Оленин, машину! - Дарья Десса
— Ты ешь, Алёша, ешь, — тихо говорила она. — Всё, что есть, тебе.
В тот момент, несмотря на всю скромность пищи, я чувствовал себя окружённым теплом. Этот ужин был простым, но таким настоящим, приготовленным с заботой и любовью, которых мне так не хватало.
Когда настала пора пить чай из алюминиевых кружек, — на сей раз Зиночка составила мне компанию, потому что не ужинала, — я спросил её:
— Как ты тут? Никто не обижает? — намёк был на одного хитрожопого лейтенанта, который мне уже успел напакостить. Должок ещё не вернул.
Зиночка пожала плечами, улыбнувшись устало.
— Вроде бы нет. Эх… Раньше было проще, Алёша. Сидели на одном месте, работали неспеша. А теперь постоянные перемещения, как перекати-поле. Завтра вот опять на новое место перебираемся со всем имуществом. Боюсь, как бы что не потерять. С меня интендант полка голову снимет. Строгий, ужас!
— Ничего, не волнуйся. Это ненадолго, — заметил я загадочно.
— С чего ты так решил? Великая Отечественная почти пять лет шла, — напомнила Зиночка. — А тут, я слышала, японцев этих тьма тьмущая. Квантунская армия, которая против нас стоит, — целый миллион солдат!
— Ну и что? Японцы не немцы, — ответил я. — Они только с мирным населением хорошо воевать умеют. На большее не способны. Когда сталкиваются с опытным и более сильным противником, сразу накладывают в штаны и драпают.
Зиночка вздохнула недоверчиво.
— Так что там, на передовой?
— Всё бегом и бегом, — я усмехнулся. — Всё как в старом стихотворении: «Ура! мы ломим; гнутся шведы».
Девушка нахмурилась.
— Шведы? Откуда тут шведы взялись? Японцы с ними договор, что ли, заключили? Ужас какой…
Я посмотрел на неё с ироничной улыбкой, покачал головой.
— Зиночка, неужели не читала?
Она вздохнула и покачала головой.
— Это из «Полтавы» Пушкина, — пояснил я. — Надо было на уроках литературы слушать внимательнее.
Она слегка стукнула меня кулаком в плечо, усмехнувшись.
— Дразнишься, Алёшка.
— Ещё как, милая, — ответил я.
В палатку к своим сослуживцам вернулся только под утро, когда начало светать. Опять не выспался, но зато остался очень доволен тем, как провёл большую часть этой ночи. Особенно хорошо Зиночке. Когда уходил, она продолжала спать, разбросав волосы по набитой сеном подушке. Утомил я её своими ласками.
Вернулся, подремал пару часиков, а потом поспешил к Кузьмичу. Теперь, на рассвете, стало понятно, что передвижная рембаза расположилась на открытом участке посреди тайги, накрытом маскировочной сеткой. Хотя мне подумалось, что можно было бы и не прятаться: с авиацией у японцев совсем плохо. Наша господствует в воздухе, не давая вражеской даже с аэродромов взлететь. Тех, что у неё ещё остались, конечно.
Когда я пришёл, Кузьмич, потирая руки, уже возился со студебекером. Я узнал в нём тот самый, на котором мы ездили искать вражеских диверсантов.
— Здоров, — мастер крепко стиснул мою ладонь. — Готова твоя железная лошадка. Сделали всё, что нужно.
— Что поменяли? — поинтересовался я, осматривая кузов.
Мне показалось, что Кузьмич, окажись на моём месте кто другой, послал бы на три весёлых буквы, чтоб не совал нос не в свои дела. Но ко мне мастер начал испытывать уважение, потому поделился:
— Поменяли колесо — одно было совсем разбито, — начал он, показывая на новую покрышку. — Лобовое тоже пришлось поставить. Подвеску подправили, чтобы меньше трясло на дороге. И, наконец, заделали сквозные дыры на капоте, теперь не будет ничего поддувать, — закончил он.
— Отлично, спасибо! — ответил я, оценивая работу. — Как всегда на высоте, Кузьмич.
Он, хмыкнув, кивнул:
— Заходи, если что понадобится. А теперь давай, не задерживайся, дел и так по самые гланды.
Я сел в виллис и, посигналив, поехал поближе к штабу батальона. Вышел, потянулся, вдыхая свежий утренний воздух, и увидел Гогадзе, который дружелюбно подмигнул мне издалека. Он подходил с широкой улыбкой на лице, излучая ту энергию, которая всегда отличала жизнерадостного грузина.
— Алёша! — воскликнул он, поднимая руку в приветствии. — Здравствуй, дорогой! Рад видеть!
— Привет, Николоз! Всё нормально, только что с ремонтной базы.
— Как там дела? Возятся со студером? — спросил он с усмешкой, останавливаясь рядом.
— Да, всё в порядке. Кузьмич поминает японцев добрым словом, — ответил я, и, вспомнив о своём трофее, добавил: — У меня есть кое-что, что может тебя заинтересовать.
Я достал японскую винтовку с заднего сиденья, обёрнутую в холстину. Раскрыл. Гогадзе, как увидел, ахнул. Чёрные глаза загорелись, он даже подпрыгнул от восторга.
— Вах! Это же настоящая редкость! Можно подержать? — воскликнул он, протягивая руки.
Я передал ему винтовку, и он, аккуратно бережно, стал её осматривать, с восторгом изучая каждую деталь.
— Красавица, — он погладил ложе, словно бедро любимой женщины. — Как называется?
— А чёрт её знает, — пожал я плечами. — Наверное, какой-нибудь «Тип».
— Какой такой тип? — удивился грузин.
— Да у японцев с фантазией хреново. Что ни вещь — то тип. Вот эта, судя по всему, Тип-99. Четырёхкратный прицел, калибр 7,7 мм. Затвор полированный и хромированный. Дистанция поражения 500–600 метров. Кстати, есть крепление для штыка. Японцы это дело любят. У них штыки даже к пулемётам крепятся.
Пока я говорил, Гогадзе слушал и продолжал ласкать винтовку. Вид у него при этом был такой, словно с женщиной нежничает. Я слышал, что кавказцы питают любовь к оружию, но чтобы вот так страстью пылать… не замечал.
— Продай, — неожиданно сказал грузин, глядя мне в глаза. — Что хочешь проси.
— Да зачем она тебе? — удивился я. — Всё равно сдать придётся.
— На охоту буду с ней ходить. У нас в Грузии такой ни у кого больше не будет!
— Да как ты её домой-то довезёшь?
— Это уж моя забота, — хитро хмыкнул Николоз. — Ну продай, а? Что тебе за неё отдать?
— Да забирай, — просто ответил я. — Будешь должен. А что? Пока не знаю.
Грузин аж просиял.
— Лёша! Генацвале! Ты… такой человек! Вах! Люблю, брат! — и кинулся меня обнимать. Я позволил тиснуть себя разок, потом отстранился.
— Ну, хорош, — заметил с усмешкой. — Скажи лучше, что в штабе слышно?
— Минута! — Гогадзе укутал винтовку,
