Валерий Елманов - Царская невеста
— Сабли испугались?! — орал я им. — Так я и без нее вас прихлопну! Мне голых рук хватит!
В подтверждение своих обещаний я действительно засунул ее обратно в ножны — как только не промахнулся — и шел, угрожающе выставив вперед руки. Ветви деревьев, явно симпатизировавшие моему невидимому противнику, пытались задержать мою неумолимую поступь — сбили с головы шапку, цепляли за волосы, но я упрямо брел и брел дальше, продолжая оглашать окрестности своим свирепым неистовым ревом и вызывая на бой любого.
В те минуты мне было решительно наплевать, что сухая почва под ногами давно сменилась какой-то чавкаюше-хлюпающей грязью. Я шел напролом и под конец уже и сам не понимал, куда именно бреду, а главное — зачем. Клокочущая лава злости и ненависти, ярости и желания драться, причем именно сейчас, сию же минуту, плавно трансформировалась, постепенно застывая на холодном октябрьском ветру, сжимаясь в ледяные комки и образовывая пустоту, на этот раз ничем не заполнявшуюся.
В себя я пришел как-то сразу, вдруг, потому что нежданно-негаданно оказался на краю той самой полянки. Тот же туман загадочно клубился, высовывая языки-кольца-щупальца и нежно облизывая грязный, весь в какой-то тине, ряске и ошметках, сафьян моих сапог. Старик вырос словно из-под земли. То никого — и на тебе. Был он, как и год назад, одет в просторную белую рубаху с незатейливой вышивкой на вороте и подоле. В руках неизменный посох.
— Эва, яко ты ныне разошелся, — мягко попрекнул он меня. — Негоже столь много пить, коль за помощью идешь.
— Какой помощью, дедушка?! — Я почесал затылок, пытаясь припомнить его имя, но это оказалось мне не под силу, и печально повторил: — Ну кто мне сейчас поможет? Меня теперь никакая сила не выручит и ни одно чудо не спасет. Да и нет их, чудес, на белом свете. Повывелись. Остались сплошные пакости и гадкие неожиданности… Думаешь, камень твой — чудо? Как бы не так! — И я зло засмеялся. — Когда-нибудь придут сюда ученые мужи со своими…
— Говоришь, нет чудес? — строго перебил меня старик и посоветовал: — А ты на сапоги свои глянь.
Я глянул. Ничего особенного. Грязные, конечно, по самую щиколотку, а так сапоги как сапоги.
— Ты же сюда пришел с той стороны, где отродясь тропы не бывало, — пояснил он. — Трясина там непролазная. В народе ее так и кличут — Чертова Буча. А ты чрез нее перемахнул ныне, да так лихо — даже портов не изгваздал. Это как?
Я пожал плечами, неуверенно предположив:
— Наверное, все-таки есть тропа. Просто о ней никто не знает. Малюсенькая такая, у-у-узенькая. А мне просто повезло, что я на нее вышел и никуда не свернул.
— Очень у-у-узенькая, — передразнил меня старик. — Ажно в две сажени. Я ведь зрил, яко тебя шатало по у-у-узе- нькой.
— А тогда как? — равнодушно спросил я.
— Не ведаю, — вздохнул он. — Токмо доводилось мне слыхать, будто у кажного человека иной раз словно крылья за спиной вырастают, да такие могутные, что он и трясину перемахнет, и реку велику яко посуху одолеет, и акиян-море перешагнет. Разные они, крылья-то. У любви — одни, у злобы — иные, у веры — третьи. И кажные для разного назначены, смотря по тому, что сам человек желает.
— Мало ли чего желается, да не все из того сбывается, — тоскливо сказал я.
— А коль хотишь, чтоб сбылось, пошли — сызнова жиковинку твою заговорю, токмо теперь на чудо. А ты, егда времечко придет, камню на пальце свое желание передай, — посоветовал старик. — Он у тебя и впрямь непростой — сам силушки не имеет, но взять ее, коль дадут, сможет. Да и выплеснуть без остаточка тож сумеет, коль его хозяин в том великую нужду испытует.
— Это мне уже говорили, — проворчал я. — И про царя Соломона, и про каббалу, и про мой путь Победителя к Любви. Только проку от того, как…
— Так что, нужно тебе чудо ай как? — снова нетерпеливо перебил меня старик.
Я вздохнул. Ну что ему сказать — темному лесному жителю? Что бывают в жизни ситуации, когда пускай ты хоть и не сдался, но все равно уже не знаешь, как поступить, и чувствуешь себя словно в запертой комнате. Да что запертой — замурованной. И ты мечешься в ней, словно тигр в клетке, но решетка прочно заперта, перегрызть прутья не выходит, а пролезть между ними нечего и думать. От чуда бы я не отказался, но возможно ли оно без веры в него? Утопающий тоже хватается за что угодно, даже за соломинку, вот только я не слыхал, чтобы она кому-то помогла. Или все-таки попытаться?
