Андрей Земляной - Тактик
Две оставшиеся батареи открыли ураганный огонь по новому грозному противнику. И это принесло свои результаты: сразу два снаряда ударили в ходовую часть слева. Эффект был таким, словно могучего бойца изо всех сил двинули по уху. Обухом топора. Лопнула гусеница, а ведущее зубчатое колесо треснуло и медленно распалось на две половины. Танк встал.
Но это еще не означало, что бой кончился. Логинов, отчаянно матерясь, заменил раненного наводчика, и теперь рывками доворачивал башню, ловя в прицел пушки третьей батареи. Гулко ахнули два осколочных восьмидесятипятимиллиметровых гостинца, и уцелевшие из расчетов польских орудий попрятались в ровики, спасаясь от ливня осколков.
У второй батареи в этот самый момент организовались собственные проблемы. сержант Павликов решил не дожидаться результатов дуэли танк-артиллерийский дивизион в роли стороннего наблюдателя. Его БА-10 вылетел из амбара словно выброшенный катапультой и помчался, петляя точно бешеный заяц, к позициям польской артиллерии. Одновременно загрохотали ДШК и таубинский гранатомет, и пушкарям Войска Польского резко стало не до стрельбы. Им стало вообще не до чего — уцелеть бы…
Отчаянной атакой роктитнянских шеволежеров проклятый красный броневик удалось отогнать от артиллерийских позиций. Но с танком жолнежы ничего сделать не могли. Казалось, у окаянной большевистской машины вообще нет мертвых зон, и подобраться к нему на расстояние броска связки гранат просто невозможно. А никакими другими средствами это бронированное чудовище было не взять. Гжмот-Скотницкий убедился в этом лишний раз, проклиная на все лады краснопузых негодяев, которые только что короткой очередью кормового башенного пулемета положили группку отчаянных храбрецов, пытавшихся забросать неуязвимого монстра бутылками с бензином. Им почти удалось, матка бозка, почти, но в последний момент сухо треснула очередь, и добровольцы-шеволежеры закувыркались по полю, точно подбитые зайцы. Бензин из разбитых бутылок вспыхнул, охватив героических польских бойцов пламенем, они дико заорали, а мерзавцы-коммунисты даже и не подумали прекратить мучения несчастных. Должно быть, они наслаждались в своей бронированной крепости, лишившейся подвижности, но от того не ставшей менее опасной.
— Гжесь, — адъютант генерала бригады поднял голову. — Немедленно свяжитесь с авиаторами. Пусть пришлют самолеты, — Гжмот-Скотницкий стиснул кулаки, — и похоронят эту красную сволочь! Немедленно, ясно вам?!
— Связь с авиацией давай! — орал Логинов в микрофон. — Связь! Мы одни не продержимся! Пусть пришлют самолеты и закопают этих ляхов на х…!
Он стащил с головы танкошлем, вытер потное лицо и поморщился. Даже под броней было слышно, как орут эти уроды, что заживо жарятся метрах в пятидесяти от его танка. Добить бы их, да патронов осталось с гулькин хрен. «Хотя у Гульки хрена сейчас и нет, — подумал Толя, вспомнив смешливую медсестру-татарочку, Гулю Сюняеву, на которую он имел вполне определенные виды. — Ее хрен сейчас в подбитом танке сидит. А если так и дальше пойдет, то сгорит в нем на хрен! И хрена у нее точно не будет…»
Капитан Ожельский вел два звена истребителей PZL-11, прикрывая пятерку «Карасей» [18], летевших метров на пятьсот ниже. Их подняли по тревоге: красные фанатики мешают продвижению кавалерийской бригады и, кажется, даже слегка потрепали улан. Ну, сейчас «караси» им покажут! Шутка ли: каждый бомбардировщик несет по восемь пятидесятикилограммовых бомб!
Легкий и верткий истребитель чутко отзывался на каждое движение ручки, и Ожельский, насвистывая в усы модный пасодобль «Für dich, Rio Rita» [19], мечтал о том, как по возвращению в Варшаву будет танцевать с паненкой Щенкевич, и ее гибкая стройная фигурка будет также чутко отзываться на движения его рук. Вот только сейчас они доведут «двадцать третьих» до места, те смешают эту красную голытьбу с землей… если только дикие большевики не разбегутся раньше при виде самолетов. Ведь откуда этим дикарям знать про самолеты?
Капитан Орловский вел два звена И-180, прикрывая шестерку Су-2, летевших тысячей метров ниже. Их подняли по тревоге: польские паны каким-то чудом прорвались через яростно сопротивляющийся укрепрайон и теперь прут на Житомир, а на пути у них — единственная механизированная рота, да еще и неполного состава. Хлопцы, конечно, дерутся как черти, но уж больно много этих ляхов. Ну, да сейчас «сушки» им покажут! Шутка ли: каждый штурмовик несет по шестьсот кэгэ бомб, да плюс ракеты, да плюс пара двуствольных новейших пушек под каждым крылом!
