Попова Александровна - Пастырь добрый

Курт приподнял лицо к небу и, щурясь, оглядел непроницаемый пласт сизых туч.

— Как ты теперь думаешь, — спросил он тихо, отираясь мокрой ладонью, — в это утро он уже знал, что будет делать?

— Накануне вечером уж знал, как теперь мыслю, — шамкнула старуха, передернув сухими костями плеч. — Готовился. А утром уж и подавно. Проснулся такой торжественный. Мне уж подумалось — праздник какой, да я позабыла… А перед тем, как уйти из дому, он вдруг распахнул подпол и велел сидеть там. Перепугалась я — страсть; он ведь меня никогда не наказывал. Не бил, не кричал никогда. А тут вдруг — в подпол. Я — в слезы…

Старуха умолкла, плотнее замотавшись в одеяло; Курт втиснул голову в плечи, безуспешно пытаясь укрыться от стекающей за воротник воды, припомнив — «не видели средь идущих за ним детей одного лишь ребенка младше двенадцати лет»…

— Ты слышала его флейту в тот день? — уточнил он, и Хельга Крюгер кивнула.

— Слыхала, как же. Слыхала, как играет — только не снаружи, а как будто он в голове у меня устроился. Мне после сказали, как все было, а тогда я ничего не поняла — сидела и боялась только.

— Чего боялась?

— Да всего. Сперва он меня вот так вот запер; он так никогда не делал. И музыка эта чудная… А кроме того, перед тем, как уходить, он мне еще на шею повесил дрянь такую — череп крысий; «не снимай», сказал. Снимешь, сказал, будет беда. И глаза такие были жуткие… Я и не сняла. Не посмела. А только боязно было сидеть вот так, в темноте, одной, да с мерзостью этой на шее… Когда сказали потом, что отец мой колдун, я, знаете, и не подивилась этому — вроде как всегда о том знала, только думать себе заказывала.

— Выходит, — чуть слышно заметил подопечный, — дочь осталась не случайно. Берег.

— Quam belle[135], - покривился Курт. — Наш детоубийца — любящий отец. Запишем в святые-покровители семьи?

— А я-то полагал — ты ее проверить пожелаешь, — ядовито отозвался тот. — «Ведьмина кровь», знаешь ли, передача дьявольской заразы по наследию; или нынче эта теория не в моде?

Курт бросил взгляд на притихшую снова старуху и сдал коня назад, понизив голос:

— Как бы ни было все на самом деле, что бы он ни задумал, отчего бы ни сохранил дочь — из жалости ли, любви ли или с замахом на неведомо какое будущее — положение таково, что ей самой до могилы осталось два шага. Теория? Теория — она и есть теория. Применяется по ситуации. В данный момент ее возможное участие в отцовских планах значимости не имеет… Зараза, — прошипел он сквозь зубы, когда одна из капель, благополучно миновав воротник, шлепнулась ледяным камешком за шиворот, и зябко поежился, в очередной раз потянувшись к полупустой фляжке. — Следователи, прости Господи. До простой вещи не доперли — в середине октября плащ в дорогу взять… Эй, — окликнул он, повысив голос и от души долбанувши в борт повозки ногой, дабы пробудить заклевавшую носом старуху, — долго еще? Ты точно помнишь, куда ехать?

— Все в точности, — отозвалась та уверенно. — Только теперь не ехать — идти надобно; я смотрю — тут заросло все за эти годы. Кустов и деревьев много выросло. Сворачивать надо с дороги и идти к реке, а там уж и недалеко.

Курт покривился, припомнив, как Хельга Крюгер ковыляла по комнатам своего дома, однако промолчал, с тяжким вздохом сползя с седла, и обернулся на расплывчатую неровную линию городских стен вдалеке — серого камня было почти не видно за колеблющейся водной пеленой.

— По-моему, дождь стал сильнее, — вслух повторил его мысль Бруно, на сей раз без язвительности и даже, кажется, с заметной опаской. — Скажи, что я зря сею панику, но хочу отметить некий факт: в тот день тоже шел дождь; и — вода, ты говорил, его стихия?..

— Панику сеять, безусловно, понапрасну не следует, но поостеречься не помешает; словом — смотри в оба. И не только за тем, встанет ли Крюгер.

— Полагаешь, — вмешался Ланц недоверчиво, — все же нам могут попытаться помешать? До сей поры мы никого не видели.

— Это меня всего более и настораживает, — возразил он убежденно. — Самое время. А кроме того, как только что верно отметил Бруно, такое совпадение в погоде вполне может быть и неспроста; помни о том, что он уже почти выбрался, он почти на свободе, он уже обладает довольной силой для того, чтобы убить — пусть и пока лишь одного и пока лишь ребенка. И нам не известно, что сейчас происходит в Кельне; быть может, уже не одного и уже не только ребенка. И никто не знает, чего мы можем от него ожидать здесь, поблизости от места его… сказал бы «упокоения», если б не обстоятельства… Так куда идти? — нетерпеливо прервал он самого себя, обернувшись к Хельге Крюгер, и та махнула костлявой рукой в сторону теперь уже не видимого Везера:

— Так к реке ж, говорю. Там уж покажу. Я сейчас только…

За тем, как старуха сползает с болтающейся из стороны в сторону телеги, Курт наблюдал со все возрастающим нетерпением, и когда Бруно уже шагнул было вперед, дабы оказать ей помощь, Ланц, попросту ухватив бормочущий мешок с костями за шиворот, одним сильным рывком приподнял оный над бортом телеги и установил на взбитую слякоть по другую сторону.

