Роман Злотников - Еще один шанс...
— В Южном Йоркшире, ну туда, на север, ближе к Манчестеру, на реке, которая называется, — Тимофей усмехнулся, — ты даже не поверишь — Дон.
— Как-как? — действительно не поверил Аким.
Тимофей повторил еще раз.
— Дело в том, — продолжил он, — что там варят самую лучшую в Англии сталь. Причем много.
— Так это, — замялся Аким, — вроде как для литейщиков, а я кузнец…
— Да есть там литейщики, есть, — досадливо скривился Тимофей, — да только толку от них пока мало. Не допускают их к секретам проклятые англичане, так что они только уголь к печам таскают да потом чушки литья на склад. Мышцы-то накачали будь здоров, а вот в тайны мастерства проникнуть…
Аким сочувственно кивнул, но потом осторожно спросил:
— Ну а я-то чем могу помочь?
Тимофей досадливо махнул рукой:
— Да не знаю я. Просто тупик уже совсем. Никак не подступиться. Хозяин завода прознал, что мы мастера-плавильщика сманить хотели, и взъелся. На пушечный выстрел к печам не подпускает во время плавки. А сталь у него самая добрая во всей Англии. Говорят, из нее прямо так мечи и шпаги куют, так те даже толедским клинкам не уступают. Нигде больше такой не делают. Вот он и трясется над своими секретами, как Кощей… А у тебя глаз легкий, добрый — разок взглянешь и уже секрет видишь. Может, и там так сможешь?
Аким задумался. Нет, насчет того, что он разок взглянет и уже секрет как на ладони, это его начальник в сей земле Тимофей, конечно, неправ. Но вот насчет того, что у него получается всякие секреты и хитрости разгадывать — это да. Это есть. Правда, как раз все наоборот происходит. Просто когда Аким какой-то секрет видит, то сразу покой и сон теряет, и крутит его в голове у себя, и крутит, и так прикидывает, и эдак. Короче, просто болеет, пока этот секрет не разгадает. А как разгадает, так у него на душе так радостно становится, так покойно, такая благодать на него сходит, ну почти как в Писании про рай сказано. И тогда Аким ходит и жизни радуется. Ну пока следующий секрет не встретит…
— Ну так как, поедешь? — с надеждой спросил Тимофей.
И Аким кивнул.
— Поеду. Только сначала надо с мастером Джереми договориться.
— Ну это пожалуйста, — разулыбался мгновенно повеселевший Тимофей, — никто тотчас не гонит. Все дела, какие надобно завершить, — доделай, со всеми с кем надо — договорись и уж потом двигай. Деньги-то еще есть, более не надо?
— Нет, — мотнул головой Аким.
Деньги ему Тимофей давал не свои, а государевы, то есть расходовать их надобно было только на государевы дела. Таковых же пока не предвиделось. А на жизнь Акиму вполне хватало того, что ему платил мастер Джереми. Тимофей закрыл бюро и, довольно потирая руки, вернулся к столу.
— Ну раз уж мы с делами покончили, давай-ка хлебнем сбитня, — предложил он, подхватывая колоколец.
— Сбитня? — Аким удивленно вытаращил глаза и рефлекторно сглотнул.
Сбитня он не пил уже, почитай, полтора года, с того самого момента, как вместе с посольством выехал из Москвы… Хотя нет, пил и позже, чай, до Архангельска по русской земле ехали-то, но последний раз именно там.
— Ага, — рассмеялся довольный впечатлением Тимофей и развернулся к двери, в которой нарисовался его слуга Джек, бывший моряк торгового судна. Вместо одной ноги у Джека была деревяшка, но держал он себя при этом с достоинством как минимум эсквайра. — Сбитня, Джек!
Тот холодно кивнул и исчез. А Тимофей пояснил:
— Тут один наш ярославский купец открыл свой приказной двор, а у него приказчик ох как славно сбитень готовит. Ну я и послал к нему Джека. На обучение. Так что теперь я со своим сбитнем…
Аким понимающе кивнул и, бросив задумчивый взгляд на закрывшуюся за слугой дверь, спросил:
— А почему ты другого слугу не заведешь, Тимофей? Нешто этот с одной ногой успевает со всем справиться?
Тимофей рассмеялся:
— Ты даже не поверишь, насколько Джек расторопный. Кому другому и четырех лошадиных ног не хватило бы, чтобы успеть все, что он успевает на своей одной. К тому же, после того как списался с корабля, Джек долгое время работал в конторе капитана порта и не только знает в Лондонском порту все ходы-выходы, но еще и обзавелся обширными связями среди торговцев и моряков. Так что ему и как советчику, и как доглядчику да дознатчику просто нет цены. А он мне обходится всего в три шиллинга в неделю…
Аким уважительно кивнул. В принципе озвученная его начальником в аглицкой земле сумма оклада для здешней домашней прислуги была очень велика, но в свете всего сказанного… Недаром Тимофей даже про далекий Шеффилд все так подробно знает, небось тоже не птичка в клюве принесла, а Джек либо кто другой такой же, на жалованье, расстарался.