Скоростной и верткий истребитель чутко отзывался на каждое движение ручки, и Орловский, насвистывая модный мотивчик «Рио Рита», мечтал о том, как по возвращению на киевский аэродром, он сядет на свой мотоцикл и помчится в город, и ветер будет бить в лицо, и к его спине будет прижиматься связистка Машенька из штаба полка. Вот только сейчас они доведут «су вторых» до места, те перемешают чертовых ляхов с землей… если те раньше не разбегутся при виде самолетов. Поляки — трусы известные!
Оба воздушных отряда добрались до Червоных хаток одновременно. И сразу же стало ясно: у польских летчиков сегодня черный день. И-180 превосходил по скорости PZL-11 чуть ли не на двести километров, а двуствольная 23-мм пушка и два крупнокалиберных пулемета не оставляли шансов поляку, вооруженному всего лишь двумя пулеметами винтовочного калибра. Что же до бомбардировщиков, то тут все было еще хуже: польские истребители не то, что не могли пробить из своего оружия титановую броню Су-2, а даже просто догнать его. А тяжелые стволы в крыльях и оборонительный 12,7 мм пулемет Березина вполне позволяли «сушкам» потягаться с поляками в воздушном бою. Что же до PZL-23, то все было с точностью наоборот: три пулемета 7, 62 мм были слабенькой защитой против могучих «сто восьмидесятых», которые могли свалить поляка даже не общим залпом, а, к примеру, поэкономив снаряды, одними БС [20].
«Ястребок» Орловского коршуном свалился на ведущего «карася» и коротким залпом разнёс его в клочья. Выходя из пике, капитан увидел, как горят два польских истребителя, но один, особо настырный, раз за разом заходит «сушкам» в хвост и отчаянно пытается сбить. «Непорядок», — подумал Орловский, бросая свой И-180 вверх.
Капитан Ожельский лупил по большевистскому самолету длинными очередями, но тот был словно заговоренным: несмотря на то, что трассеры постоянно касались темного силуэта в прицеле, красный продолжал лететь. Ожельский, рыча, жал и жал на гашетку, совершенно не обращая внимания на то, что творилось вокруг. И лишь когда двадцатитрехмиллиметровый снаряд разорвался прямо на капоте, разворотив мотор, капитан понял, что попал. И, кажется, пропал. Он еле-еле успел выпрыгнуть из кабины мгновенно вспыхнувшего PZL, рванул кольцо парашюта и закачался в стропах, молясь, чтобы русские не решили расстрелять его в воздухе.
Его не расстреляли в воздухе: советским пилотам вряд ли могла прийти в голову такая «остроумная» мысль. Но по приземлении капитан Ожельский, не успев подняться на ноги, получил сокрушительный удар прикладом по шее и потерял сознание. Очнулся он в каком-то сарае, уже связанный по рукам и ногам. Рядом с ним скучали еще несколько героических польских авиаторов, ровно в таком же положении.
Со скрипом распахнулась дверь, и в сарай вошел молодой парень в овчинном зимнем комбинезоне. Он внимательно оглядел всех пленников, усмехнулся, спросил: «Ну, что, курвы? Долетались?» и вышел прочь, оставив поляков в полном недоумении. Их что же даже допрашивать не будут?!
Генерал бригады Гжмот-Скотницкий с трудом открыл глаза и потряс гудящей головой. Налет авиации состоялся, но — увы! — это была авиация красных. Впрочем, своя тоже прилетела. На свою голову. Гжмот-Скотницкий невольно содрогнулся, вспомнив жуткий, почти мгновенный разгром в воздушном бою. Да какой это был бой?! Избиение — так будет вернее…
А потом, когда последний польский самолет рухнул вниз пылающей кометой, большевики взялись за тех, кто был на земле. Русские снизились и, почти ходя по головам поляков, принялись методично уничтожать все и вся, что только попадалось в прицел. Первым кончился зенитный взвод — две двадцатимиллиметровые пушки только и успели сделать по нескольку выстрелов, как их с пикирования расстреляли вражеские истребители. А штурмовики в это время методично прикончили остатки артиллерийского дивизиона и вплотную занялись уцелевшими кавалеристами.
Избиваемые от отчаяния палили по вражеским самолетам изо всех стволов, но крылатым машинам все было нипочем. Казалось, что этот ураганный огонь им даже помогает, выдавая расположение остатков шеволежеров, конных стрелков и великопольских улан. А потом совсем рядом ухнула бомба, невидимая рука подхватила генерал бригады и швырнула его куда-то. В темноту и забытие.
