Андрей Муравьёв - Паладины
Браво умер.
Воспользовавшись тем, что в комнате их осталось только двое, пленник выудил свой нательный крестик, разгрыз его и умер от спрятанного там яда. Умер с проклятиями и пожеланиями скорой смерти своим губителям.
Ниточка была порвана.
11
Машина ухнула. Противовесы стукнули о деревянную планку, натужно хрустнула балка запора, тяжеленная корзина камней унеслась к воротам замка. Стоявший на бруствере высокий воин в длинной червленой кольчуге всмотрелся в результаты обстрела. Каменья разворотили деревянную галерею, вывернули пару балок, но практически не оставили следов на кладке замка.
– Проклятье! – Красивое лицо исказила гримаса.
Воин спрыгнул в выкопанную траншею. Широкогрудые бородачи-викинги, тут же обступившие его, казались коротышками рядом с этим исполином. Он и в плечах был шире любого из них. Тело его не было телом юноши, сухожилия и проступившие морщины говорили о прожитых годах. Светлые, даже немного отливающие медью волосы гигант стриг коротко, бородку брил на византийский манер. Голубые глаза лучились уверенностью и силой. Быть бы ему мечтой всех встреченных дам, если бы не суровый, даже немного аскетичный облик и звериная ярость в движениях и речи, заставлявшая испуганно жаться бочкообразных ветеранов. В отличие от молчаливых товарищей, воин не стеснялся в выражениях:
– Танкред, где твои инженеры? Где эти сраные ослолюбы, которым я плачу по десять солидов за день? Почему эта хрень, которую они собирали всю неделю, только царапает стену?!
Все присутствующие вжали головы в плечи.
Молодой воин с только проступившей короткой бородой осанкой и посадкой головы слегка напоминал своего командира. После секундной запинки юноша попробовал оправдаться:
– Говорят, здесь подход короткий. Бить лучше навесом, не по прямой, а для этого надо разгружать весло и гасить удары. Если бы можно было…
Но его прервал рык:
– Я их в первых рядах на штурм пущу. Пусть дырками в шкуре отрабатывают свое содержание, если ничего толкового сделать не могут!
Танкред молчал.
– Если мы не выкурим мятежников из Амальфи на этой неделе, то впору пускаться домой. Нам здесь будет нечего делать, когда к ним придут подкрепления. Нас здесь вообще не будет!
Исполин еще раз выругался и обратил взор на лагерь своего войска.
Вдали показался одинокий всадник, скоро перед удивленным командиром спрыгнул запыленный гонец.
– Мой принц, – запыхавшись, начал он.
Воин жестом показал, что тот может продолжить.
– Мой принц, в долину входит войско.
Брови военачальника поползли вверх.
– И чье же это войско?
Гонец пригнул голову:
– Это не мятежники. Это лотарингцы и франки.
Принц не поверил:
– Здесь?! Люди Готфрида? Какого черта?
Гонец еще раз поклонился:
– Это малый отряд. Они были в Апулии[8] у вашего брата[9], а теперь следуют к месту сбора, чтобы затем, вместе со своим сюзереном, отправиться в паломничество. Сперва пешком дойдут до Константинополя, потом переправятся через пролив к Никее и Антиохии, отвоевывать Гроб Господень.
Окружившие принца воины перекрестились, с секундной задержкой перекрестился и вождь.
– Что за новость?
Гонец затараторил:
– Все они – пилигримы, с молитвой идущие биться за Святую землю. Папа Римский подарил им Азию, кто придет первым, тому все и достанется. Рай там, говорят. Земли молоком сочатся, а реки – вином. Тем, кто идет на Иерусалим, все грехи прощаются, говорят, а земли их Церковь хранить будет и долги требовать запретит во время всего их паломничества.
Принц почесал затылок:
– И много их? Земель… то есть воинов, конечно. Воинов много?
Гонец развел руками:
– Сказали, что тех, кто принял крест, как деревьев в лесу, видимо-невидимо. Клич их: «Так хочет Бог», все они носят на груди крест из красной материи. – Подумав немного, он добавил: – Еще мне один кнехт проболтался, что за ними идут норманны с Робертом Коротконогим и провансальцы с Раймундом, но они будут первыми.
Принц задумался, бросил взгляд через плечо на стены Амальфи, ткнул носком сапога в остов метательной машины. Затем рывком сорвал с собственного плеча багряный плащ ценою в сотню солидов и бросил его соратникам:
– Резать на кресты. Мы выступаем через месяц. – Он обернулся к Танкреду: – Племянник, поедешь к Рожеру… Нет, к обоим Рожерам[10]. Если уж брат мой младший остается на царствие[11], то пускай готовит припасы, да и дяде растрясти мошну на богоугодное дело не помешает. Нам предстоит дальняя дорога.
