Светлейший князь - Михаил Шерр
Но когда я стал очередной раз смотреть Софию, то почувствовал, как под моими пальцами бьется пульс еще одной жизни. Тоненький, как ниточка, но абсолютно явственный. Да, батенька, век живи, век учись.
— А я его уже чувствую. Это мальчик.
— Да Соня, это мальчик.
Надо сказать, что там, в двадцатом веке, я всегда безошибочно с одного взгляда определял беременных женщин, притом в достаточно ранних сроках. Но по пульсу, да еще пол! Таких талантов я за собой раньше не замечал.
Разговор с отцом Филаретом я откладывать не стал и перед сном нанес ему визит. Возражений с его стороны конечно не последовало.
Следующим утром мы с Машенькой наконец-то оказались на заводе. Там меня ждали большие сюрпризы. Первым сюрпризом были намеченные на сегодня первые испытания паровой машины. По большому счету это была не паровая машина, а хороший ей прототип или макет, но очень хороший, а самое главное действующий. По расчетам Петра Сергеевича и Якова её мощности должно было хватить для работы универсального станка, но только его одного.
Все работы на заводе остановись. Абсолютно все были заняты подготовкой к пуску паровой машины. Непосредственно с машиной работали Петр Сергеевич, Яков, Фома Васильевич, Илья и несколько кузнецов. Все остальные то же что-то делали, по крайней мере, ни кто не стоял и не сидел, и все были заняты чем-нибудь связанным с предстоящим пуском. Машину можно было пускать в любую секунду, но ждали отца Филарета, после Литургии он должен был приехать отслужить молебен.
Я сразу же поспешил к самой машине, Леонтий, оказавшийся на заводе впервые занялся его осмотром, Машенька поспешила к Анне Петровне, что бы рассказать ей о новостях.
Отец Филарет приехал вскорости и не мешкая, начал служить молебен.
К кресту я подошел последним. Как по заказу прекратился ветер, смолкли птицы и наступила звенящая тишина. Уже потом Анна Петровна сказала, что был легкий ветерок, пели птицы, а огонь в паровым котлом просто ревел.
Отойдя от отца Филарета, я посмотрел на заводские солнечные часы. До полудня одна минута. Петр Сергеевич положил руку на кран, открывающий паровую магистраль. Я махнул рукой.
— Поехали.
Наша паровая машина заработала, ничего собственно удивительного в этом не было. Я сотни раз разбирал эту тему со своими учениками, не менее десяти раз мы делали действующую модель, притом два раза без использования современных технологий, ну типа как Ползунов с Уайтом. В тот момент, когда заработала наша машина, я неожиданно сравнил себя с Курчатовым, он шел вперед семимильными шагами с помощью советской разведки, а мы с помощью моих знаний.
Через пять минут работы на холостом ходу мы включили токарный станок, за спиной я услышал чей-то глубокий выдох, а затем шепот:
— Не ошиблись, слава Богу.
Я подумал то же самое. У нас получилось всё, паровая машина работает, все валы и шестеренки крутятся как надо, токарный станок работает на трех скоростях. Подошедшая ко мне супруга вопросительно шепнула:
— На сколько лет ты опередил англичан?
— Уайта лет на десять, а Генри Модсли всего пять лет, его мы опередили почти на двадцать пять.
Главная наша проблема — люди. Нас мало, рабочих рук катастрофически не хватает. С рождаемостью у нас, судя по всему, наладится, Машенька сказала, что у наших женщин просто лавинообразно восстанавливаются все функции, детишек они нарожают, но работяги нужны вчера. Проблема!
К нам подошёл улыбающийся и просто светящийся от радости Петр Сергеевич.
— Поздравляю вас, Петр Сергеевич. Степан Гордеевич доложил мне, ваша монополия на работу на станке закончилась?
— Степан Гордеевич все доложил правильно. На станке научился работать его дедушка и мы вместе подобрали двух мастеровых для работы на станке. У них уже получается намного лучше, чем у меня.
Первыми токарями нашего завода стали братья близнецы Емельян и Кузьма Шилины. Им было двадцать лет и они были на уральском заводе слесарями, Фома Васильевич считал, что у них просто золотые руки.
— Ну это замечательно, вы должны другим заниматься, а не на станке работать. Мне кажется, что сегодня вы должны меня чем-то таким удивить, ну прямо ах. Паровая машина — это ожидаемо и предсказуемо. Вы что-то наверняка еще приготовили.
Петр Сергеевич засмеялся.
— Пойдемте, ваша светлость.
Мы зашли в лабораторию Якова. На столе лежали два ружья системы Ремингтона! Одно из них было переделанным штуцером, второе было переделано из обычного кремниевого ружья.
Один из моих учеников стал инженером-оружейником и работал в концерне Калашникова. Еще в школе он увлекался историей стрелкового дела и про различные Ремингтоны всегда говорил, что их сначала делали, чуть ли не на коленке и совершенно непонятно, почему они появились только во второй половине девятнадцатого века. И он оказался прав на все сто! За какую-то неделю наши мастера, используя стволы допотопного ружья и штуцера восемнадцатого века, сделали гладкоствольное ружьё и нарезную винтовку с казённой частью. Вот это было просто чудо.
Я просто был уверен, что мы сможем это сделать, но за неделю и параллельно с паровой машиной. Просто фантастика! Поразмыслив над этим я, вспомнив слова отца Филарета про изменившиеся природные условия в нашей долине, резонно предположил, что мой перенос изменил не только природу, но и что-то в людях меня окружающих: они стали умнее, рукодельнее и как бы это сказать правильно, совестливее. Я не слышал брани, не было скандалов и ругани, мужики не распускали руки и не пытались употреблять горячительное, хотя оно уже было в наличие. Интересно надолго ли все это и когда вернется на круги своя, ведь отец Филарет сказал, что природа со временем вернётся в свое русло. И как обстоят дела за пределами долины?
Обо всем этом я размышлял через несколько часов в ночной тишине. А сейчас я потрясенно смотрел на винтовки и ружье с казённой частью. Стоп! А патроны к
