Комбриг - Владислав Николаевич Конюшевский
– Во, видал? Про тебя уже песни сочиняют.
Я возразил:
– Не про меня, а про нас. И явно это дело рук того бойца с гитарой. Наши-то все больше на матерные частушки сбиваются. А тут прямо стиль чувствуется. Надо бы этого парнишку на заметку взять. Вроде фамилия у него… э-э… Свиридов?
Кузьма кивнул:
– Точно так. Боец второго батальона, первой роты, первого взвода – Свиридов Владимир Борисович. Из семьи военных. Отец убит во время Брусиловского прорыва. Мать с малолетним братом проживает в Можайске. Денежный аттестат Владимир оформил на них. Сам по себе парень общительный. Неплохо знает французский. Пишет стихи. И как видишь – сочиняет песни.
Я вытаращился на комиссара:
– Блин! Как ты это все запоминаешь?
Тот смущенно улыбнулся:
– Работа такая…
А еще минут через пять появилась Аленка. Ей также сразу освободилось место рядышком. Ухватив мужа за руку, она, прижавшись щекой к моему плечу, какое-то время тихо слушала вечерний концерт, периодически задавая разные вопросы. А потом, когда в солировании наступила пауза, наклонившись к уху, чмокнула куда-то в мочку и попросила:
– Сыграешь что-нибудь? Для меня. Просто настроение такое…
Я напрягся:
– Какое?
Но глядя на ее блаженную улыбку, успокоился и тут же получил подтверждение:
– Сказочное… Так хорошо внутри…
Ну что же. Если женщина просит… Подхватив Аленку под руку, пошел к беседке. Народ, разглядев командира, встрепенулся, но жестом успокоив вскочивших бойцов, я обратился к Свиридову:
– Володя, одолжишь инструмент ненадолго?
Тот даже покраснел (ну так – сам Чур его по имени знает!):
– Конечно, товарищ комбриг!
После чего, усадив жену, взял несколько аккордов. Гитара оказалась шестиструнной. И это хорошо. Я тут на семиструнке научился немного лабать и еще беру уроки у нашего гармониста. Но пока не очень в теме. В смысле играю хоть и хорошо, но чувствую, что до Борискина[36] не дотягиваю.
Зато шесть струн знакомы с седьмого класса. Вот как девочками стал интересоваться, так и научился. А теперь, с новыми возможностями организма, аж сам себе удивляюсь. Поэтому, проверив строй, улыбнулся Лене и начал играть. Без слов. Там в общем-то изначально слов никаких не было. Да и не нужны они[37]…
А когда закончил, жена подняла на меня затуманившиеся глаза и спросила:
– Что это было?
– Это? Это старый, красивый город, узкие улочки, синее небо, соленый ветер с моря и, конечно, самая прекрасная девушка на земле.
Морпехи вокруг тактично застыли, не желая разрушить очарование обстановки, а «самая прекрасная», благодарно шмыгнув носом и доставая платочек, ответила:
– Необычный вальс… Никогда раньше не слышала. И так славно он попал под настроение… А как называется?
Я улыбнулся:
– Ну, пусть будет… «Вечерний город» или «Струны моря», или свое что-нибудь придумай. В общем, как захочешь, так и назови!
Аленка удивленно хлопнула ресницами:
– Так это тоже твое?! Господи, какая прелесть! Это непременно надо переложить для фортепиано! А назвать… назвать – «Под небом Одессы».
От неожиданности я икнул, несколько сбивая общий романтизм и подумав, что чувство слова у мадам Свароговой развито просто необычайно, отдав гитару хозяину, вежливо попрощался со всеми и, подхватив жену под ручку, чинно удалился. В конце концов у нас еще типа первая брачная ночь ожидается, так что не будем терять время.
* * *Следующие дни прошли довольно спокойно, хотя чувствовалось, что общее напряжение возрастало. В основном его приносили наиболее предусмотрительные ранние беженцы из «местечек» бывшей черты оседлости. Газетные новости, подогреваемые слухами, тоже будоражили умы горожан. Зная, что это только цветочки, я с интересом наблюдал развитие ситуации. Правда, один раз самому пришлось окунуться и поучаствовать в небольших разборках между свидомитами и прорусски настроенными гражданами. Все приключилось, когда пришел в офицерское собрание кавалерийской дивизии, расквартированной в городе. Можно было бы, конечно, забить на их приглашение, но это стало бы в корне неверно с политической стороны вопроса. Тем более что терзали меня смутные сомнения относительно комсостава армии УНР. Нет, сами офицеры и их немногочисленные солдаты вовсе не в вакууме жили, активно посещая митинги, проводимые Лапиным и его помощниками. И при этом многие довольно доброжелательно воспринимали идеи большевиков-жилинцев. Но сомнения были вовсе не в офицерах-УНРовцах. Просто к нам очень скоро прибудет усиленный полк добровольцев-деникинцев. И поначалу я как-то вообще по этому поводу не парился. Нормальные, адекватные, обстрелянные люди, с которыми сложились довольно неплохие отношения.
Но, судя по донесениям, тут может вылезти большая проблема. Просто, как оказалось, мои морпехи из бывших деникинцев воспринимают местных офицеров, служащих в армии УНР, довольно презрительно, считая их изменниками! Рассуждая так: пока Россия вела мировую войну, бывшие офицеры русской армии дали присягу какой-то невнятной Украине и с немцами в десна долбились. Наружу это не выносится, но вот в разговорах нет-нет да и проскакивало. И это люди из бригады, которых комиссар обрабатывал многие часы! Более того – «французы», попав под влияние моих гавриков, тоже начинают что-то подобное вякать. А когда появится офицерский полк, что будет? Деникинские отморозки прямо в лицо выскажут разным хорунжим, сотникам и прочим панам полковникам, что они о тех думают. И как их потом разнимать?
В общем, Кузьму по этому поводу я уже озадачил. А сам сейчас собирался поговорить с кавалеристами (да и прочими), чтобы они начали что-то думать. Тем более что Скоропадский уже убег, а служить Петлюре мало кто из них согласится.
Встретили нормально. Правда, на мое «здравия желаю, товарищи офицеры» некоторые покривили рожи, но права качать поостереглись. Во всяком случае, «тут нет „товарищей“, сволочь краснопузая» никто не орал. В кабинете (находящемся здесь же) переговорил со старшим комсоставом. Довольно неплохо поговорил. Тем более что, пользуясь случаем, тут сейчас собрались командиры подразделений не только кавдивизии, а со всего города. Так что вдохновенно обрисовал большому количеству «панов офицеров» ближайшие перспективы и возможные выходы из сложившегося положения. Вроде прониклись. Но сразу, особо сильно давить не стал, дав людям время все хорошенько обдумать и связаться со своими коллегами из других частей за пределами города.
А вот когда уже собрался уходить, нарвался в общей зале на офицериков чинами поменьше, которые за полтора часа нашего разговора успели накидаться и устроили бурный митинг возле бильярдного стола. Хорошо еще хоть за кии не хватались, а просто орали друг на друга. Идущий рядом со мной полковник Левандовский мгновенно налился начальственной яростью и, кинув на меня извиняющийся взгляд, рявкнул:
– Панове офиц… то есть тьфу – господа офицеры! Прекратить! Что здесь происходит?
Какой-то тип с одинокой звездочкой хорунжего, но при этом с вислыми усами матерого селянина, обернулся:
– О! Пан полковник, пообщавшись с «товарищем» Свароговым, уже не может правильно произнести воинское обращение, принятое на Украине?
Отмалчиваться было бы неверным, поэтому, слегка отодвинув
