Порождения войны - Яна Каляева
— Капитан, свою часть сделки вы выполнили. Ваше присутствие более не требуется.
Вершинин улыбнулся Саше и уже почти повернулся, чтоб уйти, но задержался.
— Буду честен, колебался до последней минуты. И все же это принадлежит вам, — Вершинин достал из кармана часы “Танк” — Сашины часы. — Не то чтоб я так уж уважал собственность… тут я близок к вам, большевикам. Но теперь я могу приобрести себе такие же, и они мне принесут больше радости, чем ваши. Возьмите, чтоб не поминать меня лихом.
Глава 25
Полковой комиссар Александра Гинзбург
Июль 1919 года
— Вас ожидают, — сказал офицер Саше. — Следуйте за мной.
Они быстро миновали служебные помещения и пошли через анфиладу в парадной части дома. Особняк едва ли был такой уж большой, но Саше показалось, что идут они долго — наверно, из-за обилия вещей и декора в каждой комнате. Картины, вазы, живые цветы, изразцы и разнообразные предметы мебели, точного названия которых Саша чаще всего не могла вспомнить. Ей и прежде доводилось бывать в таких особняках — до семнадцатого года не дальше людской, после семнадцатого — через парадную дверь, обыкновенно выбитую. Но Саша не думала об этих домах как о месте, где человек, которого она знает, мог просто жить — так же, как сама она жила в казармах и рабочих общежитиях.
К изумлению Саши, седой мужчина, ожидавший ее в угловой гостиной, при ее появлении встал.
— Александра Иосифовна, — он чуть склонил голову. — Прошу вас, садитесь.
Саша опустилась на мягкий, обитый шелком стул. Она вдруг поняла, что сапоги ее грязны, и нижний край чересчур длинного сестринского платья весь испачкан.
— Вам, полагаю, известно, кто я. И все же мне надлежит представиться. Я Павел Францевич Вайс-Виклунд.
Звания своего он не назвал. Неудивительно: ведь само присутствие в его доме комиссара было государственной изменой. Одет он также был в штатское.
Седой, но отнюдь не дряхлый мужчина. Точеное лицо, чуть опущенные книзу уголки глаз — как у Аглаи. Такая же неровная, шелушащаяся кожа, как у нее — но на мужском лице это не привлекало внимания. Спокойный, внимательный взгляд.
И хотя Вайс-Виклунд дорого заплатил за то, чтоб состоялась эта беседа, как начать ее, он явно не знал. Саша решила, что ничего не потеряет, если поможет ему.
— Здравствуйте, Павел Францевич. Мне, я думаю, излишне представляться, пропустим эту часть. Вашу дочь я видела в последний раз месяц назад. Тогда она была жива, в превосходной форме и занималась тем, к чему вели ее устремления. Но с тех пор прошли бои, об исходе которых вы знаете больше, чем я.
— Бои были кровопролитные, — кивнул Вайс-Виклунд. — Пятьдесят первый полк потерял до трети личного состава. Но Аглая жива. Мне доподлинно известно, что она жива. И она до сих пор там, в полку.
Саша заметила, что излишне сильно сжимает резные подлокотники. Усилием воли заставила себя разжать пальцы.
— Вы, разумеется, хотите узнать, для чего вы здесь, Александра Иосифовна, — продолжал Вайс-Виклунд. — Я не намерен как бы то ни было угрожать вам. Вам, полагаю, достаточно уже угрожали. Тем более того, что я от вас хочу, невозможно получить по принуждению. Я просто надеюсь, что в вас осталось еще что-то человеческое. Мать Аглаи, Елена Арсеньевна, находится в последние недели в тяжелом состоянии. Доктора ничего более не обещают. Ни о чем Елена Арсеньевна так не мечтает в свои последние дни, как об том, чтоб напоследок обнять дочь. Если же это невозможно, то по крайней мере получить известие от нее, поговорить с кем-то из ее сослуживцев.
— Сослуживцев? — Саша вскинула брови.
Вайс-Виклунд вздохнул.
— Видите ли, Александра Иосифовна… Моя супруга находится по большей части в ясном сознании, но некоторые обстоятельства выпадают у нее из памяти. Я не знаю, осознает ли она со всей отчетливостью, с кем именно мы теперь воюем. Полагаю, она представляет себе, будто русский народ до сих пор един и сражается с внешним врагом. По крайней мере, никто не берется убеждать ее в обратном. Я прошу вас побеседовать с ней о ее дочери, не раскрывая истинного положения вещей.
— Раз вы отказались от угроз, то и я не стану вступать в торги, — ответила Саша. — Я исполню вашу просьбу и поговорю с Еленой Арсеньевной. Не ради вас или себя, а ради Аглаи. Но меня удивляет, что душевный покой своей супруги вы доверяете комиссару, исчадью ада…
Вайс-Виклунд поднялся и зашагал по комнате, заложив руки за спину.
— У вас, безусловно, есть все причины ненавидеть меня, Александра Иосифовна. По моему приказу было убито немало таких как вы, или обманутых такими, как вы, — как в бою, так и после. Вас я бы тоже при иных обстоятельствах расстрелял. Это было бы правильно.
— Это вполне взаимно, — Саша улыбнулась. Она ценила откровенность.
— Но к Елене Арсеньевне все это ни в коей мере не относится. Она за свою жизнь никому не причинила зла. Можете ли вы дать слово, что не станете мстить ей за то, в чем она не повинна?
Ну, это как посмотреть, подумала Саша. Госпожа Вайс-Виклунд спокойно жила среди всего этого богатства, пока на соседней улице умирали от недоедания дети Маньки, еще не ставшей кликушей. И то, что все в ее кругу жили так же и не видели в том ничего дурного, объясняет это, но не оправдывает.
И все же это мать Аглаи.
— Вам я могу дать слово в чем угодно. Я ведь слеплена из иного теста, чем вы. Данное врагу слово ничего не значит для меня. Однако не в моих привычках причинять людям боль без необходимости.
— В таком случае я удостоверюсь, что Елена Арсеньевна готова вас принять. Прошу вас ждать меня здесь.
Вайс-Виклунд вышел. Другой офицер в штатском, остававшийся в дверях гостиной все это время, не сводил с Саши пристального взгляда.
Гостиная была обставлена резным гарнитуром орехового дерева. Вазы, статуи и хрустальная люстра изящно дополняли его. Шелковые шторы ниспадали элегантными складками. Сколько же человеческого труда