— Пойдем, — решительно прервал мои колебания… Световид — вспомнил я наконец-то его имя, и от этого мне почему-то сразу полегчало. Даже чудно…
На первом же шаге мой сапог тяжело погрузился в волокна тумана, который словно ждал этого — торопливо заструился, суетливо путаясь у меня под ногами. Шагал я смело. А чего бояться? Самое главное я уже потерял. Пускай не совсем, но почти. Осталась только жизнь — экая ерунда. О ней и говорить не стоит… после таких потерь. А уж заботу проявлять и вовсе глупо. И я вышагивал за стариком след в след — уверенно и даже горделиво.
А вот и камень. Стоит, родимый, никуда не делся.
Памятуя о том, что со мной творилось в прошлый раз, я сразу же, не дожидаясь команды старика, стащил с пальца перстень и положил его на камень.
— Э-э-э нет, милый, — усмехнулся тот. — Так сделать тебе в ту осень можно было, когда тебе его на Авось заговаривали. Бог удачи подслеповат — кто лап взденет на свой перст, к тому и придет. А ныне ты чуда жаждешь, потому камень должон все время при хозяине быти, а стало быть, придется терпеть. Возможешь?
— Возмогу, — сказал я не колеблясь.
— Быть по сему, — произнес волхв.
Голос его был на удивление каким-то скучным и равнодушным, словно он не поверил, будто мне удастся выстоять. А зря. В тот раз душа у меня так не болела, и потому тело столь сильно отреагировало на испытание. Сейчас же произошло совсем иное, по принципу: «Хочешь заглушить зубную боль — отруби себе руку».
А тут не рука — куда хлеще. Мне ж эти новости о Маше, как нож в сердце, так что я уже ничего не боялся.
Вдобавок это мне тогда было неведомо, с чем придется столкнуться, а сейчас я имел ясное представление, что именно меня ждет, и был к этому готов. Настолько готов, что даже несколько удивился, когда все закончилось и Световид, уважительно посмотрев на меня, указал жестом, чтобы я убрал руку с перстнем от камня. По-моему, в тот раз, год назад, было гораздо больнее, а сейчас я даже толком не ощутил ни судорог, ни давления на уши, ни тошноты, ни прочего.
Саму руку, правда, жгло и сегодня, да так, что поневоле захотелось заорать во весь голос, но я опасался перебить Световида и терпел молча, находя в этом даже какое-то своего рода извращенное наслаждение: «Пусть мне станет хуже! Пусть!» Мои губы кривились от жгучей боли, но я стойко держался, попутно успевая краем глаза отметить, как туман вокруг меня редеет, разрежается и воздух становится прозрачным и морозно-ломким, как сосулька.
А потом как-то сразу все закончилось. Обошлось без ослепительных вспышек, громовых раскатов и прочих видео- и шумовых эффектов, хотя они, на мой невежественный взгляд, просто обязаны сопровождать любое приличное колдовство. Поэтому я убрал руку не сразу после жеста волхва, продолжая стоять и тупо глазеть на перстень, который выглядел точно так же, как и полчаса назад.
— Снимай длань-то, — нетерпеливо напомнил Световид и ободрил: — Да не боись, вход я затворил прочно, так что не выскользнет твое чудо.
И это все?! Воистину, мне было бы смешно, когда б не стало очень грустно. Обижать старого чудака, искренне считающего, что он мне здорово помог, я не хотел, но не выдержал и спросил:
— И чем же оно мне поможет?
Он неопределенно пожал плечами:
— Почем мне знать. Ежели будешь в него верить, кака-нито лазейка да сыщется, а уж какая — не ведаю. А чтоб поболе верилось, припомни-ка, подсоблял ли тебе Авось, егда ты прошлой осенью отсель ушел?
Я припомнил, с удивлением обнаружив, что мне и впрямь поначалу дико везло — и в отношениях с Иоанном, и с договоренностью о сватовстве, и в том, как сильно он во мне уверился, несмотря на постоянные доносы своих прежних любимцев и обычных стукачей. Везло даже в мелочах. Жаль лишь, что…
— Только удача моя что-то быстро кончилась, — с сожалением произнес я.
— Так ведь и ты отсель не силу — силенку унес. Да и запечатать я не поспел, ты длань допрежь того с камня снял. О том я еще тогда тебе сказывал — не дале как в конце зимы она иссякнет. Ныне же иное. Ныне ты не с силенкой, и даже не с силой — с силищей уходишь.
— И что тебе… от меня… взамен? — недоверчиво спросил я.
Он вновь мотнул головой.
— Тогда… почему? Ты же сам говорил, что я… не из ваших, — припомнилось мне. — Чужак, получается, а ты мне…
— А любознательный я, — хитро усмехнулся Световид. — Мыслишь, не ведаю — откель ты взялся да куда стремишься? Вот и любопытствую: осилишь сей путь обратно ай как?