— Веди, — велел он коротко.

— Ты уверена, что помнишь, куда идти? — уточнил Курт с сомнением, и та кивнула, засеменив к реке по хлюпающей грязью траве:

— А то ж. Это верно, и день я тот помню, и что говорили тогда, и что я делала — ясно помню, яснее, чем какой иной день в жизни, и где могила — помню… А только ведь, кроме того, знаю просто. Верно, кровь зовет…

— Теория по ситуации, значит, — тихо пробормотал Бруно; Курт покривился, перехватив его многозначительный взгляд, и промолчал.

— Они, может статься, и правы были, — продолжала старуха чуть слышимо, словно говоря с самой собою, — когда хотели и меня туда ж, к нему. Злое семя, они сказали. Я после уж поняла, когда подросла — верно говорили. Я ведь оттого и замуж не шла, и детей не имела. На что его множить, семя это, к чему кровь нечистую плодить? Я решила так, что пусть она со мною в могилу отыдет, на мне и кончится.

— Мечта инквизитора, — с тусклой иронией отметил подопечный. — Гляди, на костер не запросится?

— А ты спроси, — отозвался он, ладонью сгоняя с волос ледяную воду и с чавканьем вытаскивая сапоги из липкой глинистой грязи. — Еще немного — и запрошусь я.

— Разумеется, тебе хуже всех, — согласился тот. — Я тащу две лопаты, тяжеленные, как чертова душа, и веду коня в поводу; но мне не на что жаловаться. Хотя кто-нибудь мог бы и помочь.

— «Кто-нибудь» прикроет тебя, случись что, посему этот кто-нибудь имеет свободные руки.

— Единственное, что мне до сих пор угрожало, это опасность отморозить ноги и подцепить горячку, а теперь — еще и немалая вероятность вывихнуть плечо.

— Слабак, — тяжело отфыркиваясь, как понуро бредущий позади курьерский, выдохнул Курт, перехватив одну из лопат, и впрямь весящую прилично, с плеча подопечного.

Идти становилось все труднее даже не с каждой минутой, а с каждым шагом, дождь и в самом деле усилился, мало-помалу переходя из моросящей крошки в самый настоящий, осенний, секущий; в сапогах, облепленных комьями мокрой земли, сопревшей травой и мелкими корешками, пакостно чмокало, и неспешно ползущая впереди Хельга Крюгер начинала пробуждать уже откровенное раздражение.

— Вон оно, то место, — наконец, проскрипела та, и Курт облегченно вздохнул, проследив взглядом за трясущимся сухим пальцем, указующим на близкий берег Везера. — Там в те времена голо было, теперь, вижу, деревья выросли… Но это там, подле обрыва.

— Да, — подтвердил он недовольно, — деревья. К слову, за кустами, через которые мы идем, можно укрыть pro minimum троих. Прямо вот тут, в пяти шагах от нас.

— Ты параноик, абориген, — впервые за последние полчаса разомкнул губы Ланц, на миг полуобернувшись. — А с тобой и я стану.

— Не самый бесполезный недуг, — буркнул он, озираясь. — Реже прочих приводит к летальному исходу.

Сослуживец лишь скептически покривил губы и вновь умолк, тяжело переведя дыхание.

Спустя четверть часа, которые потребовались на то, чтобы добрести до невысокого скользкого обрыва, дождь уже лил вовсю, скапливаясь в лужи под ногами, и стылый ветер бросал воду в лицо большими колючими горстями. Старуха Крюгер, завороченная в обрызганное грязью одеяло и оттого похожая на нахохлившуюся мокрую ворону, остановилась в десяти шагах от кромки берега, указав дрожащей посиневшей рукой прямо перед собою.

— Здесь, — произнесла она тихо, и очередной порыв ветра едва не сбил ее с ног, выплеснув на путников ведро ледяной воды. — Вот это самое место.

— Уверена? — уточнил Курт, вновь тщетно пытаясь отереть лицо вымокшей насквозь перчаткой; та кивнула:

— Здесь это, майстер инквизитор. Знаю. Помню и — знаю; чувствую. Тут он. Прямо вот тут вот, — повторила Хельга Крюгер, без колебаний ткнув пальцем себе под ноги, и Ланц невольно отступил назад, глядя в темную слякоть пристально, словно бы тщась увидеть останки погребенного углежога сквозь слой тяжелой мокрой земли. Старуха повторила его взгляд, мелко смаргивая текущую по лицу воду, и тяжело вздохнула, отойдя в сторону: — Простите, майстер инквизитор, я присяду вот тут вот… Сил никаких нету…