Здесь был СССР - Кирилл Николаевич Берендеев
– Демократия в действии…
Борис Богданов
Премия для Прокопа
Мороженое Прокоп предпочитал отечественное. Предпочитал даже раньше, когда витрины в кафе еще завлекали баскиными, робинсами и прочими джелато-стратичеллами.
Наше вкуснее, что уж тут поделаешь.
В «Палыче» было немноголюдно. Две девицы щебетали в дальнем углу, поминутно делая круглые глаза и хихикая. Обсуждали кавалеров, не иначе. Компания мужичков пролетарского вида распивала пиво, пялясь в телевизор на футбол. Прокоп занял столик у окна и заказал пломбир с малиновым вареньем.
День задался. Агрегат, над которым он корпел уже полгода, задышал и выдал первые результаты. Именно те, что предсказывала теория.
Принесли мороженое. Подбирая с краев креманки подтаявшую сладость, Прокоп задумался, на что потратит премию. А премия будет, не может не быть, особенно если вспомнить, как при этом известии у начальника, Савелия Петровича, загорелись глаза. Еще бы, автор теории кто? Савелий Петрович Шпагин. В накладе он точно не останется, тогда и Прокопу перепадет.
Получается что? Электросамокат. «Скворец» или даже «Стриж», если денег хватит. На «Ястреба» замахиваться не стоит, не отработан еще. Вот когда в Смоленске откроют завод, тогда… Но это когда еще будет, а самокат хочется сейчас. Или взять новый экран для «Эльбруса»? Процессор-то еще тянет, а вот разрешения не хватает. Под Норильском, говорят, наладили производство широких «Сапфиров». Сам Прокоп их не видел еще, но друзья же врать не станут?
Футбол закончился, начались новости. Уборочная страда в Сахе-Якутии проходит успешно; министр экономики посетил Нарьян-Мар и выступил перед тружениками птицефабрики, крупнейшей в регионе; первая партия широкоэкранных «Сапфиров» Норильского завода телеаппаратуры поступила в продажу…
Ага, поступила! Значит, телевизор. Или «Стриж»? И то охота, и это. Жаль, денег не хватит. Не расщедрится начальство на такую сумму, чтобы на все хватило, в жизни не расщедрится.
Новости катились своим чередом. Покритиковав слегка бюрократов из министерства внешней торговли, дикторы плавно перешли к международным событиям. Звучала приглушенная английская речь, бубнил автопереводчик:
– Президент Шотландии выступил в поддержку предпринимаемых Советским Союзом мер по снижению международной напряженности. Он, в частности, поблагодарил…
Прокоп не выдержал.
– Что за чушь?! Он о другом говорит. Про фермеров что-то, про кредиты. О нас вообще ни слова!
Говорок в зале стих. Пролетарии развернулись, нахмурившись, девицы в углу замолчали и тоже уставились на Прокопа.
– Надо же, – произнес один из пролетариев, – с какими людьми вместе сосуществуем. Языки знают!
– Не говори, Костян, – поддакнул ему другой. – Прям оторопь берет.
Палыч покинул стойку, подошел к столику Прокопа.
– Вы, товарищ, покушали уже? – осведомился он.
– Да.
– Расплатились?
– Нет. Но я сейчас…
– И не надо! – замахал руками Палыч. – Идите уже. Вас, верно, дома заждались.
– А что, собственно… – начал Прокоп, но Палыч прервал его:
– А ничего! Люди здесь собираются простые и добропорядочные. Что вам, образованным, тут делать?
Чего это они? Спорить Прокоп не стал. Не хочет деньги за мороженое брать – его дело. Все копеечка.
До дома было почти ничего, минут десять ходу. Прокоп шел знакомой дорогой, не глядя под ноги, автоматически обходя лужи и канавы, и думал о будущей премии. Самокат или экран, экран или самокат? Или насос родителям на дачу?
– Документики предъявим, гражданин.
Прокоп очнулся. Дорогу ему загораживали трое гвардейцев из Комиссии по надзору, двое рядовых и один в чине мастер-ефрейтора.
– А что, собственно?..
– Документики, говорю, – повторил старший.
Прокоп подал ему паспорт, который, к счастью, всегда имел с собой.
– Та-ак, – перелистывая красную книжицу, проговорил мастер-ефрейтор, – Прокопий Рудольфович, гм, Иванов. Зачем нарушаете?
– Что именно? – удивился Прокоп.
– Законы советские, – с нажимом сказал мастер-ефрейтор. – Смущаете людей знанием вражеских языков. Возбуждаете недоверие к власти.
– Я?! – возмутился Прокоп. – И в мыслях не было!