Сбитень оказался не очень — не крепок и чуть излишне горьковат, но Аким все равно выхлебал его с удовольствием. Ибо это был этакий привет с родины, по которой он шибко тосковал. Хотелось повидать батюшку и матушку, да и остальных тоже. Хотелось пройтись по зимней улице, услышать, как похрустывает снег под валенками, скатиться на санях с горки, слепить славный, крепкий, хрусткий снежок, а не как здесь — колкий и водянистый. Хотелось зайти в церковь, постоять перед аналоем, послушать речитатив батюшки, подойти к причастию… да просто в бане попариться и то хотелось ужасно. Здесь-то, эвон, считай, вообще не моются. Он где-то неделю привыкал к вони, что царила в остальном вполне богатом и респектабельном доме мастера Джереми, который по праздникам даже позволял себе топить камин углем. Короче, домой хотелось, и сильно… И если что хоть как-то и примиряло Акима с его пребыванием в этой чужой земле, так это как раз тайны и секреты мастерства. Уж больно много их тут было…
Возвращался от Тимофея Аким уже в сумерках. Одинокие прохожие проскальзывали мимо, кутаясь в серые плащи и стараясь прижиматься к стенам домов. Потому как в Лондоне снова шел дождь…
В это посольство Аким попал потому, что на второй год глада и мора по протекции Митрофана оказался в Белкинской вотчине. Первый год они с батюшкой, матушкой и двумя Акимовыми младшими братьями как-то перебедовали в Москве. Перебедовали, потому что цены на хлеб, а потом и на все остальное продовольствие пошли резко вверх, а вот число заказов, наоборот, покатилось вниз. Хотя им еще было ничего. Его батюшка все ж таки был кузнецом знатным, известным, и потому кое-какие заказы ему еще перепадали. А вот кузнецы Кузнечной слободы, что в Скородоме, совсем, как баяли, по миру пошли… Так что когда наступила осень второго голодного года и всем уже стало ясно, что наступают еще более тяжелые времена, к Акимову отцу пришел Митрофан и предложил перебираться в царевичеву вотчину, в Белкино, что было расположено в трех днях пути по Калужской дороге. О ней на Москве ходили всякие удивительные слухи, но народ покамест не хотел сниматься с обжитого места и идти туда. Заработать хлеба пока можно было и здесь, на Москве. Царь Борис затеял большие каменные и землеустроительные работы, за которые расплачивались не обесценившимися деньгами, а зерном и мукой. Те же, кому было совсем уж невмоготу, а сил работать не было, могли, отстояв длинную очередь, получить миску похлебки с отрубями. Поэтому когда Митрофан пришел к батюшке с таким предложением, тот лично ехать наотрез отказался. А вот Акиму велел ехать непременно. Да еще все выспрашивал у Митрофана, нельзя ли отправить в Белкино еще одного из сыновей. Но Акимову второму брату исполнилось только девять лет, третий был еще меньше, а таковых в вотчине принимали только лишь с семьями. Акиму же тогда исполнилось уже двенадцать, и он уже числился учеником кузнеца, так что его взяли.
В царевичевой вотчине все оказалось даже еще боле удивительно, чем Аким думал. Особливо его поразил водяной молот, огромный железный слиток таким весом, что батюшкиному молотобойцу Петруше ни в жизнь не поднять, не то что ударить. Молот вздымало водяное колесо, а потом он с огромной силой обрушивался на увесистую раскаленную поковку, плюща ее легко и просто. Кузнецу при этом оставалось только лишь удерживать ее клещами и вовремя поворачивать, подставляя под удар тот бок, который было нужно. Возможно, именно там Аким и заболел всякими машинами и механизмами…
До дома мастера Джереми Аким добрался удачно, на свое счастье не повстречав никого из тех мастеров ножа и дубинки, что уже выбирались из подвалов и чердаков и занимали свои места в лондонских подворотнях. Элен встретила его у двери, приняла накидку, на мгновение прижалась молодым и крепким телом и шепнула:
— Отец про тебя уже спрашивал…
Аким молча кивнул, улыбнулся Элен и, обтерев лицо, двинулся в сторону двери, за которой находилась конторка мастера Джереми.
— О-о, Аким, ты уже вернулся? Отлично. Отлично. Проходи. Проходи… — Он всегда так говорил, мастер Джереми, многие слова произнося по два раза подряд. Ну такая была у него манера.
