Дмитрий Шидловский - Противостояние
— А эта армия, простите, «злы татарове» или тевтонские рыцари? — склонил голову набок Алексей. — Это те самые североросские граждане, которых мы вознамерились облагодетельствовать воссоединением.
— Это теория, Алексей, — наклонился вперед Леонтьев. — Скажи мне, как ты собираешься действовать, когда Сергеев прикажет открыть огонь по нашим войскам, входящим на его территорию?
— Мы поступим так, — спокойно произнес Алексей. — С двадцати одного ноль-ноль тридцать первого мая наши радиостанции начнут транслировать мое воззвание. Ты слышал доклад Управления госбезопасности и понимаешь, что население востока постоянно слушает наши передачи и весть распространится часа за два. В этом воззвании я не только объявлю о воссоединении территорий, но и назначу досрочные президентские и парламентские выборы на всей территории страны на первое сентября. Я призову войска народной армии не открывать огонь и сообщу, что готов принять их, без расформирования, в состав североросской армии. Те, кто захочет покинуть службу, могут демобилизоваться. Тем более что с первого января пятьдесят восьмого объединенная армия Северороссии не должна превышать семидесяти пяти тысяч. Сокращения будут и в восточной, и в западной армии. Все это должны понимать. Объявим, что все граждане восточных земель могут эмигрировать в любую страну, которая их примет. Хоть в США, хоть в СССР, хоть в Китай. Объявим амнистию для всех должностных лиц в восточных землях, за исключением сотрудников госбезопасности, уличенных в уголовно наказуемых преступлениях. Конечно, сообщим о том, что при попытке открыть огонь подавим очаги сопротивления. Предупредим, что первого в девять ноль-ноль наша армия войдет на восточные земли. Уже ваша задача, генерал Бехтерев, обеспечить ввод войск так, чтобы он выглядел походным по форме, но предотвратил бы масштабные потери в случае сопротивления. Пусть тогда стреляют… в своих.
— Это безумие, — запустил руку в свою густую шевелюру Бехтерев. — Что будем делать, если они все же окажут сопротивление?
— Ничего, — пожал плечами Алексей. — Остановимся там, где нас встретят огнем, и потребуем от Сергеева обеспечить свободный проход североросских граждан на нашу территорию. Мы не против того, чтобы они строили свое государство. Мы даже согласны признать его в границах сорок шестого года, но при одном условии. Они должны гарантировать для своих людей право выезда на Запад. Если Сергеев откажется, тогда уже начнем бомбовые удары и атакуем по всему фронту.
Около минуты в комнате царило молчание. Бехтерев растерянно переводил взгляд то на президента, то на премьера. Леонтьев, остолбенев, смотрел на Алексея, а потом откинулся в кресле и расхохотался.
— Гениально! — прокричал он. — То, что надо. Да ни один фронт такого не выдержит. Все к тебе прибегут. Для социалистов право свободного выезда из их рая — всегда удар ниже пояса.
— Да, конечно, — повернулся к окну Алексей. — Главное — предотвратить полномасштабную войну.
— На президента будешь баллотироваться? — вдруг посерьезнев, произнес Леонтьев. — Объединение государства, можно сказать, новая страна…
— Нет, — отрицательно покачал головой Алексей. — С меня хватит.
* * *— Вы отказываетесь от собственных слов, — насупился принц, глядя на Алексея. — Вы обещали референдум по новой конституции уже этой зимой, а теперь говорите о новых президентских выборах.
— Ни я, ни господин Путилов не изменили своего мнения, — быстро ответил Алексей. — Но подготовка объединения не позволяет нам пойти сейчас на столь кардинальный шаг. Поймите, население восточных земель видит на западе землю обетованную. Столь резкого возвращения давно забытой монархии они не примут. Референдум по новой конституции мы должны отложить на четыре года. Примите это как требование политической целесообразности. В конце концов, всегда добиваясь своих целей, я еще ни разу не смог сделать так, чтобы задуманное реализовалось в точности. Жизнь всегда вносит свои коррективы.
— Это хорошо, что вы признаете свои ошибки, — нахохлился принц.
— Это прерогатива и обязанность сильного человека, — ответил Алексей.
— Но позвольте… — вскинулся принц.
— А я согласен, папа, — внезапно вступил в разговор сидевший до этого молча его сын Генрих. — Мне нужно еще многое изучить в государственном устройстве и политике, прежде чем я смогу занять престол и исполнять свои задачи как должно.
— Генрих, — вскричал принц, — ты не знаешь этих господ. Для них отказаться от ранее данных обещаний — то же, что выкурить сигарету.