– Было или не было, – сказал мастер-ефрейтор, убирая Прокопов паспорт во внутренний карман, – не мне судить. Разберемся. А пока пройдемте, гражданин!
Неподалеку у обочины стоял гвардейский фургон с гербами на дверях и бампере.
– Но я…
– Пройдемте!
Если раньше мастер-ефрейтор говорил расслабленно и тихо, то теперь в голосе его прорезалась сталь. Рядовые гвардейцы напряглись. Прокоп с тоской посмотрел на свои окна (вот незадача, полсотни метров всего не дошел), в глаза гвардейцев, злые, настороженные, исполненные силы и решимости ее применить, и шагнул к машине.
* * *
Следователь перебирал бумаги, разложенные на столе, хмурился, кривил губы, двигал челюстью, и от этих гримас Прокопа бросало в жар несмотря на уютно гудящий кондиционер. Вместо привычного порядка в голове, последовательных и логичных мыслей, там была какая-то неопрятная каша. В чем он виноват? Что сделал неправильно? Комиссия по надзору – контора серьезная, сюда не «приглашают» по мелочам.
Ночь, проведенная в одиночной камере, тоже не прибавила спокойствия.
– Раскрыли вы себя, господин шпион, – сказал наконец следователь и поднял на Прокопа свинцовый взгляд. – Иванов, надо же! Признавайтесь уж, кто вы на самом-то деле. Смит? Джексон? Мюррей?
– Я Иванов… – пролепетал Прокоп.
– Ивановы английского не знают, им и русского достаточно! – Следователь хлопнул по столу ладонью.
– Но все подтвердят! – заговорил горячо Прокоп. – Родители мои тут живут, Савелий Петрович, начальник мой.
– Родители, – усмехнулся следователь, – подтвердят все что угодно, лишь бы сынка отмазать. С гражданином Шпагиным будем разбираться отдельно. Но вы, конечно, Иванов, согласен. Иванов, покуда не доказано обратное. Спрошу иначе: кто, где и когда вас завербовал? Отвечайте!
– Никто и никогда! – уперся Прокоп. – Английский по работе знаю, литературы много специфической. И вообще! – Он выпрямился на жестком стуле. – Знать языки не преступление!
– Пока нет, – кивнул следователь. – А вот знать и не заявить об этом – уже преступление. Не в курсе?
– Н-нет…
– Незнание законов не освобождает и все такое, – сказал следователь. – Пункт двенадцать точка семь статьи триста восемнадцать Уголовного кодекса РСФСР. До пяти без конфискации. Не просто так это все. К вашему сведению, знать языки только разведчикам надо, тем, кто у них, – следователь дернул головой, показав куда-то себе за спину, – работает нелегально. Для всех остальных граждан достаточно автопереводчика. Это не закон… пока, но это мнение многих ответственных людей, и мое в том числе.
– Но почему? – пробормотал Прокоп. – Что плохого-то?
– Святая простота… – покачал головой следователь. – Поймите, Прокопий Рудольфович, иностранные языки это не просто слова, которые надо запомнить. Это чуждый способ мышления, часто вредный и опасный. Человек, который говорит и особенно думает по-иностранному, начинает и чувствовать так же, на жизнь смотреть. Иностранное для него становится важнее родного. Можно не удержаться, настоящим врагом стать. Врагом, я скажу, стать просто. Например, как вы, оспорить официальную трактовку новостей. Потом… Почему, как вы думаете, разведчиков так долго готовят? Их учат не впускать в себя чуждое, не наше, и все равно потом по возвращению им требуется психологическая реабилитация.
– Я не думал, – поежился Прокоп. – Мне как-то в голову не приходило…
– Мало кому приходило, – сказал с горечью следователь. – Умники. Учеными себя называете, а самого простого понять не можете. Ладно!
Он вынул из кипы бумаг мятый лист, просмотрел сверху донизу.
– Заявлению гражданина Зайкина Эс Пэ я ходу давать не стану.
«Палыч! – догадался Прокоп. – Это Палыч на меня донес!»
– На первый раз давать не стану, – продолжил следователь. – Однако считайте это предупреждением, первым и последним. Свободны. Не забудьте зарегистрироваться. Вот ваш пропуск.
Он подвинул Прокопу осьмушку бумаги со смазанной лиловой печатью.
– Да, да, конечно, спасибо, – заговорил Прокоп, поднимаясь и все еще не веря, что недоразумение наконец разрешилось. – Я пойду, да?
– Идите, гражданин Иванов, идите, – разрешил следователь, не поднимая глаз.
Прокоп на деревянных ногах дошагал до двери, но не выдержал:
– Ладно, он на меня заявление написал, но почему денег за мороженое не взял?!
– Пункт двенадцать точка шестнадцать той же триста
