Роман Злотников - Еще один шанс...
Казаки и стрельцы с ревом бросились в огромный пролом. Пушки дали еще один залп, задрав прицел, чтобы не зацепить своих, после чего замолчали. Весь огромный пролом, через который лезло в крепость наше пешее войско, был затянут огромной тучей пыли, взвившейся в воздух после обрушения стены, и что там происходило внутри — было совершенно непонятно. Спустя час после начала атаки Телятевский двинул в пролом еще пять тысяч спешенных поместных ратников. С учетом уже бросившихся в атаку стрельцов и казаков, в крепости сейчас дралось около двадцати тысяч наших. В то время как татарский гарнизон, даже с учетом подкреплений, Телятевский оценил тысяч в восемь максимум. К тому же часть мы уже должны были побить артиллерийским огнем. Трехкратное преимущество, большего не надо — только мешаться друг другу будут… Я скромно согласился с доводами воеводы.
Наконец еще через полтора часа на гребне вала из щебня, образовавшегося на месте рухнувшей стены, показалась грязная и заляпанная фигура. Я с трудом узнал Мишку Скопина-Шуйского, полезшего на штурм вместе со стрельцами и казаками. Он остановился и вскинул над головой татарский бунчук, увенчанный золотым полумесяцем. И все остальное войско ответило ему восторженным ревом. А спустя несколько минут со скрипом и скрежетом медленно распахнулись ворота Ор-Капу, которые ранее любой из пришедших сюда русских людей имел шанс преодолеть только лишь с веревкой на шее…
Запорожцы прибыли, когда мы уже разбирали завалы, а захваченные в плен секбаны гарнизона угрюмо расчищали засыпанный вал. Кошевой атаман Петр Сагайдачный, не упустивший возможности лично познакомиться с царем, увидев поверженную крепость, восхищенно цокнул языком, а при встрече нарочито низко поклонился:
— Ну, государь-батюшка православный, от всех людей руських[53] тебе большая благодарность. Я Варну брал, Озю-Кале взял, а все одно ты этой победой всю славу мою превысил. Ибо не было на всей земле более страшного для любого православного места, чем Ферх-Керман.
Ну кому такая лесть не понравится? К тому же — да, так оно и было… А уже перед самым закатом с обращенных в сторону Крыма и потому не разрушенных башен выставленная Телятевским стража заметила приближающееся татарское войско. Хм, следовательно, хан оказался достаточно предусмотрительным. Я немедленно послал к пушкарям, велев им начать пальбу «впусте» и половинным зарядом, остальным приказал прекратить работы и изготовиться к бою, отворив ворота крепости со стороны полуострова. А ну как татары решат, что бой за крепость еще идет, и ринутся на помощь? Если уж мы в Ельце такую штуку сумели провернуть, может, и здесь сработает? Тем более что поместное войско я велел пока через ворота не проводить, а оставить ночевать в старом лагере. Поздно уже было устраиваться на ночь на новом месте. Но Тохтамыш оказался умнее Газы Герая. А может, просто у него не было такого стимула, как царская казна… Как бы там ни было, подойдя к крепости, он остановил войско и сначала отправил в крепость отряд примерно в тысячу сабель. Тот успел даже частью втянуться внутрь, но, увидев обрушившуюся стену, крымчаки завопили и шустро развернулись обратно. Впрочем, рассыпавшиеся по стенам и крышам построек казаки и стрельцы успели дать залп, а несколько татарских пушек, установленных в воротных башнях, добавили еще, так что сотню-другую человек мы все-таки зацепили. Но на фоне общих татарских потерь это была капля в море…
Ночью со стороны двух остальных, гораздо более слабых татарских крепостей, прикрывавших Перекопский вал, раздалось несколько взрывов, и направленные туда утром отряды обнаружили их покинутыми, а часть укреплений подорванной. Ну да баба с возу — кобыле легче. Значит, тратить время на то, чтобы их все-таки взять, нам теперь не придется… Следующим утром через ворота Ор-Капу, которую я теперь, не мудрствуя лукаво, повелел именовать крепостью Перекоп, двинулось поместное войско. Ему еще предстояло воевать Крым. Я же вместе с инженером-голландцем поехал вокруг Ор-Капу, а затем и к двум покинутым крепостям, чтобы определиться с фронтом будущих работ. Сагайдачный с парой сотоварищей напросился со мной, внимательно выслушивая все объяснения голландца, а в конце начав задавать очень толковые вопросы. В принципе решено было крепости не восстанавливать, а использовать как источник стройматериалов и вместо трех татарских крепостей строить здесь две большие крепости бастионного типа. Начав, естественно, с крепости Перекоп, и только после того, как она будет достроена, приниматься за вторую. Большая часть