Он повернулся к остальным:
– А вы что уставились?! Снимаемся! Бегом! Чтобы через два часа лагеря не было! К черту это село, когда вся Азия ждет нас!
Бородачи послушно потрусили со склона, оставив на нем только исполина-вождя с его племянником, испуганно жавшихся к стенкам носатых инженеров и гонца, послушно резавшего драгоценный плащ на маленькие кресты.
– Вот так вот, племяш. Сидим здесь на окраинах – от жизни отрываемся, – с улыбкой посетовал принц.
Боэмунд, князь Тарентский, старший сын завоевателя Сицилии Робера Гюискара, принял крест. В составе Христова войска появилась еще одна армия.
12
Улугбек Карлович приехал через три дня после того, как на вилле, принадлежащей компаньонам, объявился бывший красноармеец. Прибыл ученый поутру, был свеж, что-то напевал и вообще производил впечатление человека, которому все вокруг нравится, в отличие от товарищей, поджидавших его.
Костя уже второй день пил в компании Пригодько. Алессандра Кевольяри уехала на виллу, доставшуюся ей по наследству от бывшего супруга, напоследок потребовав от любовника определиться с собственным и ее будущим. Красавице не нравилась перспектива оставаться одной, пока Костя совершает паломничество на край света.
Вот Малышев и определялся.
Вокруг дома бегали собаки, день и ночь бродили патрули из вооруженных слуг. Внутри было пусто…
Пили друзья по-черному.
Специально они не старались, но просто сначала почему-то закуски не потребовали, а потом уже было не до того, хотя слуги, угадывая желания хозяина, сами принесли блюда и вазы с мясом и фруктами.
Захар еще в самом начале процесса, узнав про терзания товарища, предложил было наплевать и забыть. Все равно им пора домой, здесь нынче очень уж жарко.
Костя на легкий вариант решения жизненной дилеммы не шел. По его мнению, ответ должен был медленно вызреть, сам прийти по мере опустошения запасов спиртного. Честно говоря, последнее было маловероятно, так как деятельность перегонного цеха не останавливались, но товарищей это не пугало.
Когда Улугбек Карлович заглянул на террасу, занавешенную от жары влажными простынями, которую друзья избрали местом пребывания на второй день запоя, то тут же захотел выскочить обратно. Воздух был пропитан сивушный запахом, весь пол покрыт хлебными крошками и черепками от двух разбитых кувшинов, тут же находились несколько винных луж, присыпанных свежим сеном, и прочие следы активной жизнедеятельности. Посреди всего этого великолепия за столом сидели, обнявшись, Захар и Костя. У обоих опухшие лица, воспаленные глаза, всклокоченные волосы.
– И давно вы так? – Археолог оглядел наконец-то помещение, брезгливо смахнул со свободного табурета остатки еды и сел.
Костя сфокусировал взгляд, потом начал толкать в плечо красноармейца, тупо разглядывающего голую стену.
– Захар, глянь, галюник! – Он ткнул пальцем в сторону Сомохова, при этом задел чашу с надгрызенными яблоками, поставленную зачем-то на блюдо с бужениной, отчего вся конструкция с грохотом полетела на пол.
На шум повернулся Пригодько. В отличие от товарища, сибиряк был еще вполне адекватен, хотя и не очень быстро реагировал на изменения окружающей обстановки. Говоря по-простому, спьяну Захар жутко тормозил, но даже в таком состоянии он не собирался считать себя жертвой воспаленного воображения, поэтому просто поздоровался с прибывшим:
– Бон джорно, Карлович!
Это усилие исчерпало резервы, уцелевшие после ночных возлияний. Голова красноармейца начала неуклонно заваливаться к близкой столешнице. Если бы не товарищ, оживший с приходом гостя, то Захар явно закончил бы утро на столе или под ним.
Костя придержал поплывшего собутыльника.
– А мы тут… пьем, дружище, – констатировал очевидное номинальный хозяин виллы, приглашающе махая новоприбывшему. – Садись к нам! Давай! Тут есть место.
Улугбек Карлович осуждающе поджал губы, но морализировать не стал и пересел поближе. Костя молча набуравил ученому полный кубок разбавленного спирта:
– Пей!
Сомохов покачал головой и отодвинул от себя посуду.
– Не нравится, – протянул Костя. – Брезгует его благородие, екарны бабай.
Улугбек Карлович вздохнул, взял кубок и отпил половину. Малышев пьяно улыбнулся:
