Русская война 1854. Книга четвертая - Антон Дмитриевич Емельянов
В общем, договорились. Попов пошел собирать детали для новых наборов, а мы с Василием Фомичом закрепили первую модель на командирскую «Пигалицу». На земле сигнал приняли без проблем. В небе тоже — вынесенная вниз антенна сработала. Заодно и дальность оценили: полтора километра чистой связи, около десяти километров — когда собеседника можно было уверенно понять. А потом все.
Причем два раза. Во-первых, сигнал начал пропадать, а во-вторых, прав оказался Петрушевский. Вибрации корпуса от работающего паровика прямо-таки расшатывали все контакты. И тут решения было два. Временное — внести затягивание каждого такого узла в регламент предвзлетной проверки. Постоянное — сделать плату. А что? Сколько сейчас лишнего места и материала уходит на шасси и развесы под электронику. А так можно будет совместить: на одной плате и крепим, и дорожки разводим.
Сразу после возращения я первым делом спросил у Петрушевского, сможет ли он подобрать краску, чтобы ее кислота не брала. Тот сказал, что тут и подбирать нечего, так что остался только вопрос с фольгой. И корпуса для будущих радиостанций фактически можно будет печатать. Перспективы манили, отвлекая от реальности, где все было совсем не так радужно.
И грохот орудий где-то за Галлипольским полуостровом, и хмурые лица пилотов, каждый из которых считал, что должен сейчас быть на передовой, а не просиживать штаны в тылу. К счастью, вслух они это не говорили: уже привыкли, что если я и не бью сразу, то точно не просто так.
— Василий Фомич, покажите новый прибор, — попросил я Петрушевского, как раз заново закрепившего провода на приемнике.
Тот кивнул, добежал до передатчика, включил, и через мгновение сотня храбрейших мужиков подскочили, когда голос инженера вырвался из пустого самолета.
— Что это? — Лешка Уваров перекрестился.
— Магнитный передатчик, — я медленно шел перед строем. — В ближайшую неделю их поставят на все новые самолеты. Каждого из вас научат с ними работать. Принимать сигнал, передавать… Пока так нельзя, — я прикинул, что двухканальные модели поставим для скорости только на командирские машины, — но скоро мы добавим и такую возможность. Вы должны будете все время быть на связи, а в случае проблем прямо в полете суметь их решить. Кто скажет, для чего?
— Чтобы вам было проще нами командовать? — Алехин задорно блеснул улыбкой.
— Это правда, куда без этого. Что еще?
— Чтобы делать то, что раньше делать было нельзя, — Митька был предельно серьезен. Все-таки хорошо на него работа с Дубельтом повлияла.
— Именно, — я кивнул. — Теперь мы будем делать невозможное! Помните тренировки ночных минных постановок — кто из вас ни разу не потерял высоту? А теперь представьте, что у вас будут гореть задние огни… С кораблей противника их не видно, а вот наблюдатель с передатчиком будет следить сзади. И корректировать тех, кто будет забирать слишком высоко или низко.
— А ведь получится… — выдохнул какой-то молодой мичман.
— А что еще можно будет сделать?
— «Большие мамочки»! — предложил Уваров. — Если нас навести, плевать, что ничего не будет видно — запустим прямо в цель.
— Молодец, — похвалил я. — Еще.
— Разведка! — Алехин не захотел оставаться в стороне. — Вы сказали, что эта штука на десять километров работает? Так теперь не нужно будет возвращаться, сразу вызовем подмогу и пройдемся по любому отряду без прикрытия. Они теперь у нас от лагеря вообще не отойдут!
— Хорошо… — я довольно прикрыл глаза. Уже темнело, и скоро нам представится возможность доказать, что все это не просто слова.
* * *
Стою на борту «Адмирала Лазарева» вместе с Корниловым, который все-таки оставил «Париж» и перебрался к нам в Кум-Кале.
— Почему-то такое чувство, словно вернулся в тот день, когда мы топили «Три святителя», чтобы перекрыть рейд Севастополя.
— Это потому что мы сами ничего не можем сделать? — спросил я и коснулся раненого плеча.
— Да, — адмирал следил за спешащими вперед красными точками.
— С одной стороны, да, а с другой, мы сейчас не жертвуем ничем, а атакуем… — я прервался и щелкнул тумблером связи. — Красный-семь, на метр выше.
Адмирал отошел в сторону, чтобы не мешать. Все-таки отличаются у нас сегодня роли. Он смотрит и думает, как в будущем уже флоту отражать подобные атаки, а я… Я веду своих ребят.
— Синий-два, на полметра ниже…
Сегодня на «Адмирале Лазареве» людно. Мы сгрузили все лишнее и добавили иллюминаторы вдоль правого борта, которым сейчас и повернулись к отошедшим от рейда английским и французским кораблям. Останься они в проливах, было бы удобнее, но вражеский командир не рискнул, побоялся возвращения бронированных батарей Руднева. Осторожность и предусмотрительность, которые всегда нужно будет держать в уме.
Впрочем, иногда бывало и наоборот. Взять хотя бы готовность союзников ночевать фактически в открытом море. Корнилов, когда узнал об этом, назвал их непугаными идиотами, которых может уничтожить один случайный шторм. И я был с ним согласен. Непонятно, как такие разные походы могли уживаться в одном командире вражеской эскадры. И как в таком случае предсказывать его решения?
Впрочем, сейчас мы не должны были оставить ему и шанса на спасение. Союзные корабли стояли широкой линией, и на нее такой же широкой дугой летели пятьдесят пять «Чибисов» — все, что мы успели доработать. Меньше минуты до цели.
* * *
Жером бросил взгляд на погоны — якорь и одна полоска. Ему уже тридцать один, а он всего лишь лейтенант. Хорошо, что война началась, появился шанс подрасти в звании и наконец-то обеспечить себе старость. Правда, с Морским Волком, который все больше перетягивает на себя управление эскадрой, чаще думаешь о том, как бы не умереть. Надо же, запретил уходить в гавань на ночь, чтобы не тратить ни одного лишнего часа и как можно раньше возвращаться к бомбардировке.
Матросы уже роптали… Жером оскалился — так им и надо. Как будто он не знает, что, стоит тем оказаться на берегу, как с утра в нужное время на ногах будет дай бог половина. А вот в море не погуляешь. Суров англичанин, но дело свое знает. Да и риск не так уж велик: тот