посошной рати работала на перестройке Очакова, поэтому проблему нехватки рабочих рук придумали разрешить захватом пленных и… освобождением ранее захваченных, каковых в Крыму по самым скромным подсчетам должно было находиться тысяч триста как минимум. Ибо руки невольников использовались практически везде — на полевых работах, в садах, в уходе за скотом, в мастерских. Татары же снисходили только до двух занятий — войны и работорговли. Впрочем, в работорговле они играли уже второстепенную роль. Судя по докладу Елисея Стремянного и другим источникам, например информации, дошедшей от иезуитов, основные нити были сосредоточенны в руках крымских евреев. Ну да эти где угодно хорошо устроятся…
Поскольку где-то неподалеку околачивалось крымское войско, численность которого определили максимум в десять-двенадцать тысяч человек (как потом выяснилось, изрядно преувеличили, ну не было в Крыму ныне столько воинов), я первым делом приказал насыпать вокруг нового, первого в истории русского военного лагеря в Крыму редуты (что суть те же бастионы, но не обложенные камнем), установить на них пушки, перекрыть промежутки между ними тройным рядом корзин с землей, извлеченных из рва. Затем разделил войско на две части, каждая из них превышала суммарную численность войска, которое, как мы полагали, может быть у крымского хана, и двинул вперед, за полоном. Если бы это было обычное крымское войско, закаленное в боях и походах, мы бы вряд ли рискнули переться в знакомую им до кустика и родную для них крымскую степь при таком мизерном перевесе, но сейчас, после всех побед — рискнули. В импровизированном лагере — земляной крепости осталась вся пешая часть войска: пять тысяч стрельцов, две тысячи казаков и все пушкари.
Только через шесть дней после ухода войска Тохтамыш Герай рискнул атаковать оставленный нами лагерь. Три дня он кружил у лагеря, иногда подступал почти вплотную, но стрельцы и казаки встречали его слаженными залпами из пищалей и пушечной пальбой, а на четвертый решил ударить. Ибо его дозоры доложили ему, что большая часть войска урусов ушла, а в лагере осталось не слишком много воинов. А соблазн, наоборот, слишком велик — с этой стороны Перекопского вала стены Ор-Капу были пока полностью исправны, и в случае успеха он мог бы, посадив в крепость свежий гарнизон, полностью отрезать всю мою армию от снабжения и, опираясь на свои крепости, спокойно и неторопливо уничтожить всю. Так что на четвертый день его тысячи, сымитировав, что снова всего лишь подъехали к редутам пострелять из луков, приблизились к лагерю и всей массой поперли на штурм. Нахрапом прорваться через тройной ряд высоких, в рост человека, корзин, засыпанных землей, не удалось, редуты тоже оказались слишком круты даже для пешего, не говоря уж о конном, поэтому, когда по скопившемуся у редутов войску начали бить сначала стрельцы и казаки, а затем и установленные и заранее снаряженные картечью пушки, крымчаки покатились обратно. Во время этой отчаянной атаки они потеряли еще несколько тысяч воинов. Наши же потери ограничились пятью сотнями убитых и раненных в подавляющем большинстве стрелами… да полутора тысячами пленных, которые под шумок перелезли через ров с той стороны лагеря, что противоположная атакуемой, и сдернули в степь…
К пятнадцатому июля отряд под командованием Скопина-Шуйского подступил к Гезлёву, но брать его Мишка не стал, а выслал парламентеров с требованием отдать все пушки, весь имеющийся в городе порох, немедленно освободить всех христиан-невольников и собрать выкуп в сто тысяч рублей. Сроку дал один день. Стены в городе были — одно название. Ну когда Крым последний раз видел осаду своих городов? Пушек набралось всего сорок штук. А вот рабов-христиан почти шесть тысяч. Денег, как я предполагаю, было куда более ста тысяч, но их было наиболее жалко. Поэтому Мишке пришлось для убедительности пожечь посады, набрав там около трех тысяч вполне пригодных для работы мужчин, многие из которых, правда, утверждали, что они вовсе не татары и мусульмане, а самые что ни на есть христиане, и, подкатив под ветхие городские стены пару бочонков пороха, сделать в них два солидных пролома. После этого горожане мгновенно выплатили увеличившуюся до ста пятидесяти тысяч (а вот надо было сразу соглашаться) сумму выкупа, выкатили все свои пушки и шесть возов с порохом, а также вытолкали за ворота всех христианских пленников. Кое-кого даже пришлось гнать взашей, поскольку нашлись и такие, что прижились и ни в какую не хотели уходить на волю. Но хозяева были слишком испуганы, чтобы обращать внимание на вопли жалких рабов…