— Пала, я сумел достаточно познакомиться с господином Татищевым, — парировал наследник, — чтобы вполне доверять ему. Кроме того, он не курит. Я надеюсь, господин президент, что и после вашей отставки вы сможете уделять не меньше времени общению со мной и моей подготовке к работе на благо Северороссии. Тем более что дополнительные четыре года подготовки, надеюсь, не пройдут даром ни для меня, ни для общества.
— Можете не сомневаться, ваше высочество, — улыбнулся Алексей, — ведь я буду свободен от государственных забот.
— Хорошо, — кивнул Генрих. — А сейчас я бы хотел воспользоваться вашим предложением и поступить на службу в вооруженные силы Северороссии в качестве лейтенанта артиллерии. В конце концов, было бы неплохо познакомиться с тяготами военной службы. Не зря говорят, что успеха добивается только тот, кто в период обучения ставит себя в наиболее сложные условия.
— Это мудрое решение, ваше высочество, — согласился Алексей.
— Оно созрело благодаря вам, — улыбнулся наследник. — Желаю успеха в борьбе с теми, кто принес рабство и террор на эту землю.
* * *Павел, распрямив ноги, потянулся в кресле и стал ждать, когда изображение в неспешно прогревающемся телевизионном приемнике станет четче. Телевидение в стране начало работать в сорок девятом. Тогда, правда, мало кто мог приобрести громоздкий, с маленьким экранчиком, телевизор Новгородского радиозавода. Но Павел уделял большое внимание распространению телевидения как великолепного средства пропаганды. Производство телевизоров дотировалось, и сейчас даже в некоторых отдаленных деревнях появились телеприемники, хотя бы в клубах. Пока существовала лишь одна программа. Еще транслировалось Центральное телевидение СССР. Несмотря на то что Советский Союз свернул с социалистического пути, новостные передачи и фильмы из Москвы оставались идеологически выдержанными, и Павел разрешил их показ.
Он знал, что некоторые «умельцы», особенно в Новгороде и вблизи западной границы, ухитрялись настроить телевизоры на прием петербургских и псковских каналов. Всего их было пять: государственный, два национальных (немецкий и финский) и два коммерческих. Граждане Североросской Народной Республики с удовольствием смотрели западные развлекательные передачи, а зачастую и новости, что больше всего бесило Павла. МГБ боролось с этим, как и с прослушиванием радиостанции «Свободная Северороссия», передававшей программы специально на восточные территории, однако изменить ничего не могло. Да Павел и сам понимал, что карательные меры — это стрельба из пушки по воробьям. Нужно было придумать противовес, адекватный ответ. Но какой?
Смотреть ежедневные новости в девять вечера стало для Павла традицией, но сейчас был особый случай. Диктор должен был зачитать его обращение к народу. Ничего особенного, обычный призыв усилить бдительность и сплотиться вокруг североросской объединенной народной партии, но как важно ему сейчас в очередной раз подтвердить свою позицию. Два месяца назад ушли советские войска, и он стал уделять еще больше внимания пропаганде. Вначале ему казалось, что Берия предал его, оставил одного против всего капиталистического мира. Но дни шли, а ничего не происходило. Москва несколько раз подтвердила в своих заявлениях, что не допустит вмешательства Вашингтона и Лондона в дела центральноевропейских стран. «Похоже, — думал Павел, — Берия действительно решил снизить напряженность на севере. Он, конечно, имеет другое видение будущего социализма, но не такой же он человек, чтобы сдавать своих. Он все же коммунист».
Теперь Павел уже видел в выводе советских войск новый шанс. Исчезла угроза оппортунистического переворота, можно было продолжить социалистическое строительство без оглядки на перегибы Москвы. «Ничего, — думал Павел, — в сентябре в Берлине состоится конгресс Второго коминтерна. Там провозгласим новую линию. Мы еще поборемся. Мы еще развернем мировое коммунистическое движение. Как сказал тот? Мне отпущено больше восьмидесяти лет, надеюсь, в здравом уме и трезвой памяти. Сейчас мне шестьдесят один. Еще двадцать лет я смогу работать на благо социализма. Подождите, даст бог, я еще увижу красное знамя над Петербургом, как увидел его над Новгородом и Берлином. Хотя наше знамя не совсем красное, оно красно-зеленое, с учетом традиций. Какая чушь! Мы создадим новые традиции. Мы построим новый мир. Прекрасный и чистый. Что бы ни говорили, новое всегда рождается в муках и крови, но может быть чистым».