. А я человек живой, люблю выпить и хорошенько потрахаться. Знаете, как мерзко трахаться в угнетенном состоянии.

            На кончике скальпеля поселилось солнце.

            -Но вы все-таки в моих руках, Алексей. И я намерен узнать все.